Ирэн Адлер - Последнее действие спектакля
– Потом он выставил дураками всех, кто думал, как я, друг мой! – прервал его князь.
Тут рассмеялись мы все трое.
– В самом деле, последние две оперы маэстро великолепны, в них столько силы, энергии! – согласился папа.
– Ну конечно! – продолжал Голицын. – У этого гения открылось, как говорится, второе дыхание, поверьте мне, дорогой друг!
Сказав это, князь поклонился нам и снова обратился к своей тарелке с внушительной порцией сосисок.
Знакомство с князем Голицыным привело папу в отличное расположение духа, и дальше время в ожидании великого события, предстоявшего после ужина, пролетело очень весело и быстро.
Во время долгой прогулки я рассматривала из кэба улицы Лондона и немало подивилась. Город показался мне не таким красивым, как Париж. Но здесь, словно в едином бурлящем котле, соседствовали самые различные элементы – от мелких до грандиозных, и это создавало ощущение огромной жизненной силы, которая произвела на меня необычайное впечатление.
Вернувшись в гостиницу, мы довольно легко и быстро поужинали бульоном с отварной говядиной, и я отправилась в свой номер переодеться. Вечер предстоял совершенно особый, мне хотелось выглядеть подобающим образом, и, прихорашиваясь, я целый час провела у зеркала. Когда усмиряла последний, непослушный завиток, в дверь постучали.
– Ирэн, пора ехать! – сказал папа. – Кэб ждёт нас!
Я бросила на себя ещё один взгляд и, решив, что непокорный завиток станет сегодня вечером моей «оригинальной ноткой», поспешила к папе.
До сих пор помню, каким восторгом засияли его глаза, когда я открыла ему дверь и он увидел меня в вечернем платье бледно-василькового цвета.
– Ирэн! Ты просто восхитительна! – воскликнул он, беря меня под руку.
Возле гостиницы к нам поспешил мистер Нельсон и провёл к кэбу. Поездка заняла минут десять, и вот мы уже у парадного подъезда в Королевский оперный театр, самый знаменитый, – «Ковент-Гарден» – и вместе с оживлённой публикой поднимаемся по широкой лестнице. Я чувствовала себя необыкновенно легко, будто за спиной выросли крылья, а сердце билось как никогда.
У входа в театр папа встретил весьма элегантного мужчину с густыми седыми бакенбардами. Это оказался мистер Джабкинс, богатейший лесоторговец, который в тот вечер ждал нас в своей ложе. Папа рассыпался в благодарностях, которые поначалу, честно говоря, мне показались даже чрезмерными.
Но стоило лишь войти в театр, как я поняла, что ошиблась. В фойе, элегантном и строгом, в соответствии со вкусом англичан, казалось, и в самом деле собрался весь цвет старой Европы.
Между высоких мраморных колонн я увидела пожилых господ в дипломатических мундирах, дам, увешанных невообразимыми драгоценностями, курсантов военных училищ, молодых отпрысков знатных семей и важных, тучных господ во фраках…
Было очевидно, что находиться здесь в эту минуту – особая привилегия, которая даётся лишь очень немногим, только тем кому повезло.
Мы с папой обменялись приветствием с жизнерадостным князем Голицыным, при этом я заметила, что взгляды многих обращены к трём фигурам, стоявшим в стороне.
Я тоже посмотрела туда и в одном из собеседников узнала маэстро Джузеппе Барцини с его пышной седой шевелюрой.
Двое других мужчин выглядели намного моложе него, и я не знала, кто это. Какая-то дама, стоявшая рядом, заметив очевидно, что я с нескрываемым любопытством смотрю на них, шепнула мне:
– Высокий юноша с чёрными усами – это Альфред Санти, секретарь Барцини! Говорят, необыкновенно талантливый молодой человек. А блондин – новый любимец маэстро, некий Анри Дюваль. Француз!
Я поблагодарила миссис за эти сведения и принялась наблюдать за молодыми людьми, которых мне только что назвали. Таким образом я невольно оказалась свидетельницей забавной сцены. Какой-то невысокий человек во фраке с цилиндром в руке представился Барцини, желая выразить ему своё уважение, и тот горячо поблагодарил его. Молодые секретари маэстро, в свою очередь желая ответить на приветствие незнакомца, так дружно склонились в поклоне, что стукнулись лбами.
Я едва успела зажать рукой рот, чтобы сдержать смех. А молодым людям, напротив, было совсем не смешно. Санти горячо выразил французу своё возмущение, и тот, покраснев, ответил ему так же резко. Пришлось вмешаться Барцини, чтобы утихомирить их. Молодые люди умолкли, но продолжали обмениваться гневными взглядами.
Я хотела было рассказать папе об этом смешном эпизоде, но тут публика в фойе загудела.
– Идёт!
– Это она!
– Королева!
Несколько пажей в ливрее раздвинули толпу. Мы с папой ещё никогда не видели вблизи коронованную особу и с волнением смотрели на неё. А затем вместе со всеми присутствующими поклонились королеве Англии Виктории.
После прохода монаршей особы толпа, собравшаяся в фойе, медленно перетекла в зрительный зал. Мистер Джабкинс подошёл к нам с папой и проводил в свою ложу, где в этот вечер собралось немало народу. Ложа находилась в прекрасном месте.
Я достала из шёлковой сумочки театральный бинокль и принялась рассматривать зал. Партер внизу походил на волнующееся озеро. Настраиваемые в оркестровой яме инструменты словно озвучивали нарастающее ожидание публики.
Я рассматривала украшенные цветами ложи и вдруг встретилась взглядом с молодой женщиной, сидевшей в другом конце зала, которая смотрела прямо на меня. Очень элегантная дама с бледным, тонким лицом. И тут в моей памяти словно сработал какой-то тайный механизм. Я почему-то вспомнила, как совсем недавно, летом, в Сен-Мало мимо меня промчалась карета…
Я вздрогнула. Я уже видела эту женщину!
Но тут свет стал гаснуть, и зрительный зал погрузился в темноту. Открылся занавес, и странное впечатление, связанное с этой женщиной, стёрлось из памяти.
На сцене появилась божественная Офелия.
Глава 6. В городских трущобах
Мне не найти слов, чтобы рассказать о переживаниях, охвативших меня в тот вечер, когда я слушала Офелию Меридью. И хотя в дальнейшем музыка всегда занимала немалое место в моей жизни, я никогда больше не испытывала такого глубокого волнения и восхищения, как в тот раз.
На сцене представляли оперу Джузеппе Барцини «Заговор судьбы», в которой рассказывалась трагическая история любви. Завершалась она тем, что героиня, превратившись в белоснежного ангела, навсегда расставалась со своим возлюбленным.
Когда шла эта последняя сцена, я смотрела на Офелию в бинокль, и меня поразили её огромные глаза, полные тревоги. Это была не искусная актёрская игра, а подлинное тревожное волнение, едва ли не испуг.
Выйдя из театра, и потом, пока ехали в кэбе, мы с папой молчали, лишь иногда вздыхали. Слишком потрясла нас печальная история, представленная на сцене.
И тот факт, что Леопольд Адлер не был моим настоящим отцом, как я узнала позднее, не имел никакого значения, потому что мы были с ним близки, как настоящие отец и дочь, во многих других, более важных вещах, чем внешнее сходство. И при всём этом оставались очень похожими.
Подтверждение тому, что «Заговор судьбы» оставил в моей душе глубокий след, я получила несколько часов спустя, поздно ночью, когда смогла наконец уснуть, – мне приснилась Офелия Меридью.
В белоснежном ангельском одеянии, как в последней сцене оперы, она шла мне навстречу по огромному, окутанному туманом лугу. Я снова увидела её испуганный взгляд, который так поразил меня в театре. Офелия приблизилась ко мне и шепнула:
– Помоги мне!
Я потянулась к ней, желая обнять, но она превратилась в лёгкий силуэт, растаявший в тумане. Я бросилась было за ней, но меня окутали плотные облака. На этом сновидение окончилось, и я погрузилась в крепкий и долгий сон. Даже слишком долгий, по правде говоря.
Когда открыла глаза и взглянула в окно, поняла, что уже позднее утро. Ещё никогда в жизни я не просыпалась с таким странным ощущением, как в тот раз. Мне показалось, будто я несколько часов находилась в какой-то необыкновенной, нереальной сфере, куда переместила меня музыка Барцини и голос великой сопрано. А теперь сфера лопнула, выпустив меня в реальный мир, где время течёт нормально. Это произошло утром в понедельник.
– Шерлок! Люпен! – воскликнула я и, вскочив с кровати, раздвинула шторы и посмотрела на часы.
Половина десятого! Через полчаса я должна быть на Карнаби-стрит, чтобы встретиться с друзьями. Мне не хотелось выглядеть перед ними глупой ломакой, заставляющей ждать на свидании, и я поспешила. Нескольких минут хватило, чтобы привести себя в порядок. Папы в его номере не оказалось, очевидно, он уже спустился к завтраку.
Я сбежала по лестнице, но не нашла его и в ресторане. В растерянности я металась по отелю, пока не обнаружила отца под лестницей, где находился телеграф. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять: в сравнении со вчерашним вечером настроение у него совсем другое. Он выглядел очень обеспокоенным.
