Игорь Минутко - Мишка-печатник
— Как это? — не понял дядя Петя, который находился тут же.
— А очень просто! Прийти к начальнику типографии и сказать, что к нам поступил новый рабочий. Михаил ну… Таптыгов. Ему паек дадут. И деньги получать станет.
— Обман? — усомнился отец.
— Какой же обман! Ведь он правда у нас работает!
Посовещались и решили — нет тут никакого обмана. Только немножко схитрить придется.
Начальником типографии в то время был рабочий с Оружейного завода, испытанный революционер. Но он слабо разбирался в тонкостях печатного дела, в цехах редко бывал и больше следил за политической жизнью рабочих: проверял, как они учатся, как проходят военные занятия на плацу за городом.
Вместе с дядей Петей к начальнику типографии пошел Федя: ведь он к Мишке приставлен. Ну — и ответственность на двоих. В здоровущем холодном кабинете сидел за письменным столом огромный дядя в шинели, накинутой на плечи; и видно было, что ему неудобно, и непривычно сидеть за этим столом и очень скучно. В кабинете, кроме письменного стола, была еще между окнами странная картина в резной тяжелой раме: два быка с человеческими головами приготовились броситься друг на друга. Феде она показалась страшной. А над дверью висел плакат: «Вся власть Советамъ!»
Начальник типографии, конечно, знал дядю Петю да и Федю тоже. Он только так, для порядка, полистал партийный билет дяди Пети, и дальше все получилось очень просто.
— Значит, как фамилия нового товарища? — спросил начальник типографии.
— Таптыгов… Михаил, — чуть смутившись, сказал дядя Петя.
— А как у него с сознанием? В порядке?
Дядя Петя совсем растерялся, но тут Федя вовремя подоспел:
— Очень даже революционное сознание!
— То хорошо. Оружием владеет?
— Да, вроде, нет… — развел руками дядя Петя.
— Обучите.
— Всенепременно обучим! — Федя даже зачем-то встал по стойке «смирно».
И тут дядя Петя во всем признался. Долго хохотал огромный дядя в шинели. Даже слезы у него выступили на глазах. Потом сказал:
— Ладно. Раз все товарищи — за, возражать не буду.
На этом процедура оформления на работу нового «рабочего» типографии Михаила Таптыгова закончилась.
Так Мишка-печатник стал получать паек. Хлеб и сахар поедал сам, махорку отдавал своим новым товарищам — рабочим типографии. (Посудите сами, зачем медведю махорка? Ведь курить он, чудак, не умеет.) Получал Мишка и зарплату, и на эти деньги ему покупали дополнительный корм, а ел он все — и овощи, и порченое мясо, и овес, и жмыхи, потому что, как известно, медведь — животное всеядное.
Шли месяцы. В грозных стремительных событиях мелькнул 1918 год. Мишка-печатник работал. Он старался вовсю, печатал революционные газеты.
Мишка стал любимцем всей типографии — у него был веселый и общительный нрав; даже кошка Ляля подружилась с Мишкой, а ведь у нее характер строптивый.
Но больше всех любил Мишка-печатник Федю — они были неразлучны, они дня не могли прожить друг без друга.
Наступило тревожное лето 1919 года: белая армия Деникина, напрягая все силы, катилась к красной Москве, и если бы Федя не спал по ночам, то, наверно, слышал бы, как на дальних южных границах губернии гремит гром и полыхают зарницы — то красные отряды не на жизнь, а на смерть бились с авангардными деникинскими частями.
В тот день, с которого мы начали наш рассказ,- 19 августа 1919 года — ни Федя, ни Мишка-печатник еще не знали, что отряд типографских рабочих, пополненный и заново вооруженный, скоро будет отправлен на фронт, они даже не подозревали, участниками каких удивительных событий очень скоро станут.
Не помнит Федя такого случая, чтобы Мишка-печатник сделал ему больно. Вот и сейчас Федя изо всех сил старался побороть медведя, повалить его. А что Мишке стоит хрупкого, как соломинка, мальчика одним, даже слабым ударом опрокинуть на землю? Но нет. Мишка только отдувался, кряхтел, но силы своей не выказывал, понимал — нельзя. Да он, наверно, просто очень любил Федю.
Есть у них любимая игра — в прятки. Федя спрячется, а Мишка ищет. Пока мальчик не скажет: «Можно!» — медведь послушно стоит у двери сарая. Отвернется и стоит.
Только одно огорчает Федю: не было еще такого случая, чтобы Мишка-печатник его не нашел. А ведь не подглядывает! Это всегда казалось Феде непостижимым.
Так же и сейчас. Федя запрятался среди штабелей дров, старой рогожей накрылся, крикнул: «Можно!» И Мишка ленивой трусцой побежал к нему. Как будто нет дров, рогожи — через них он Федю видит. Подбежал, откинул рогожу, ткнулся Феде в щеку мокрым носом и прорычал радостно.
— Какой ты! -немного рассердился Федя. — Хотя бы понарошку сразу не нашел!
Играют в прятки Федя и Мишка и совсем не знают, что за ними из окна следят Давид Семенович, дядя Петя и Федин отец Дмитрий Иванович. Смотрят и решают их судьбу.
— Две недели нам на подготовку, значит?- спрашивает Дмитрий Иванович.
— Пока так. — Дядя Петя задумался. Есть у него такая привычка — задумываться. — А там, может, сократят. Сам понимаешь…
— Сократят! — Давид Семенович решил было пропеть: «Я люблю вас, Ольга», но понял, что момент неподходящий и опять засмотрелся на Федю и Мишку.- Ловко же медведь его ищет! И все же куда мохнатого девать, когда вы уедете? Ну сколько нас остается? До него ли будет!
Дядя Петя кашлянул:
— И все-таки я уверен: Федор справится. Вон они какие друзья. С ним наш Мишка не пропадет.
— Даже лучше, что у него здесь забота будет. Больно он переживает, что на фронт мы его не берем.- Дмитрий Иванович вздохнул.- Воевать рвется.
— Мальчонка. — Дядя Петя опять покашлял. — Думает, война — это так, игра.
Я люблю вас, Ольга…
— запел все-таки Давид Семенович, потом со вздохом сказал: — Ладно. Другого выхода нет. Оставим этого чертова медведя в типографии. Федя будет за ним ходить. Только ты, Дмитрий, серьезно поговори с ним. Чтобы ответственность почувствовал.
— Поговорю.
Так решился вопрос, что делать с Мишкой, когда отряд типографских рабочих уйдет на фронт — ведь в городе останется только несколько человек, которые будут все равно, назло всем бедам и всем врагам революции, выпускать газету «Коммунист».
А Федя и Мишка-печатник между тем, ничего не подозревая, продолжали играть в прятки.
После обеда Федя стал поджидать художника Нила Тарасовича — интересно все-таки посмотреть, как Мишку-печатника рисовать будут.
НИЛ ТАРАСОВИЧ
О Ниле Тарасовиче, пожалуй, надо рассказать особо.
Федя очень хорошо помнит, как художник появился в редакции. Случилось это с месяц назад. В городе должен был состояться первый коммунистический субботник. Давида Семеновича осенило:
— Давайте-ка плакат нарисуем! Что-нибудь такое… Ну, рабочие несут бревно. Мускулы там, воля. И наверху слова: «Да здравствует коммунистический труд!» И повесим плакат над дверями редакции.
Затею все одобрили. Но тут же выяснилось, что в редакции никто не умеет рисовать. Однако, энтузиазм был сильнее неумения. Рисовали коллективно: кто бревно, кто туловище рабочего, кто мускулистые руки. Даже Федя принял участие: нарисовал на фартуке рабочего красную звездочку. Рабочий получился неуклюжий, и руки у него, выпрями он их, оказались бы длиной с его рост. Однако было ярко, броско, и, когда плакат повесили над дверью редакции, он сразу привлек внимание нескольких прохожих.
— Наглядная агитация, — довольно сказал Давид Семенович. — Действует. А теперь пошли работать.
Все уселись за свои столы и видели из окон, что у плаката стоят озадаченные зрители. Давид Семенович пел, пожалуй, громче, чем всегда:
Я люблю вас, Ольга…
Но плакат провисел над дверью не больше десяти минут. С треском распахнулась дверь, и в комнату ввалился огромный мужчина. Был он в свободной грязной блузе, с большим заросшим лицом, на котором гневом блестели глаза. В одной руке он держал обшарпанный чемоданчик, в другой.,, злополучный плакат.
— Чья мазня? — гаркнул мужчина таким басом, что задребезжали стекла в окнах.
Все это было весьма неожиданно. На несколько секунд в редакционной комнате наступила тишина.
— Я спрашиваю — чья мазня? — Великан, поставив на пол чемоданчик, с отвращением взял плакат обеими руками. — Молчите? — И он разорвал коллективное творение пополам.
Федя наблюдал эту сцену с подоконника, и ему, вопреки всему, понравился этот чудак в блузе, хотя и жалко было плакат.
«Веселый дядя», — решил Федя.
Расправа с плакатом вывела из состояния столбняка Давида Семеновича. Он вскочил со стула и ринулся на пришельца:
— Хулиганить?! Да как… — Давид Семенович тряхнул головой, уронил пенсне, нагнулся, долго искал его, поднялся красный, потный. — Да кто вам позволил? Мы…
