Николай Чуковский - Приключения профессора Зворыки
Я поспешил за ним, но когда мне удалось вылезть, он уже был на следующем вагоне. Шмербиус сильно опередил его и, с удивительной ловкостью перескакивая с крыши на крышу, быстро шагал к паровозу. Профессор, грузный и неуклюжий, с ожесточением гнался за ним.
Крыши вагонов не приспособлены для ночных прогулок, особенно, если поезд при этом движется. С замирающим сердцем пробирался я по этой опасной дороге. Воздух и темнота были моей единственной опорой. Дойдя до покатого и обледенелого края вагона, я перепрыгивал на край другого вагона, такой же шаткий, покатый и скользкий.
Не доходя двадцати вагонов до паровоза. Шмербиус вдруг остановился. Он, казалось, поджидал нас, но не оборачивался, а смотрел вперед на зарю, охватившую полнеба.
Я догнал профессора.
— Профессор, — спросил я, — что это за странный вой, от которого гремит весь лес?
— Это волки преследуют поезд, ответил он.
Действительно, взглянув вниз, я увидел на снегу какие-то быстрые серые тени. Они неслись наравне с поездом и равномерно, как заведенные, бросались на вагоны. Но поезд лениво отряхивал их в снег. Быки встревоженно и нестройно мычали в ответ.
Шмербиус дал нам подойти на расстояние одной крыши и затем неожиданно скользнул вниз на буфера. Добежав до конца вагона, мы остолбенели.
Скрепы, соединяющие этот вагон со следующим, были сняты. Передняя часть поезда быстро забегала от нас. Шмербиус стоял на буфере последнего из уходящих вагонов и что-то кричал, кривляясь, приплясывая и размахивая руками.
Та часть поезда, на которой находились мы, минуты три катилась еще по инерции и остановилась.
— Ч-чорт! — завопил профессор. — Он опередил нас, плешивый шут, свистопляс негодный. Я размозжу ему череп, я превращу его в блин! О, если бы только я мог поймать его!..
Но Шмербиус уже скрылся из виду, и угрозы профессора были напрасны.
Сорок товарных вагонов, груженных живым скотом, стояли на снежной лесной поляне. При тусклом свете зимней зари мы видели широкий круг сосен, обступивших поляну со всех сторон, да белую железнодорожную насыпь. Хоть бы сарай какой-нибудь, хоть бы дымок над лесом, хоть бы след на снегу! Ничего! Только снег да высокие сосны.
Волки, потеряв надежду добраться до запертых быков, столпились вокруг вагона, на котором стояли мы, не сводя с нас желтых глаз, и тяжело, по-собачьи, дышали, свесив на сторону красные языки. Как их много! А из леса выходят все новые волки, по двое, по трое… Они сначала останавливаются у опушки, опасливо втягивают воздух и затем с тихим ворчанием подходят к вагону. То тот, то другой пробует допрыгнуть до нас, но, на целый аршин не доскочив до крыши, падает, назад, в снег.
Было холодно, и мы, съежившись, побрели по крышам к своему вагону. Волки не оставили от нас ни на шаг. Теперь итти было много легче, потому что поезд стоял.
Но вот и наш вагон! Отверстие в крыше открыто попрежнему. Профессор глянул в него и с криком ужаса отскочил прочь.
Дверь вагона была полуотворена. Мы ли забыли ее плотно затворить, она ли отворилась при остановке — не знаю. Но только теперь вагон был полон скрежетом и чавканием. Коровы мычали тонким, пронзительным, безнадежным, совсем не коровьим мычанием. Волки хозяйничали почти молча, лишь изредка повизгивая, и мы ясно слышали, как стучали их когти по деревянному полу вагона. В полутьме ничего нельзя было разглядеть, кроме копошащейся серой массы. Мы с беспомощной жалостью ждали, когда, наконец, кончится этот отвратительный пир.
Но вдруг молодому бычку удалось каким-то образом освободить свои рога. Мы увидели, как круто изогнулась его белая спина. Он отряхнул облепивших его волков и выскочил в дверь. Это был крепкий бычек с широко расставленными передними ногами, с сильной, крутой грудью. Шея его была так крепка и толста, что широкой дугой выдавалась вперед. Был он весь белый, и только левый бок и короткую морду покрывали черные пятна, будто он вымазался в чем-то.
Он широким кругом понесся по поляне. Бежал он еще совсем по-телячьи, высоко подбрасывая задом. Волки всей завывающей стаей бросились ему наперерез. Вот они обступили его. Вот они широким полукругом медленно подходят к нему. Он ждет секунду, две, три. Наши сердца замирают. Но вот он бросается на них, как вихрь, низко опустив голову, давит их своей тридцатипудовой тяжестью, насаживает на широко расставленные короткие рога. Они перекатываются через его спину и с визгом падают в снег. Но он один, а их много. Поляна сера от их поджарых ободранных тел. Они набрасываются на него со всех сторон, вонзаются в его бока зубами, жмут его, тискают. Он носится по поляне, как таран, рвет их рогами, давит копытами, но они путаются у него под ногами, они кусают его, хватают за ноги, и он обливается кровью. Вот пять или шесть здоровенных волков зараз вскочило ему на спину. Он упал.
— А-ах! — закричал профессор.
Еще секунду мы видели его грустные покорные глаза, слышали его жалобный, прерывистый рев, но затем все это сменилось неистовой суматохой, голодным завыванием, беспорядочной свалкой. Волки всем скопом насели на бедного бычка и заслонили его от нас. Только минут через двадцать они стали расходиться, облизывая свои окровавленные морды. И мы увидели на розовом от крови снегу белый скелет — все, что осталось от несчастного бычка, поистине героически отстаивавшего свою жизнь.
Число волков увеличивалось с каждой минутой. Задние ряды уже не могли подойти к поезду. Теперь снова все их внимание было устремлено на нас. Они, ни минуты не останавливаясь, с точностью машины, прыгали вверх, но, не допрыгнув, падали. Мы скоро привыкли к этому неумолкающему шуму падающих тел. Снег вокруг вагона был утрамбован их тяжестью.
Мороз был сильный, он обжигал нам щеки. Стоять на месте было невозможно, и мы с профессором затеяли беготню по всем крышам. Волки бросались за нами, оскалив пасти и наскакивая друг на друга. Только бы не упасть! Там внизу стережет мгновенная подлая смерть.
Но и бегать нельзя до бесконечности. Мы устали и сели рядом, тесно прижавшись друг к другу. Широкая профессорская пелерина закрывала нас обоих. Профессор нежно гладил меня по спине своей колоссальной ручищей. А кругом раздавался однообразный стук, похожий на шум мячей, шлепающих в стену. Это прыгали и падали волки.
Мороз подкрадывался незаметно. Сначала у меня окоченели ноги. Потом так замерзла левая рука, что я не мог двинуть ни одним пальцем. В щеки, казалось, были вставлены сотни ледяных иголок. Профессор страдал меньше меня. Толщина и полнокровие спасали его. Но и на его щеках сияли подозрительные синие пятна. Если не подоспеет какой-нибудь поезд, нам предстоит либо замерзнуть, либо стать добычею голодных волков.
И вдруг окружавший нас шум умолк. Волки перестали прыгать и даже вой прекратился. Они к чему-то прислушивались, подняв морды и насторожив уши.
Далеко в лесу раздался долгий, тягучий рев. Он медленно приближался, становясь громче и отчетливей, и, когда, наконец, рев этот зазвучал совсем близко, волки, вытянув шеи, стали отвечать взволнованным и призывным воем.
И вот, из леса вышел волк необычайной величины. Мускулы под его шкурой переливались при каждом шаге. Одно ухо его было изорвано и болталось как собачье. От затылка до самого хвоста через всю спину шла полоса седых волос — белая и ровная. Он степенно, не торопясь, шел прямо к вагону, покачивая на ходу мордой и ни на кого не глядя. Вся стая испуганно расступилась перед ним.
— Вожак! — сказал профессор.
Подойдя к вагону, он посмотрел профессору в лицо и вдруг прыгнул. Это был необычайный прыжок. Кончик влажного волчьего носа показался над краем крыши, блеснул желтый глаз, и он упал. Но это только подзадорило его. Прижав здоровое ухо к голове, он изогнулся, напрягся и прыгнул второй раз. Теперь ему удалось зацепиться на крыше передними лапами, и он пытался подтянуть к ним все туловище. Когти задних лап отчаянно скребли по стенке вагона. Но профессор размахнулся правой ногой и со всей силы ударил сапогом по оскаленной волчьей морде, как футболист по футбольному мячу. Волк дважды перевернулся в воздухе и упал на спину посреди завывающей стаи.
Но он сейчас же вскочил. Шерсть на его толстом узловатом затылке поднялась дыбом. Казалось, все его тело было упругой стальной пружиной. Он сначала весь съежился, затем выпрямился и взлетел, как вихрь. Описав огромную дугу в воздухе, он шлепнулся на крышу и сейчас же ринулся на профессора. Профессор обеими руками обхватил толстую шею зверя. Волк передними лапами уперся в его плечи и горячей оскаленной мордой дышал ему прямо в лицо. И они закружились по крыше.
Это была схватка двух гигантов. Гигант-человек бился с гигантом-зверем. И совсем как в цирке, сотни зрителей, оскалив пасти и свесив языки, с замиранием сердца ждали, кто упадет первый.
Человек хотел задушить волка, волк пытался опрокинуть человека на спину. Он упирался задними лапами в пол и давил всею тяжестью своего тела. Но высокий рост профессора мешал ему. Профессор, широко расставив ноги, вертел волка по всей крыше и кольцом могучих рук сдавливал, ему шею. Хрип зверя сливался с тяжелым человечьим дыханием. То тот, то другой брал верх. Вот-вот профессор сейчас упадет, не удержится, и волк перегрызет ему горло. Но через секунду задние лапы волка отрывались от крыши, он терял опору и, задыхаясь, ослабевал.
