Александр Прозоров - Лесные духи
— А вдруг там пещерный лев, медведь или волки окажутся? — оглянулся на нее Камыш. — А у меня ни копья, ни дротика, даже ножа с собой нет.
Да какое там оружие? Сейчас он не имел вообще ничего! Ни обуви, ни одежды, ни простенького шила или хотя бы веревки подвязать волосы! Голые руки, босые ноги, да еще рядом девчонка, которая шагу ступить не может. Тут не то что волки — обычная осока, и та путнику кровь пустить может!
— Подожди, — забеспокоилась девочка. — Так ведь звери и сюда прийти могут! Воды попить или на запах. Они нас загрызут, да?
И Золотая Тень опять хлюпнула носом, готовясь зареветь.
— Здесь не страшно, тут вода рядом, — с натугой ответил Камыш, перетягивая волокушу через поваленную полусгнившую лесину. — В любой миг на глубину уйти можно. Мы ведь из племени Хозяина Реки, забыла? У реки или озера нам никто на свете не страшен. Звери лесные — они воды боятся, не любят. Шерсть у них в воде мокнет, уши и нос для нее открыты, в пасть она к ним заливается. У нас же шерсти нет, нам бояться нечего. Мы хоть по шею войти на глубину можем и твердо ногами на дне стоять, и нос у нас такой, что в него волны не захлестывают. Волк же, росомаха, медведь или даже большой пещерный лев такого не умеют, они уже на малой глубине лапами барахтаются, плывут как могут. Коли кто подберется — руку протяни да топи его без опаски. Ни клыков, ни когтей зверь плывущий использовать не способен…
Камыш и не заметил, с какого мгновения перестал говорить сам и начал повторять слова шамана племени, услышанные во время поклонения предку.
— Не страшен никто детям Хозяина Реки в воде, любой враг в дитё беспомощное сразу превращается. Ну, а коли слишком длинноногий враг попадется — так всегда нырнуть можно и пропасть. На такое чудо и вовсе только люди да Строящие Запруды, наши братья, способны. Посему при опасности людям к воде поближе следует держаться. Особенно слабым детям и женщинам. В общем, ближе к берегу нам нужно удобное место искать. В лес далеко не забираться.
Чахлый березняк вскоре сменился не менее чахлого вида болотцем, из которого в сторону озера сочилась через камни бурая склизкая вода. Местами эти потоки соединялись в мелкие ручейки, один из которых выше по течению густо зарос рогозом. Камыш, оставив девочку на камнях, ринулся в заросли, выдергивая как можно ниже молодые стебли, очищая у основания белые листья, а аппетитную коричневую сердцевину, пахнущую прелой листвой и чуть сладковатую на вкус, жадно пихая в рот. Немного насытившись, он надергал изрядную охапку, отнес подруге по несчастью, вернулся, глубоко проваливаясь в мох, и вскоре полностью разорил уютный уголок.
Разумеется, паренек знал, что корневища рогоза больше и сытнее, но выкапывать их голыми руками — удовольствие сомнительное. Больше намучаешься, чем наешься. К тому же, эти коренья хороши печеными — а готовить их было пока не на чем. Посему, подкрепившись, Камыш вернулся к своей простенькой волокуше и двинулся дальше.
Болото сменилось густым, темным и сырым ольховником, потом ненадолго в стороны раскинулся ивняк. Здесь берег стал посуше, чуть вдалеке можно было разглядеть могучие липы и тополя, на болоте растущие не очень охотно. Там, под густыми кронами, наверняка было уютно и спокойно. Много ароматной зеленой травы, часть которой наверняка годится в пищу, но… Но лиственные леса даже на холмах все равно всегда сырые, земля под травой не высыхает в самый сильный зной. Не лучшее место для ночного сна. А о ночлеге уже давно пора подумать. Большая часть дня позади, искать убежище в сумерках будет поздно.
— Ели совсем близко, я их вижу, — приободрил девочку Камыш. — Скоро дойдем.
Еще немного усилий — и паренек сделал неприятное открытие: берег повернул к северу. Это означало, что поросший соснами и елями вожделенный взгорок, к которому он так долго стремился, стоит не у воды, а сильно в стороне, за густыми зарослями березы и ольхи.
— Да, оттуда к воде не добежать, — разочарованно пробормотал Камыш. — Подожди здесь, я пройду дальше. Может, другое место замечу. Не такое опасное.
Отпустив волокушу, паренек быстрым шагом отправился дальше по берегу, но вскоре наткнулся на широкую протоку. Громко хлопая крыльями и недовольно клекоча, шарахнулись в стороны птицы, метнулась от ног на глубину стайка мальков. То ли это разлилась впадающая в Вечерние Воды неведомая река, то ли они сами образовали залив, давший приют изрядному количеству уток, чаек и гусей — поди отсюда угадай! Но то, что с волокушей водную преграду не одолеть — Камыш понял сразу.
— Зато рогоза столько наросло, на все племя хватит, — пробормотал он, поворачивая назад. — Несколько дней прожить можно.
— Ты вернулся?! — приподнявшись, махнула рукой Золотая Тень. — А я хотела к камышам подойти, и не получилось. Не слушается нога совсем, хоть плачь.
К счастью, не смотря на угрозу, теперь она совершенно не хныкала.
— Ни одной звериной тропы не видел, — ответил ей Камыш. — Думаю, волки да медведи сюда давно не хаживали. Попробуем на холм подняться. С него и лодку увидеть можно, когда искать нас начнут, и комаров вечером сдувать будет, и не отсыреем ночью. Давай, ложись. Поворачиваем…
Сказать это было куда легче, чем осуществить. Девственная роща понизу оказалась густо переплетена тонкими, но крепкими стеблями лютиков, перекрыта зарослями иван-чая и крапивы. Причем не только молодыми жгучими растениями, но и пожухлыми остатками прошлогодней травы, и позапрошлогодней. Уже давно мертвой — но от того не менее прочной. Здесь торчали пеньки старых, когда-то сломавшихся толстых деревьев и прутья молодой поросли, и царапучие стволы ольховника, что высох в тени, не успев дорасти до солнца. Все вместе это живое и пересохшее буйство представляло собой препятствие, через которое нужно прорубаться, а не идти — но прорубаться было нечем, и Камыш проламывался вперед шаг за шагом, рвя, ломая, опрокидывая преграды своим собственным телом.
Хорошо было только одно: тяжелая волокуша окончательно затирала его путь, оставляя за собой широкий ровный след. Готовую тропу, по которой можно быстро убежать к Вечерним Водам и спрятаться там от возможных врагов.
Когда заросли наконец кончились, Камыш упал на спину в густой ковер незрелой черники и долго, долго отдыхал, закрыв глаза и тяжело дыша. Он выдохся настолько, что окажись сейчас рядом росомаха или пара волков — не стал бы даже сопротивляться, встретив избавление от мук с улыбкой облегчения. Но лесные хищники упустили свой шанс: отлежавшись, Камыш поднялся на ноги и зашагал вверх по склону между редкими соснами. В одном месте ковырнул пальцем толстый мягкий слой опавшей хвои. По коричневым иголкам поструился песок.
— Понятно, — задумчиво, как отец, кивнул он. — На песке, кроме сосен, никогда ничего не растет. А там, где ели, наверняка ямка с землей.
Камыш оглянулся на Вечерние Воды, скривился в усмешке. Отсюда, с холма, полоска ольховника казалась совсем узенькой. Трудно поверить, что прорываться через нее пришлось так долго. Дальше, за коричневой лентой камыша, раскинулась в бесконечность голубая гладь озера…
Наверное, это было красиво — но у Камыша было слишком много хлопот, чтобы тратить время на любование пейзажем. Он выбрал на склоне холма ровное место, расчистил его до песка, спустился за девочкой, после чего по уже готовой тропе помчался к озеру и по берегу к заливу, где почти до сумерек старательно дергал рогоз, собрав такую охапку, что еле помещалась в руках. С ней вернулся к девочке. А когда та управилась с угощением — уже наступили сумерки, и маленькие путешественники, крепко прижавшись друг к другу, погрузились в тревожный сон.
Зарубка четвертая
Шаман изобразил две скрещенные палочки и язык пламени посредине. Тут даже для будущих поколений никакой загадки нет — всяк знает, что это Добыча огня.
Духи леса оказались милостивы — ночью покой детей никто не потревожил. Но разбудило их, увы, не солнце, а острые приступы голода. Травка, даже такая вкусная, как рогоз — не самая сытная еда для молодых потомков Хозяина Реки. Камыш, поднявшись, первым делом осмотрел ногу своей спутницы — но голень не исцелилась. Казалось, она распухла еще больше.
— Ладно, лежи, — разочарованно махнул он рукой. — Схожу за едой.
Паренек сбежал с холма, знакомым путем прошел по тропе к берегу, повернул налево, любуясь сверкающими на солнце камнями — черными и серыми, красными и полосатыми, с искрящимися слюдяными вкраплениями и коричневыми с белой полупрозрачной поволокой.
Камыш замер, приглядываясь. Опустился на колени и вывернул из земли довольно крупный кусок кремня, отшлифованный волнами до зеркального блеска. Сглотнул от восторга, старательно пристроил его между обычными камнями, вывернул из-под ног другой булыжник, выпрямился, поднял его над находкой и бросил вниз. Послышался громкий треск, брызнули осколки, камень раскололся надвое — но главным было не это. Главное — сразу несколько крупных кусков отлетели в стороны от хрупкого кремня. Камыш опустился на колени, собрал все, которые заметил, внимательно рассмотрел. Отложил в сторону почти круглый, с острыми краями кусок, отколовшийся от края. Другой, продолговатый, но узкий, сунул под ногу, несколько мелких треугольных осколков сгреб в кучку, отодвинул. Снова взялся за круглый осколок, покрутил перед глазами, положил на небольшой камень, выпирающий из пляжа, нащупал другой, размером с кулак, примерился и стукнул в самый центр. По кремню в стороны зазмеились трещины, он распался на четыре осколка разной формы.
