Владислав Крапивин - Дело о ртутной бомбе
Митя однажды видел, как у раздевалки в эту особу врезался с разбега щуплый резвый пятиклассник. Она поймала его за ворот, вздернула под мышку и отсчитала бедняге по макушке несколько крепких щелчков — при одобрительном молчании дежурной учительницы.
Как бы и здесь не случилось что-то похожее.
Но девочка глянула спокойно. Глаза были коричнево-бархатные и нисколько не сердитые.
— Ты чего перепугался? Я же не для компромата снимаю. Вы же ничего плохого не делаете, а наоборот…
— А зачем тебе это «наоборот»? — сурово и подозрительно спросил Митя (Елька смотрел издалека).
— Ну, так просто. Уличная сценка. Я их собираю для интереса. Для своей коллекции.
— Спрашивать надо, прежде чем собирать, — пробурчал Митя.
— Но зачем! Если всех на улице спрашивать, ничего толком не снимешь!.. Разве бы он стал так бегать на руках, если бы я спросила: «Мальчик, можно тебя сфотографировать?»
— Не-а, я бы не стал… — Оказывается, Елька уже подошел.
— Вот видишь, — сказала «африканка» и закрыла объектив. И вдруг улыбнулась Мите: — А я тебя знаю. Ты Зайцев из шестого «Л». То есть уже из седьмого. В нашем «Гусином пере» печатался твой рассказ, а я там зам. ответственного секретаря… Рассказ «Битва при Фермопилах», да?
Митя покраснел. Свой исторический опус он считал неудачным, написать его уговорила Митю Анна Сергеевна, историчка… Скандалить теперь было совсем неудобно. Елька, видимо, считал так же. Он — человек практичный, он сказал:
— А карточку дашь?
— Дам, — отозвалась она. — Даже две. Скажите ваши адреса, я принесу.
— Не врешь? — Елька насмешливо нацелил на девицу с аппаратом нос-двухстволку.
Она сообщила веско:
— Я никогда не вру, если речь идет о профессиональных делах. Журналист должен беречь свое имя.
— А оно какое? — тем же тоном поинтересовался Елька.
— Меня зовут Жанна Корниенко, — и качнула серьгами.
— «Стюардесса по имени Жанна», — вспомнил Елька известную песенку.
— Тебя давно не учили хорошим манерам?
Елька подумал и сказал, что никогда не учили.
— Это не поздно исправить.
Елька встал на руки и ушел через дорогу, на которой плясали солнечные пятна. Митя и Жанна посмотрели ему вслед.
— Адрес-то скажи, — напомнила Жанна. — Куда принести снимки?
«Неужели правда принесет?»
— Улица Репина, дом двадцать, квартира тоже двадцать. Первый подъезд. Запомнить легко… А телефон — почти сплошь четверки: сорок четыре, ноль четыре, сорок один.
— Я запомню.
Елька между тем сыпал картошку из маленького ведра в сумку очередной покупательницы. Потом звонко сказал:
— Мить, всё! В ящике пусто!
— Тебя, значит, Митя зовут? — спросила Жанна, старательно застегивая чехол «Зенита».
— Значит, так… Ну, пока.
— Пока! — И она пошла под кленами в сторону моста. Яркая такая, цыганистая. Серьги отбрасывали солнечные вспышки. Митя подбежал к Ельке. Тот протянул на ладони три мятые десятки.
— Вот…
— Подожди…— Митя кинул десятки в ведерко. Потом стал выгребать остальной заработок. Шорты на бедрах оттопыривались от затолканных в карманы скомканных бумажек и съезжали от тяжести монет. Митя побросал в ведерко все деньги. — Давай считать.
Сидя на корточках, они принялись перекладывать деньги из маленького ведра в большое. Набралось триста тридцать два рубля.
— Непонятно, почему так, — вздохнул Елька. Мы же маленькими кучками не продавали нисколько, мелочи быть не должно.
— Да ладно! — с удовольствием откликнулся Митя. — Все равно куча денег. У меня столько не было ни разу.
Елька молчал.
Почти треть суммы составляли металлические пятирублевки. Митя отсчитал одиннадцать десяток, одну пятерку и добавил еще рублевую денежку. Давать Ельке много монет не стоило, его трикотажные кармашки не вынесли бы этого веса. Митя встал, затолкал опять свои деньги в карманы, а Ельке протянул его долю:
— Держи.
Елька глянул, не поднимая лица:
— Зачем?
Сейчас, когда он смотрел исподлобья, лицо его стало не дурашливым, не клоунским, а… в общем, совсем другим. В глазах — испуганный вопрос.
— Ну… — слегка растерялся Митя — А как же? Ты же работал, помогал…
— Ага. Ты сказал «помоги», я сказал «ладно». За деньги разве помогают?
— Но ты же… вон как помогал! Изо всех сил! Мы же вместе работали. Значит, и деньги общие.
— Да картошка-то твоя!
— А… да я бы ни одной не продал без тебя! — со всей искренностью выдохнул Митя. — Елька! Куда бы я без твоей телеги? И без твоей рекламы!
— За рекламу хватит и пятерки, — как-то скучно отозвался Елька. Помусолил палец, извернулся, начал оттирать на ноге, на острой косточке, прилипшую пыль.
Стало Мите неуютно, словно опять в чем-то виноват. Он потуже затянул ремешок, присел перед Елькой.
— Ты обиделся, что ли?
— Я? Ни капельки! — И опять он сделался прежний, готовый пройтись колесом.
— Постой… Елька! Должна же быть справедливость! Почему ты не хочешь? Мы же вместе всё делали. Значит… давай как в песне!
Елька опять настороженно вскинул глаза:
— В какой?
— Ну… просто я вспомнил одну, старую. Там такой припев: «Тебе — половина и мне — половина»…
Елька мигнул, опять лизнул палец, почесал им подбородок. Растянул в нерешительной улыбке губы.
— Тогда… ладно. — И протянул растопыренную ладонь.
Он затолкал бумажки в нагрудный карман, а рублевую монетку положил на колено.
— Сейчас загадаю… — И щелкнул по ребру денежки. Денежка, сверкая, улетела на асфальт. Елька подбежал, схватил. — Орел! Значит… так и надо.
— А что ты загадал?
Он сказал с тихим вздохом:
— Секрет.
Ну, секрет так секрет. Они впряглись в пустую тележку и бодро двинулись к дому (ведра погромыхивали в фанерном ящике).
— Елька, ты где научился так выступать? И акробатничаешь, и жонглируешь…
Он сказал с готовностью, но без веселья:
— А, помаленьку… отец иногда учил. Он в цирке работал. Сперва акробатом. А потом начал это… — Елька щелкнул себя по тоненькому горлу. — Ну и перевели в униформисты… Он мне много чего показывал. А если не получалось — бряк по затылку: «Не вешай нос, держи кураж!» Он, когда трезвый, то ничего бывал, не злой…
«Бывал…»
— Елька, а он что… Его уже нет, да?
— Есть, только неизвестно где. Мама Таня его поперла из дома год назад. Ну, он появлялся сперва, а потом уехал. Говорят, в Самару…
— А мама Таня… она твоя мама, да?
— Ага. Только не родная. Но она все равно лучше всякой. Родную-то я не помню, она от воспаления печени померла, когда я еще ясельный был. Ну, отец и женился на маме Тане.
Митьке бы не соваться в чужие беды. Но и молчать было неловко. И он скованно спросил:
— Значит, она лучше родного отца? Раз ты с ней…
— Когда они разошлись, он меня сперва с собой взял. Говорит: подготовлю, будешь в цирке выступать. А скоро начался такой «цирк»… Связался с какой-то, начали вдвоем керосинить, а меня в интернат… Я там за два месяца такого натерпелся… Слыхал, какая в армии бывает дедовщина? Ну и там тоже… большие парни… Мама Таня меня насилу разыскала и забрала. Без всяких разговоров…
— Ты ей… купи что-нибудь хорошее, — неловко посоветовал Митя.
— Да не-е… Я просто ей все деньги отдам. То есть почти все. А себе куплю только пачку крабьих палочек. Знаешь про такие?
— Конечно! Я их во как люблю!
— Я тоже. Пуще всякого мороженого… То есть мороженое я вообще не люблю, потому что ненавижу снег… — И Елька сильно дернул плечами.
Корсары Зеленых морей
1
— Во всяких делах есть свои традиции, — со вздохом умудренного человека произнесла директриса Кира Евгеньевна. — И в таких вот неприятных — тоже. Ученик, совершивший какой-либо проступок, сначала, как правило, отрицает свою вину: «Я — не я…» Но потом-то истина все равно всплывает на свет. И давай, Зайцев, будем считать, что мы отдали дань традиции и… как поется в одной песне, «первый тайм мы уже отыграли». Ты поупрямился, мы это терпели. Теперь пора и к делу… А?
— Что? — сказал Митя.
— Пора честно признаться в своих делах.
— В каких? — с тайным злорадством сказал Митя.
Наступило нехорошее молчание — как повисшая над столом крепкая ладонь завуча Галины Валерьевны. Но ничего не взорвалось, не лопнуло. Очень-очень терпеливо Кира Евгеньевна произнесла:
— В таких делах, что ты, Дмитрий Зайцев, лицеист седьмого класса «Л», позавчера не пошел на уроки, а в одиннадцать часов отправился к телефону-автомату, набрал номер моей приемной и сообщил измененным голосом, что в подвале заложена самодельная ртутная бомба со взрывателем замедленного действия…
— Какая бомба? — с искренним любопытством переспросил Митя.
— Ты сам знаешь какая! — Она уже не помнила, что надо говорить «вы».— Ты сам объяснил подробно! Внутри пороховой заряд, а пустотелая оболочка заполнена ртутью, собранной из градусников.
— Неужели не понятно, что это вранье! Сколько градусников пришлось бы расколотить!
