Василий Смирнов - Ребята Скобского дворца

— Устроить свою демонстрацию. Выйти на Большой и поколотить всех встречных гимназистов. У скаутов отнять форму и забрать себе, — выложил Цветок все, что смог придумать.

Царь разочарованно глядел на него. Более дельного предложения ждал он от Цветка.

— Тебе бы все кулаками махать, — попрекнул он.

— Все партии воюют друг с другом, — оправдывался Цветок.

— Вот что, мальчишки! — выступила вперед острая на язык Дунечка Пузина. — Оскудели вы своим умишком. Вы у нас спросите! — Видя, что скобари удивленно уставились на нее, Дунечка быстро затараторила: — Порядок нужно наводить на дворе. Каждому умываться кажинный день. Стоять друг за дружку. Девчонок в обиду никому не давать.

— Пожалуй... Тебя с Фроськой обидишь, — раздались насмешливые голоса. — Вы сами каждого обидите, особенно Фроська.

— Фроська в больнице, ее не трожь! — возмутились девчонки. — Она дюже тяжело больна.

— Выживет... Она живучая... — успокоили их скобари.

О том, что Фроська заболела, Царь знал. Но разговор этот встревожил его.

Вернувшись домой, Царь принялся убирать со стола. Максимов уже не жил с ними. Он поселился ближе к райкому партии, на 10-й линии.

Найдя в коридоре веник. Царь подмел пол. Полил стоявшую на подоконнике в горшке герань.

«Надо бы сходить в больницу, навестить, — думал про Фроську. — Да где больница находится? Спросить у матери Фроськи боязно! Как у ней спрашивать-то? Поправится...» — успокоил он себя.

Вечером Володя застал Типку за столом с тетрадкой и с карандашом в руках в задумчивой позе.

— Что сочиняешь-то? — поинтересовался Володя, умывшись и вытираясь полотенцем. На чистоту и порядок в комнате он так и не обратил внимания.

Царь рассказал о партии ребят. Володя громко, раскатисто засмеялся.

— Свою партию организовали! Ну и силен же Антип Царев! Силен. Наверно, и резолюцию вынесли: «Никакой поддержки Временному правительству»? Ха-ха-ха!..

— Н-нет, резолюцию мы не вынесли, — с недоумением ответил Типка.

— А на какой же платформе ваша партия стоит?

— Чего? — не понял Царь.

— Ну, за кого же ваша партия стоит? За большевиков, меньшевиков, эсеров, кадетов...

Царь усмехнулся.

— Мы еще не решили.

— Не решили? — удивился Володя. — Какая же это партия, если она не знает, за кого борется?

Володя горячился, почти кричал. Было Володе только двадцать лет, и он тоже норой считал себя скобарем.

— Партия — это во-о! — Он поднял руку, сжав в кулак. — Как грохнет — от врага пыль да брызги! За большевиков ваша партия должна идти, понял? За Ленина.

— Не все ребята согласны.

— А ты агитируй! Раз партия пролетариев, то должна она идти за Ленина. Вы что же, выходит, туды-сюды? Куда ветер дует, туда и щепки несет? Эх вы, мальчишки... А еще пролетариями назвались!

Царь сконфуженно смотрел на него.

Володя задумался.

— А что? Мысль у вас верная! Только вам, ребята, нужна не партия. — Он замялся, подыскивая подходящее слово. — Ну, свое товарищество... Организация, что ли, ребячья организация, которая бы заботилась, чтобы ребята учились, были здоровы. У нас в районе, — Володя, вспомнив что-то, подошел к Типке, — тоже создается свой социалистический союз молодежи. Вот тебя бы туда направить! Поговорю я завтра с Максимовым. А теперь спать. Знаешь, что завтра демонстрация? «Вся власть Советам!» Понял?

Типка утвердительно кивнул головой. Об организуемой демонстрации под большевистскими лозунгами он уже слышал на заводе.

Володя крепко спал, когда Царь, разыскав пузырек с чернилами, ручку и несколько листков почтовой бумаги, стал заново оформлять список новой партии.

Написав заголовок, он немного подумал и сделал приписку, вспомнив, что говорил Володя Коршунов. Выглядел на бумаге список так:

Партия ребят-пролетариев (большевиков), проживающих в Скобском дворце и в Моторном доме:

1. Антип Царев,

2. Евфросинья Зубарева.

Он не удержался и в знак особого уважения к Евфросинье Зубаревой подчеркнул ее жирной чертой.

Дальше, глядя на прежний список, должна была следовать фамилия Ванюшки Чайника, но, вспомнив про Копейку и Петьку Цветка, Царь изменил порядок и размашисто записал:

3. Сергей Краюшкин,

4. Петр Ивушкин,

5. Иван Чулин.

Подумав еще немного, он поставил перед фамилией Ванюшки вопросительный знак. Царь сомневался в Ванюшке, зная его приверженность к Керенскому.

Вопросительные знаки стали появляться и дальше. Список рос, уже перешагнул за сотню... Короткая летняя ночь была на исходе, когда Царь, кончив оформлять свою партию, тоже уснул.

На пятое июля в Петрограде была назначена демонстрация рабочих в знак протеста против наступательной политики Временного правительства на фронте.

Уже с утра на заводских окраинах рабочие стали собираться у ворот своих фабрик и заводов. Колонны шли по центральным улицам, направляясь на Невский проспект. Как и в первомайский день, над колоннами белели и краснели стяги, гремели революционные песни. Но теперь на стягах выделялись гневные лозунги. Они клеймили Временное правительство за измену делу революции, за соглашательскую политику, требовали всю власть передать в руки Советов.

«Долой проклятую войну!» — колыхалось над Царем полотнище. Царь шел в передних рядах колонны рабочих своего завода, рядом с Володей Коршуновым. В кармане Володи лежал тяжелый семизарядный браунинг на случай, если контрреволюция захочет помешать демонстрации.

Настроение у демонстрантов было тревожное. Накануне газеты предупреждали, что Временное правительство не допустит никаких демонстраций. Если потребуется, то и разгонит вооруженной силой.

Но никто из рабочих верить этому не хотел. «Не посмеют...» — думал Володя.

Ярко сияло июльское солнце. Главная улица, как и обычно, сверкала зеркальными витринами магазинов, неисчислимыми вывесками-рекламами. Жила она прежней, дореволюционной жизнью, словно ничего в стране и не изменилось. Так же гуляли по улицам дамы с собачками. Шли в раззолоченных мундирах гвардейцы-офицеры. Попадались навстречу в котелках и цилиндрах, с тростью в руках надменные, важные господа. Острый глаз Царя все это подмечал. Толпы народа на широких тротуарах глядели враждебно на демонстрантов, и главная улица все еще принадлежала им. Слышались злобные выкрики: «Предатели! Свободу губят!» Кто-то из шикарно одетых господ воинственно потрясал палкой с серебряным набалдашником и истерично вопил: «Хамы! Свинца захотели?»

— Спокойно! На провокации не обращать внимания, — предупреждал Володя своих, оглядываясь назад.

«Неужели разгонят? — тревожно думал Царь. — В феврале улицы добрее были. А теперь злые».

Сплошной стеной шли демонстранты. Суровыми были их лица. Гневно сверкали глаза. Слышался только мерный тяжелый топот многих тысяч ног. Шли демонстранты в рабочих куртках и блузах, в солдатских гимнастерках.

И вдруг движение колонны застопорилось. Впереди показались казаки. Гарцевали они на своих откормленных конях. Слышался цокот копыт. Главная улица еще сильнее заволновалась.

— Спокойствие! — снова закричал Володя, оборачиваясь к своим. — Это провокация.

И тут же грянул залп...

Все поспешно стали разбегаться. Пригнувшись, побежал и Царь.

«Только бы проскочить до Гостиного», — лихорадочно думал он, наклонив голову и чувствуя, как холодный пот выступает на лбу.

Люди падали, ползли по торцовой мостовой, оставляя за собой кровавый след. Слышались крики, вопли... Было у Типки такое ощущение, словно он попал на фронт и вместе с товарищами-солдатами бежит в атаку против засевших в окопах немцев.

Вдруг что-то больно стукнуло его в левую руку. Через рукав гимнастерки потекла и закапала на панель кровь. Ранили!

Прижимая руку к груди, Типка завернул за угол Гостиного двора, передохнул и снова побежал, но уже по Садовой. Рядом с ним бежали другие.

В ближайшей аптеке Царю перевязали руку.

— Кость не тронута, — успокоил его студент-медик с повязкой Красного Креста на рукаве. — Счастливо, парень, отделался!

Окрестные улицы по-прежнему были переполнены народом. Все говорили о том, что произошло на Невском. Одни ругали Временное правительство. Другие во всем винили большевиков, и таких было больше.

Медленно Царь плелся домой, думая, остался ли в живых Володя. Все время они были вместе, а когда началась стрельба, растерялись.

Если бы не раненая рука, он прицепился бы на подножку переполненного трамвая и добрался бы до Галерной гавани, а там рядом... Теперь же пришлось весь длинный путь проделать пешком.

К радости Царя, дома его встретил встревоженный Володя Коршунов.

— Живой?! — Взглянув на забинтованную руку, покачал курчавой светловолосой головой. — Сволочи! — с негодованием сказал он. — Мы же шли мирно. Никому не угрожали.