Александр Власов - О смелых и отважных
— Нет… Гоняет на извозчике. Утром уедет — и до вечера! А я в куколки играю!… Чтоб они сгорели!…
— Невесело! — посочувствовал командир и хлопнул Цыгана по плечу:
— Влипли мы с тобой! Придётся тоже в куклы играть!…
Вся армия Трясогузки теперь была в сборе. Не хватало одного — стратегического плана. И мальчишки долго обсуждали вопрос: с кем и как воевать их армии. Можно было вредить семеновцам так же, как они вредили колчаковцам.
Но Платайс? Ради него и Мики спрыгнули они с поезда, плыли ночью на сосне и с таким трудом пробрались в Читу. Для чего все это? Чтобы помочь Платайсу! Но как? И решили мальчишки выждать, притаиться. Ведь не могло так быть, чтобы они никогда не потребовались ему! А пока они не должны показываться Платайсу на глаза.
— Я придумаю, куда вас упрятать! — пообещал Мика. — Будете довольны и сыты.
Они договорились о тайной сигнализации. Мика повёл друзей к воротам, распахнул дверь и… увидел управляющего. Ицко был уже совсем близко: ни спрятаться, ни убежать. И тогда Мика отчаянно замахал руками и закричал противным визгливым голосом:
— Алексей Петрович! Скорей! Скорей!… Воры забрались! Воры! Скорей!
— Бегите! — шепнул он остолбеневшим ребятам и снова завопил: — Чако! Чако! Возьми их! Возьми!
Трясогузка понял. Он оттолкнул Мику, перескочил через высокий порог. Цыган — за ним. Они побежали вдоль забора к пустырю. Сзади продолжал кричать Мика. Неуверенно лаял Чако, совершенно сбитый с толку противоречивыми командами. Мика кричал: «Возьми!» а шёпотом приказывал: «Место!»
— Успокойся, Мэри! Успокойся! — сказал Ицко, подходя к воротам. — Это не настоящие воры. Это беспризорники… Ты знаешь, кто такие беспризорники? Видела их в Японии?
Мика не собирался вступать в разговоры с управляющим. Это тебе не девчонки. Ему много не наврёшь. Прислонившись к воротам, Мика обмахнул лицо платком.
— Я так испугалась… пойду полежу!
Он медленно направился к крыльцу.
— Мэри!
Мике пришлось оглянуться. Управляющий стоял в дверях флигеля и держал в руке куклу.
— А-а!… Уберите, пожалуйста! — попросил Мика. — Это мы играли с Ниной и Варей.
— С кем?
— Вы их не знаете?… Нина — из церкви, а Варя — дочь трактирщика.
НА ИСХОДНЫХ ПОЗИЦИЯХ
Платайс был настолько занят, что виделся с Микой лишь поздно вечером в спальне, но и тогда они мало разговаривали, потому что управляющий мог подслушать. Платайс заметил, что Мика повеселел, приободрился и больше не жаловался на скуку. Отец объяснял это тем, что у сына появились подружки — Нина и Варя. Знакомство с девочками шло Мике на пользу. Он старался подражать им и в жестах, и в словах, и во многих других мелких деталях, отличающих девочку от мальчика. Другой помощи от сына Платайс и не требовал. Мика, как и Чако, был всего лишь своеобразным паролем, пропуском на въезд в Читу. Ни в какие секретные дела Платайс и не думал посвящать сына.
После встречи с друзьями у Мики завелись и собственные секреты. Он ничего не сказал отцу о Цыгане и Трясогузке. Мальчишки наивно боялись, что Платайс немедленно отошлёт беглецов в детдом. Они и не подумали, как мог сделать это Платайс, находясь в Чите, в тылу у семёновцев?
Чтобы пристроить друзей, Мика несколько раз встретился с Ниной и Варей. Он неплохо сыграл роль взбалмошной, странной, богатой девчонки, на которую нашла этакая жажда благотворительности. Мика вздыхал, то и дело вспоминал о несчастных беспризорниках, которые от голода пытались забраться в особняк за куском хлеба и, наконец, он попросил подружек помочь хотя бы двум бездомным мальчишкам: взять одного в церковь, а другого в трактир.
Девчонки не могли отказать Мэри…
Пока Варя вела Цыгана к отцовскому трактиру, она успела ему надоесть.
— Ты хоть что-нибудь умеешь делать, черномазый? — брезгливо спрашивала она. — Ложку от вилки можешь отличить?
— Могу! — отвечал Цыган,
— А гитара зачем у тебя?
— Играть.
— Неужели научился?
— Научился.
— Придётся переучиваться! Теперь на грязных тарелках играть будешь!
Перед входом в трактир Варя ещё раз окинула Цыгана брезгливым взглядом и бросила:
— Жди тут, черномазый!
Цыган присел на ступеньку.
Перед трактиром на площади маршировали солдаты. Губастый офицер надрывно подавал команды, заставляя солдат то рассыпаться в цепь, то выстраиваться в шеренгу, то сдваивать ряды.
Слева от трактира, отделённый от него узким тупиком, забитым дровами, стоял дом с решётками на окнах. У входа — два солдата. «Тюрьму краулят!» — подумал Цыган и удивился, что её устроили рядом с трактиром.
А в трактире решалась судьба Цыгана. Отец Вари, узнав, что это просьба дочери купца Митряева, сказал:
— Если б сам просил, а то — дочка!…
Варя вздёрнула плечики.
— Какая разница!… Мэри обязательно скажет отцу, что ты отказал!
— И мы потеряем богатого клиента! — вставила своё слово мать Вари.
— Клиента! — возмутился трактирщик. — Да я от него и гроша ещё не получил!
— И не получишь! Клиентов нужно приманивать, а ты…
— Что я? Что? — гаркнул на жену трактирщик. — Этот подкидыш обворует нас, а то и прирежет ночью!
Перебранка происходила с переменным успехом. Трактирщица совала мужу в лицо подаренную Варе японскую куклу, и обе хором кричали, что Митряевы могут их озолотить. Не выдержав этой атаки, трактирщик громыхнул кулаком по груде подносов и пролаял дочери:
— Зови!
Цыган вошёл в комнату и смиренно остановился у дверей. Шесть глаз впились в него. За годы бродяжничества он научился разгадывать людей. Цыган и сейчас почувствовал, что трактирщика не проймёшь ничем, а на трактирщицу можно подействовать. Неуловимым, как у фокусника, движением он перекинул гитару из-за спины в руки и запел романс про душистые гроздья белой акации. И попал в цель. Трактирщица как-то заколыхалась всем своим тучным телом, чувствительно вздохнула и сказала мужу:
— Видишь?… Он нам подходит!
Трактирщик выругался, дал Цыгану подзатыльник и проревел:
— Распелся, подкидыш!… Ать — на кухню!
Цыгана приняли на работу…
Трясогузке повезло больше. Его не обозвали подкидышем и ни разу не стукнули по голове. Нина заранее поговорила с отцом, и тот не удивился, увидев перед собой мальчишку с кое-как приглаженными волосами, в рваных, но только что почищенных ботинках.
— В господа нашего Иисуса Христа веруешь, отрок? — баском спросил священник.
— Ещё как, батюшка! — елейным голосом ответил Трясогузка.
— Врёшь небось? — усомнился священник.
— Вот те крест, не вру! — Трясогузка обмахнул себя крестом, будто отогнал комариную тучу. — Я и сны-то одни божественные вижу.
Нина стояла сзади отца и грозила пальцем: не болтай лишнего.
Но священник заинтересовался снами отрока.
— Это какие же божественные?
Трясогузке пришлось врать до конца.
— А такие, батюшка… То богородица подойдёт — одеяльце поправит, то божья матерь с облачка спустится — в лобик поцелует, а то и сама царица небесная по головке погладит…
Нина зажмурилась, присела и спряталась за спиной у отца. В глазах у священника промелькнуло что-то непонятное, а голос вроде помолодел. Прикрыв рот ладонью, он произнёс в бороду:
— Да-а-а… Снизошла на тебя, отрок, божественная благодать!… Но запомни: ежели просвиры или свечи пропадать будут, я тебя по головке не поглажу… Иди с богом… Нина все тебе покажет.
Когда они вышли, Нина прислонилась к церковной ограде и рассмеялась до слез.
— Чего? Чего ржёшь-то? — сердито спросил Трясогузка, но, узнав, что богородица, божья матерь и царица небесная — одно и то же, рассмеялся и сам.
— Почему же он меня не выгнал?
— Папа добрый, — просто сказала Нина. — Он ко всем относится одинаково. Говорят, без веры жить нельзя, а во что верить — это уж пусть каждый сам для себя выбирает.
— Что ж, он и к красным хорошо относится? — ввернул Трясогузка каверзный вопросик.
— Наверно, — так же просто ответила Нина. — А японцев не любит. Говорит, они готовы всю Россию в вагоны запихать и к себе увезти. Ненавидит грабителей!… Я тебя прошу… Ты свечи будешь продавать… Не воруй деньги! Ладно?
Трясогузка только фыркнул с презрением…
Познакомив Трясогузку с несложными обязанностями церковного служки, Нина свела его на колокольню. Это было самое высокое в Чите строение. Внизу и чуть в стороне лежал весь город с кривыми улочками, с игрушечным вокзалом, с тонкой серебристой ниточкой реки Читы.
— А я видела, как она вас кормила! — неожиданно похвасталась Нина.
— Кто? — вырвалось у Трясогузки.
— Мэри… Вы вон на той скамейке сидели.
С колокольни был виден и флигель, и скамейка, и крыльцо особняка. Присмотревшись, Трясогузка заметил и овчарку, лежавшую у ворот.
