Марк Твен - Приключения Гекльберри Финна

Тетя Полли говорила, что как только тетя Салли написала ей, что Том с Сидом доехали благополучно, она подумала: “Ну, так и есть! Надо было этого ожидать, раз я отпустила его одного и присмотреть за ним некому”.

— Вот теперь и тащись в такую даль сама, на пароходе, за тысячу сто миль, узнавай, что там еще этот дрянной мальчишка натворил на этот раз, — ведь от тебя я никакого ответа добиться не могла.

— Да ведь и я от тебя никаких писем не получала! — говорят тетя Салли.

— Быть не может! Я тебе два раза писала, спрашивала, почему ты пишешь, что Сид здесь, — что это значит?

— Ну, а я ни одного письма не получила.

Тетя Полли не спеша поворачивается и строго говорит:

— Том?

— Ну что? — отвечает он, надувшись.

— Не “что”, озорник ты этакий, а подавай сюда письма!

— Какие письма?

— Такие, те самые! Ну, вижу, придется за тебя взяться…

— Они в сундучке. И никто их не трогал, так и лежат с тех пор, как я их получил на почте. Я так и знал, что они наделают беды; думал, вам все равно спешить некуда…

— Выдрать бы тебя как следует! А ведь я еще одно письмо написала, что выезжаю; он, должно быть, и это письмо…

— Нет, оно только вчера пришло; я его еще не читала, но оно цело, лежит у меня.

Я хотел поспорить на два доллара, что не лежит, а потом подумал, что, может, лучше не спорить. И так ничего и не “казал.

В первый же раз, как я застал Тома одного, я спросил его, для чего он затеял всю эту историю с побегом, что он намерен был делать, если бы побег ему удался и он ухитрился бы освободить негра, который был давным-давно свободен. А Том на это сказал, что если бы нам удалось благополучно увезти Джима, то мы проехались бы вниз по реке на плоту до самого устья — приключений ради, — он с самого начала так задумал, а после того Том сказал бы Джиму, что он свободен, и мы повезли бы его домой на пароходе, заплатили бы ему за трату времени, послали бы вперед письмо, чтобы все негры собрались его встречать, и в город бы его проводили с факелами и с музыкой, и после этого он стал бы героем, и мы тоже. А по-моему, и без этого все кончилось неплохо.

Мы в одну минуту освободили Джима от цепей, а когда тетя Салли с дядей Сайласом и тетя Полли узнали, как хорошо он помогал доктору ухаживать за Томом, они стали с ним ужасно носиться: устроили его как можно лучше, есть ему давали все, что он захочет, старались, чтобы он не скучал и ровно ничего не делал. Мы позвали Джима в комнату больного для серьезного разговора; и Том подарил ему сорок долларов за то, что он был узником и все терпел и так хорошо себя вел; а Джим обрадовался и не мог больше молчать:

— Ну вот, Гек, что я тебе говорил? Что я тебе говорил на Джексоновом острове? Говорил, что грудь у меня волосатая и к чему такая примета; а еще говорил, что я уже был один раз богатый и опять разбогатею; вот оно и вышло по-моему! Ну вот! И не говори лучше в другой раз, — примета, она и есть примета, попомни мое слово! А я все равно знал, что опять разбогатею, это уж как пить дать!

А после этого Том опять принялся за свое и пошел и пошел: давайте, говорит, как-нибудь ночью убежим все втроем, перерядимся и отправимся на поиски приключений к индейцам, на индейскую территорию, недельки на две, на три; а я ему говорю, ладно, это дело подходящее, только денег у меня нет на индейский костюм, а из дому вряд ли я получу, потому что отец, должно быть, уже вернулся, забрал все мои деньги у судьи Тэтчера и пропил их.

— Нет, не пропил, — говорит Том, — они все целы, шесть тысяч, и даже больше; а твой отец так и не возвращался с тех пор. Во всяком случае, когда я уезжал, его еще не было.

А Джим и говорит, да так торжественно:

— Он больше никогда не вернется, Гек!

Я говорю:

— Почему не вернется, Джим?

— Почему бы там ни было, не все ли равно, Гек, а только он больше не вернется.

Но я к нему пристал, и в конце концов он признался:

— Помнишь тот дом, что плыл вниз по реке? Там еще лежал человек, прикрытый одеялом, а я открыл и посмотрел, а тебя не пустил к нему? Ну вот, свои деньги ты получишь, когда понадобится, потому что это и был твой отец…

Том давно поправился и носит свою пулю на цепочке вместо брелока и то и дело лезет поглядеть, который час; а больше писать не о чем, и я этому очень рад, потому что если бы я раньше знал, какая это канитель — писать книжку, то нипочем бы не взялся, и больше уж я писать никогда ничего не буду. Я, должно быть, удеру на индейскую территорию раньше Тома с Джимом, потому что тетя Салли собирается меня усыновить и воспитывать, а мне этого не стерпеть. Я уж пробовал.

По-разному живут в Санкт-Петербурге два брата — Том и Сид Сойеры. Примерный мальчик Сид — послушный тихоня и ябеда — живет “по правилам”, так, как полагается жить в Санкт-Петербурге порядочному мальчику из благонравной семьи. А Тому эти правила не по вкусу, — Тома жители городка считают озорником и лентяем.

Скучно Тому на уроке. Двадцать пять учеников усердно зубрят — словно пчелы жужжат. Учитель дремлет, восседая на своем большом кресле, как на троне. Жарко, ни ветерка, как будто даже воздух замер от неподвижности.

Скучно Тому и в воскресенье. Умывайся, наряжайся и отправляйся в воскресную школу. Там опять зубрежка, длинные, непонятные стихи библии. Потом иди в церковь, слушай утреннюю проповедь. Все, что говорит проповедник, давно известно, прихожане изо всех сил стараются сохранить благочестивый вид, но природа берет свое, и они дружно начинают клевать носом.

Не любит Том школу. Разве мог его заинтересовать мистер Доббинс, жалкий, невежественный пьяница, которому наказывать учеников линейкой или розгами как будто доставляло злорадное удовольствие! Пышный парик прикрывал не только лысую, блестящую, круглую, как шар, но и совершенно пустую голову. Не дружба и уважение связывали ребят и учителя: отношения строились на страхе. А желание насолить мистеру Доббинсу, отомстить ему за его жестокость занимало умы даже самых маленьких.

За дело мести берется Том: ведь он — не Сид, у него хватит для этого и изобретательности и смелости не побояться порки. Красивый парик взлетает к потолку в когтях испуганной кошки, и все видят уродливую лысину врага.

Чему учил мистер Доббинс, каков был результат томительных, наполненных зубрежкой уроков, показали экзамены. Сочинения на темы, над какими трудились в свое время прабабушки; вместо искренних чувств и своих мыслей — ходульные, избитые красивости, заимствованные слова и мысли. Недаром самые легкомысленные пишут самые набожные сочинения. Фальшь пронизывает всю систему воспитания, у ребят развивается привычка к постоянному лицемерию. Так и вырастают послушные ябеды, вроде Сида. Печальны и результаты бессмысленной зубрежки: примерный ученик, выучивший три тысячи стихов из библии, сделался почти идиотом — “такое напряжение умственных способностей оказалось слишком велико”. Понятно, что Том, живой и умный, не хотел так учиться.

Взрослые жили в Санкт-Петербурге скучной, серой жизнью. Когда в городок приехал окружной судья Тэчер — самая важная персона, которую горожанам приходилось встречать, — то они взирали на него с благоговением. Ведь он к тому же повидал свет — приехал из городка за двенадцать километров от Санкт-Петербурга!

Религиозное ханжество чувствует и видит Том на каждом шагу. Когда чей-то пудель, забежавший в церковь во время проповеди, уселся на жука, когда благочестивую тишину вдруг нарушил его дикий вопль, и, одурев от боли, он стал носиться между рядами молящихся, — это было развлечением не только для Тома, но для всех прихожан, напрасно пытавшихся подавить взрывы нечестивого, но искреннего смеха. Но хотя проповедей никто не слушает, их все же посещают торжественно и аккуратно.

Тому тесен душный мир “порядочного” мальчика. Его стремления и мечты, его жажда деятельности не находят выхода в стоячем болоте захолустного американского городка.

Том прочитал много книг, он хотел сделать жизнь такой же яркой, как в книгах, хотел стать таким же смелым и справедливым, как те герои, о которых он читал. Он жил своей жизнью, совсем другой, чем обитатели Санкт-Петербурга.

Лучшим другом Том выбрал Гека Финна. Пусть дома и в школе запрещают дружить с Геком — ведь он невоспитанный, “уличный мальчишка”! — пусть все маменьки презирают этого оборвыша, говоря, что он “лентяй, озорник и никого не слушается”, — для Тома Гек — друг до гробовой доски. Вместе с Геком Том ищет приключений. Ночью он потихоньку убегал из дому — разыскивать клад. Он придумывал игры, в которых мальчики были храбрыми разбойниками или воинственными вождями индейцев. Чтобы вести вольную, полную опасностей жизнь, они решили стать пиратами и даже удрали из городка на необитаемый Джексонов остров.