Всадники со станции Роса(Повести) - Крапивин Владислав Петрович
— Пойдем, Сергей… Не все ли равно, кто придумал песню? Главное, что поют…
И Сереже стало хорошо-хорошо от того, что Костя помнит, оказывается, его имя, и они идут сейчас рядом, и Костя держит его ладонь в своей ладони, а над лагерем теплый такой, тихий вечер, и луна смеется среди темных сосен…
Луна была не совсем круглая, но очень яркая. А на севере не гасла желтая заря. Лунный свет сливался с зарей, и на сосновые ветки словно золотистая пыль осела. Спать никому не хотелось. Ребята сдвинули кровати и стали рассказывать разные истории. Было не очень шумно и очень интересно. Многие даже из других палат прибежали. Гортензия для порядка покричала, а потом незаметно исчезла.
— Гы… На свидание со Стасиком побежала, — съехидничал Вовка Падерин по прозвищу «Пудра».
Стасик — это был Станислав Андреевич, физрук. Но никто не стал смеяться, не такое было настроение. Всем хотелось тихонько сидеть рядом друг с дружкой и слушать.
Истории были, конечно, страшные. Павлик Максимов рассказал про отрубленную руку, которую двое мальчишек нашли в старинном сундуке, а Валерка Сотников — про то, как их соседка по квартире оказалась колдуньей и летала в стиральной машине.
А потом Витька Солобоев из первого отряда начал рассказывать про собаку Баскервилей. Только говорил он плохо, все путал, сбивался. Кроме того, Витька на ужине объелся и сейчас сильно пыхтел. Слушать стало неинтересно, тем более что многие ребята историю про баскервильского пса знали лучше Витьки. Они стали перебивать, поправлять, зашумели. Витька, утомленный и обиженный, замолчал. А все заговорили про собак: какая порода лучше, у кого какие были щенки, как дрессировать…
У Сережи никогда собаки не было, но слушал он все равно с интересом.
Вдруг, когда уже начал стихать разговор, маленький Димка Соломин сказал:
— У меня тоже была собака. Только я ее никогда не видел…
— Гы, — тут же отозвался Пудра. — Она меньше блохи была, ага? Смесь микроба с кабыздохом.
Несколько человек с готовностью хихикнули. Но остальные на них зашумели: почти всем хотелось послушать про Димкину собаку.
И Сереже очень хотелось. Дело даже не в собаке. Просто ему нравился Димка.
Они познакомились в первый же лагерный день. Сережа шел в пионерскую комнату и увидел, что прямо перед ним стоит на дорожке мальчишка лет восьми. Худой, золотоволосый, с боевой ссадиной на переносице. Стоит, крепко расставив ноги и заложив ладони за ремешок на штанах. Лицо у мальчишки было хорошее, с большим улыбчивым ртом и зелеными глазами.
— А я тебя помню, — сказал он и наклонил к плечу голову. — Ты учился в пятом «В», в нашей школе. Тебя Серегой зовут.
— Правильно, — обрадовался Сережа. — Только я… не помню, как тебя зовут. — Он постеснялся сказать, что вообще не помнит этого мальчишку.
— Меня звать Димка, — охотно сообщил тот. И пошел рядом с Сережей.
Наверно, они разговорились бы, но тут закричал кто-то издалека: «Димка! Соломин!» И Димка ускакал на зов.
Потом он много раз попадался навстречу и всегда улыбался Сереже, как давнему знакомому.
Сережа ни с кем еще не успел подружиться в лагере. И с Димкой тоже. Но Димка нравился ему больше всех, жаль только, что был он маленький…
Димка стал рассказывать:
— Я тогда жил у нашей бабушки. Не в городе, а в поселке. Там овраг, а кругом дома. Я в первую ночь ну никак уснуть не мог. Потому что не привык. У нас в городе ночью в окошке сразу тыща огней видна, а у бабушки — никаких огоньков, потому что овраг за окном. Только луна. Ну, я не спал, не спал, а потом собака начала гавкать. Я сперва даже разозлился: чего спать не дает? А потом мне ее как-то жалко стало. Она так печально гавкала. Наверно, она все время на цепи сидела, и ночью и днем. Скучно ведь… У меня окошко открыто было. Я подошел и давай свистеть. Ну, не громко, а так, будто зову ее. Она замолчала. А потом гавкнула, будто спрашивает. Ну, я еще посвистел. А она опять: «Гав, гав». Будто отвечает… Вот так мы долго-долго переговаривались. А потом я три раза свистнул, что кончаем разговор, и лег спать. Она тоже еще полаяла немного и замолчала.
— А потом? — спросил Сережа.
— Когда другая ночь наступила, мы опять так же переговаривались. И потом еще. Каждую ночь. Она меня уже узнавала по свисту, эта собака. И откликалась по-всякому. Если весело начну свистеть, она тоже весело так залает! А если потихонечку, грустно, она тоже жалобно так гавкает… В общем, у нас целые разговоры были.
— А как ее звали-то? — спросили из дальнего угла.
— Я откуда знаю? — удивился Димка. — Я ее даже не видел ни разу. Даже не знаю, какая она. Я ее днем искал, да там у оврага огороды кругом и заборы высокие, не проберешься. А на свист она днем не откликалась.
— Какая же она твоя? — обиженно пыхтя, сказал Витька Солобоев. — Даже не знаешь, рыжая она или еще какая. Хозяин у собаки тот, кто ей жрать дает.
— Зато она со мной разговаривала, — тихо ответил Димка.
Сережа с досадой сказал:
— Ты, Солобоев, не мешай рассказывать… Ну, а потом что, Димка?
Димка вздохнул.
— Потом я подрался с Вовкой Кобасенком, и у меня губа распухла. Я уже не мог свистеть. А она лаяла, лаяла. Всю ночь. Я просто не знал, что делать. Кричать, что ли? Ну, я же не знал, как ее зовут. И бабушка проснулась бы… А собака все лаяла, лаяла и вдруг как завизжит! И замолчала сразу… Я потом, когда губа прошла, всю ночь свистел, а она уж не отвечала.
Все сочувственно помолчали.
— Прибил кто-нибудь, — проговорил Женька Скатов, сердитый некрасивый мальчишка из первого отряда. — Есть такие гады. Им собаку убить, что клопа раздавить.
Сережа недолюбливал Женьку. Но сейчас Женька пожалел Димкину собаку и сразу показался Сереже симпатичным.
И вообще все вокруг были сейчас хорошие и добрые. Сидели вперемешку на своих и чужих кроватях, привалившись друг к дружке и завернувшись во все равно чьи одеяла. И к Сереже приткнулся тоже какой-то парнишка из другого отряда, незнакомый, но все равно славный. Все ярче светила луна, и совсем не хотелось спать, и хорошо было рядом друг с другом.
Кругом были товарищи, и Сережа решил подарить им свою сказку.
Он сказал:
— А у меня есть всадники…
5Это случилось позапрошлым летом. Сережа выпросил у тети Гали разрешение пойти с ребятами за город, на Песчаное озеро. Дни стояли знойные, все мальчишки были одеты совсем легко. Ведь никто не думал, что в середине дня из-за кромки северного леса прилетит злой ветер с обжигающе холодным дождем. Это был один из стремительных циклонов, о которых не успевают предупредить синоптики.
Непогода захватила ребят, когда они были на луговой тропинке, в двух километрах от автобусной остановки. Лето сразу превратилось в осень. Солнце зарылось в косматые облака и, наверно, дрожало там, как промокший рыжий щенок. Травы согнулись под пружинистыми ударами струй.
Когда Сережа прибежал домой, его можно было выжимать и вешать на веревку вместе со штанами и майкой. Тетя Галя заохала, кинулась греть воду. Но не помогла горячая ванна. И малина не помогла. К вечеру Сережа осип, ослабел, задрожал от озноба…
Ангина — невеселое дело, особенно в каникулы. Лежишь и скучаешь. В первый день тетя Галя сидела с Сережей, поила горячим молоком и кормила таблетками. А потом температура улеглась, и тетя Галя стала ходить на работу.
Отец был в командировке, Маринка в детском саду, Наташка — та, что жила в соседней квартире, — в деревне у бабушки. На улицу Сереже запретили даже нос высовывать.
Да и что было делать на улице? Ветер и дождь хозяйничали, как хотели. Под окном растекалась унылая лужа, по ней разбегалась рыжая от глины рябь. Мотались на ветру ветки рябины и желтой акации. Красный столбик в термометре, прибитом за окошком к карнизу, съежился и торчал на десяти градусах.
Наконец однажды к вечеру холодный дождь отшумел и откатился за дальние крыши. На западе прорезалась солнечная щель. Но зябкий ветер еще налетал порывами, и мокрые кусты вздрагивали, как вздрагивают после долгих слез маленькие дети.
