Юрий Збанацкий - Тайна Соколиного бора
— И-и, господин староста, от них никому нет пощады! Мой поехал с немцами — крепкий был, как дуб, а назад привезли. И в голову попало и в грудь… А старост тоже — и перестреляли и перевешали…
У старосты гневно шевельнулись брови:
— А куда же смотрят немцы и полицаи? Что, силы нет разбить партизан?
— Куда там — разбить! Их как листьев в лесу, да все с оружием… Ходили немцы, да мало кто назад вернулся.
— Говорила же тебе, старому дураку, — вдруг запричитала старостиха, — говорила же!.. На черта понадобилась тебе власть!.. Господин!.. Вот повесят на воротах — будешь знать, как властвовать. Ох-хо-хо, горюшко мое!
— Да замолчи, дуреха! — злобно прикрикнул на нее староста. — Не твоего ума дело!
— Да, не моего… всё не моего… Только по-моему всегда выходит!
Александра Ивановна долго еще рассказывала о партизанах, нагоняя страх на старосту и особенно на старостиху. А потом осторожно начала расспрашивать:
— Иду вот и боюсь — еще встретятся. Как у вас тут, не слышно о них?
— Где ж не слышно? — встрепенулась старостиха. — Вон в соседнем селе прошлой ночью староста в одном исподнем удрал… Ходят и тут!
— Может быть, у вас здесь хоть немцев и полиции много, так боятся все-таки. А у нас там никого не осталось — всех поубивали.
— У нас тут… Не знаю, о чем думают немцы: на такое село только десять полицаев, да и то такие — палкой разогнать можно. Вот в соседнем городе немцев с сотню наберется, только пользы от них никакой: окопались и ни о чем не беспокоятся. Черт знает что!..
— А как же мне идти, дорогой человек?
Староста начал рассказывать, в каких селах и городах немецкие гарнизоны, в каких их вовсе нет. Виктор даже забыл, что надо каждую минуту дергать мать за рукав. Он жадно ловил и запоминал каждое слово.
— Ясное дело, не дадут им воли, — приободрился под конец староста. — Вот вызывают всех полицаев в город. Говорят, и немцы идут. С партизанами покончат быстро.
Но старостиха тут же охладила его:
— «Покончат!» Пока твои полицаи будут ездить, тебя тут быстрее прикончат.
Староста нервно подергивал рыжую бороду. Виктор, вспомнив о своих обязанностях, заныл:
— Ну, теть-мама, я есть… спать хочу!
Александра Ивановна ахнула и с неподдельным гневом накинулась на забывшегося мальчика, так неосторожно выпалившего это «тетя».
— Да замолчи ты, мучитель мой!
Старостиха все-таки подала им ужин.
За весь вечер староста больше не проронил ни слова. Он задумчиво ходил по комнате, поглядывая на гостей. Александра Ивановна не на шутку встревожилась: не догадался ли о чем этот рыжий пес, когда Виктор назвал ее «тетей»?
Она никак не могла уснуть. Долго ворочался и Виктор, очень недовольный собой. Слышно было, как грузно ходил по комнатам староста, проверяя, плотно ли закрыты ставни, задвинуты ли крепкие засовы на дверях. Он зарядил и поставил возле двери винтовку и снова, покашливая, зашагал по дому. Из соседней комнаты слышны были вздохи и шопот старостихи: «О, боже наш, боже!..»
По-видимому, на старосту напала бессонница. Он не ложился до утра и не дал задремать и Александре Ивановне. Она боялась, что староста утром отправит их в жандармерию. Думала она и о том, что так встревожило ее в дороге: всюду только и говорили о большой облаве на партизан, подготовляемой немцами. Может быть, следует вернуться в лагерь, предупредить?..
Ночь тянулась долго, в комнате было темно и душно. Скрипели доски под грузными шагами старосты.
Только под утро его свалил сон. Но по комнатам снова зашаркала своими валенками старостиха. Александра Ивановна поднялась с постели, разбудила Виктора. Хоть она и не спала в эту тревожную ночь, но чувствовала себя бодрой.
— Так рано? Спали бы еще, пока я завтрак приготовлю, — забубнила старостиха.
— Спасибо на добром слове! Спешу очень.
Рассвет встретили они уже далеко за селом.
Небо закрывают тучи
Тимка бродил вокруг лагеря грустный и задумчивый. Шумел лес. По небу плыли тяжелые облака; накрапывал мелкий и назойливый дождик. Снег таял, всюду образовались лужи. Вода в них была то желтоватой — если песчаное дно, то бледно-зеленой — на мшистых лужайках. Куда бы ни ступила нога — всюду чавкала жидкая грязь. Но Тимка не замечал ничего. Насквозь промокший, он плелся прямо по лужам, понурив голову.
Он никак не мог примириться с тем, что его не пустили в разведку. Только собрались они, только отъехали несколько сот метров, как их догнал Соловей и передал приказание командира: Тимке и Софье Петровне вернуться.
Тимка даже забыл попрощаться с Виктором. Спохватившись, он долго и печально провожал взглядом сани, на которых быстро удалялся товарищ.
— Что же, я хуже Виктора? А? — чуть не заплакал Тимка.
— Стало быть, хуже, — усмехнулся Соловей. — Видать, натворил чего-нибудь, вот и не пустили…
Тимка раздраженно взглянул на Соловья: поддразнивает, наверно? А может, и в самом деле дознались?..
Кровь бросилась ему в голову. При мысли, что его проделка уже всем известна, мелкая дрожь прошла по всему телу…
Возвратясь в лагерь, он хотел тотчас же поговорить с Иваном Павловичем. Но тому было не до Тимки. Командир отряда долго разговаривал с капитаном Макаровым, утром был митинг, а потом Иван Павлович и вовсе уехал из лагеря.
Тимка с завистью вспоминал о Викторе: ходит сейчас Виктор из села в село, делает важное дело, а он, Тимка, слоняется тут бестолку. И в разведку не пустили, и в адъютанты теперь путь заказан…
Он остановился под старой сосной. Крупные капли, срываясь с ветвей, звонко шлепались в воду, надоедливо барабанили по залубеневшему верху Тимкиной шапки. Где-то высоко среди ветвей что-то треснуло, на землю посыпались кусочки коры, упала шишка.
Тимка поднял голову. На него лукаво поглядывала белочка. Сидя на сучковатой ветке, она умывалась передними лапками и, время от времени склоняя голову в сторону Тимки, как бы говорила: «А я тебя не боюсь!..»
Тимка вздрогнул. Теперь он уже не только догадывался — нет, он был уверен, что в разведку его не взяли из-за… белочки. Ну конечно, только из-за нее, других причин не может быть…
Он сердито взглянул на зверюшку. Потом, порывисто наклонившись, поднял сухую ветку и швырнул ее в белку. В одно мгновение зверек спрятался в дупло старой сосны.
Тимка, ссутулившись, поплелся в лагерь. Все было ясно: командир знает о его проступке…
А случилось это так. За день до выезда в разведку Тимка точно так же, как и сейчас, гулял по лесу неподалеку от лагеря. Перед выездом он должен был сдать на сохранение свой пистолет. С оружием не хотелось расставаться даже на самое короткое время, и Тимка решил хоть вдоволь поиграть напоследок. Переползая от куста к кусту, он выслеживал невидимого врага, прицеливался в деревья, но не стрелял.
И вот точно так же увидел он тогда на дереве белочку. Может быть, даже эту самую… Забыл обо всем, прицелился и… выстрелил!
И тут же замер от ужаса… Только секунду спустя, когда эхо выстрела прокатилось по лесу, Тимка понял, что натворил. Как теперь быть?.. Поспешно спрятав пистолет в карман, он крадучись пробрался в лагерь, влез на нары, накрылся с головой и долго беззвучно плакал.
Между тем в лагере все поднялось на ноги. Партизаны обыскали лес. Целый день и вечером только и было разговоров о таинственном выстреле в лесу. Тимка прислушивался к этим разговорам и молчал. Он не знал, что делать. Пойти к Ивану Павловичу и рассказать обо всем? Но ведь стыд какой! Наверняка не пошлет в разведку и никогда не возвратит оружия… Промолчать? Значит, обмануть всех…
Эти мысли терзали Тимкино сердце. «Разве я хотел стрелять? — думал он. — Нечаянно вышло! Если б не белка, ни за что не выстрелил бы…»
И он продолжал молчать. Ему казалось, что никто так и не заподозрил его в преступлении.
А теперь оказывается, что все уже известно…
Все так же сутулясь, словно сгибаясь под тяжестью безрадостных мыслей, Тимка подошел к лагерю… и не узнал его. Лагерь обезлюдел. В почерневших, неприветливых бараках остались только женщины и дети. Комендантская рота Бидули после загадочного выстрела в полном составе вышла на охрану лагеря. Тщательно замаскировавшись, партизаны днем и ночью стояли на постах, в секретах и очень редко заглядывали в лагерь.
«Ну и натворил же я беды! — корил себя Тимка. — Вот Виктор и то не сделал бы такой глупости!»
Тимке почудилось, что его кто-то окликнул. Он обернулся и увидел Соловья. Сердце оборвалось: «Так и есть! К командиру…»
С видом человека, на плечи которого неожиданно свалилось тяжелое горе, Тимка зашагал к штабу.
— Где ты бродишь, разведчик? — беззлобно ворчал Соловей, идя рядом. — Не дозовешься тебя, не доищешься…
И в нотках голоса и в том, как было произнесено слово «разведчик», Тимка почувствовал: потешается Соловей над его горем…
