Александр Прозоров - Духи реки
Когда заросли наконец кончились, Пыхтун упал на спину в густой ковёр незрелой черники и долго, долго отдыхал, закрыв глаза и тяжело дыша. Он выдохся настолько, что окажись сейчас рядом росомаха или пара волков — не стал бы даже сопротивляться, встретив избавление от мук с улыбкой облегчения. Но лесные хищники упустили свой шанс: отлежавшись, Пыхтун поднялся на ноги и зашагал вверх по склону между редкими соснами. В одном месте ковырнул пальцем толстый мягкий слой опавшей хвои. По коричневым иголкам поструился песок.
— Понятно, — задумчиво, как отец, кивнул он. — На песке, кроме сосен, никогда ничего не растёт. А там, где ели, наверняка ямка с землёй.
Пыхтун оглянулся на Воды Заката, скривился в усмешке. Отсюда, с холма, полоска ольховника казалась совсем узенькой. Трудно поверить, что прорываться через неё пришлось так долго. Дальше, за коричневой лентой камыша, раскинулась в бесконечность голубая гладь озера…
Наверное, это было красиво — но у Пыхтуна было слишком много хлопот, чтобы тратить время на любование пейзажем. Он выбрал на склоне холма ровное место, расчистил его до песка, спустился за Снежаной, после чего по уже готовой тропе помчался к озеру и по берегу к заливу, где почти до сумерек старательно дёргал рогоз, собрав такую охапку, что еле помещалась в руках. С ней вернулся к девочке.
А когда та управилась с угощением — уже наступили сумерки, и маленькие путешественники, крепко прижавшись друг к другу, погрузились в тревожный сон.
Сокровище
Духи леса оказались милостивы — ночью покой детей никто не потревожил. Но разбудило их, увы, не солнце, а острые приступы голода. Травка, даже такая вкусная, как рогоз — не самая сытная еда для молодых потомков Мудрого Бобра. Пыхтун, поднявшись, первым делом осмотрел ногу своей спутницы — но голень не то что не исцелилась, но, кажется, распухла ещё больше.
— Ладно, лежи, — разочарованно махнул он рукой. — Схожу за едой.
Паренёк сбежал с холма, знакомым путём прошёл к берегу, повернул налево, любуясь сверкающими на солнце камнями.
Чёрные и серые, красные и полосатые, с искрящимися слюдяными вкраплениями и коричневые с белой полупрозрачной поволокой… Пыхтун замер, приглядываясь. Опустился на колени и вывернул из земли довольно крупный кусок кремня, отшлифованный волнами до зеркального блеска. Сглотнул от восторга, старательно пристроил его между обычными камнями, вывернул из-под ног другой булыжник, выпрямился, поднял его над находкой и бросил вниз.
Послышался громкий треск, брызнули осколки, камень раскололся надвое — но главным было не это. Главное — сразу несколько крупных кусков отлетели в стороны от хрупкого кремня. Пыхтун опустился на колени, собрал все, которые заметил, внимательно рассмотрел. Отложил в сторону почти круглый, с острыми краями кусок, отколовшийся от края. Другой, продолговатый, но узкий, сунул под ногу, несколько мелких треугольных осколков сгрёб в кучку, отодвинул. Снова взялся за круглый осколок, покрутил перед глазами, положил на небольшой камень, выпирающий из пляжа, нащупал другой, размером с кулак, примерился и стукнул в самый центр. По кремню в стороны зазмеились трещины, он распался на четыре осколка разной формы.
Пыхтун разочарованно вздохнул: хотел сделать один удобный нож, а получилось четыре неуклюжих скребка. Далеко ему ещё до мастерства Хромого Зубра. Тот первый попавшийся камень с берега подбирает и прямо у всех на глазах любой инструмент, что просят, делает. Хочешь — наконечник для копья, хочешь — нож для разделки туши. Хочешь — серп, хочешь — скребок. Ну да Хромой Зубр своим делом с незапамятных времён занимается, с тех пор, как ногу покалечил. А случилась эта беда ещё до рождения Пыхтуна. Было время научиться. Мальчику же остается только надеяться на удачу да выбирать из осколков те, что пригодиться могут.
Паренёк снова взялся за тяжёлый камень, поднял над головой и со всего размаха опустил на всё ещё довольно крупный, обколотый только с края, кремень. Собрал то, что отвалилось, опять шарахнул по кремню с высоты и вновь сел разбирать получившиеся осколки. После некоторого раздумья отложил к самому первому, длинному тонкому обломку ещё два продолговатых, потом долго крутил перед глазами увесистый кусок с тремя торчащими в стороны острыми гранями. Подобрал голыш и аккуратными мелкими постукиваниями сбил две из граней, примерил получившийся инструмент к руке. Кремень лежал в ладони плотно, кожу не резал. От большого пальца вниз, выпирая на три пальца дальше ногтей, шла слегка изогнутая острая кромка.
Оглядевшись, Пыхтун подошёл к берёзке, наклонился и несколько раз ударил снизу вверх под самый комель. Острый камень с удивительной лёгкостью входил в дерево, прорубая и кору, и древесные волокна, оставляя не рваные лохмотья, а гладкий ровный срез. Два десятка ударов — и деревце в три пальца толщиной упало на бок. Паренёк прошёл вдоль ствола, с лёгкостью срезая ветки, ещё несколькими ударами отсёк макушку, вернулся с добытой палкой на пляж, положил «топор», взял скребок и быстрыми мелкими движениями заточил верхнюю, более тонкую часть. Выпрямился, опёршись на палку. Сверкающее влажной белизной остриё возвышалось над головой на высоту вытянутой руки. Пыхтун резко отпрыгнул, перехватив палку двумя руками, кольнул ею воображаемого зверя, отступил, кольнул снова, крутанулся, ударил тупым концом, уколол, выпрямился. Потрогал пальцем самый кончик острия — и расплылся в широкой довольной улыбке.
Теперь у него было копьё! Пусть не самое лучшее: деревянное остриё слабое, легко ломается, если попадёт в череп или кость, быстро разлохмачивается, когда задеваешь им в пути ветки или влажную траву. Но всё равно, при сильном ударе им можно нанести опасную рану даже сильному зверю, ударить, отпугнуть. А ещё у него теперь были скребки, резаки, топор, заготовки для ножа и серпа…
Уже легче, не так страшно смотреть в будущее.
— Можно теперь и за едой отправляться, — весело решил Пыхтун. Снова взявшись за «топор», у ближней ольхи он споро срубил нижнюю толстую ветку, укоротил её, оставив кусок длиной чуть больше руки, полукруглым скребком подровнял у комля. Осмотрев коллекцию осколков, выбрал плоский обломок, шершавый с одной стороны, и бодрой трусцой помчался к заливу.
В этот раз он не стал выдёргивать листву — втыкая ольховую палку в дно, Пыхтун выворачивал растения вместе с корнем, вытягивал толстую, с палец, мохнатую плеть насколько хватало сил — а потом обрезал кремневым осколком. От берега по заливу поползла вонючая глинистая муть. Гуси и утки, поначалу шарахнувшиеся от человека в стороны, потянулись на запах, стали нырять, хлопая клювом, выцеживать изгнанных из безопасного укрытия червячков, личинок и мотыля, и вскоре настолько осмелели, что плавали — рукой достать можно. Впрочем, Пыхтуну было не до них: разорив, перерыв берег на несколько шагов, он добыл изрядную груду корней. Гуси, даром что неуклюжими кажутся, при малейшей опасности моментом увернутся. А корни — вот они, здесь!
Перетащив добычу к протоке, паренёк хорошенько выполоскал её в воде и, оставив каменный ножик и копалку возле заводи — руки-то заняты, — гордо зашагал к временному убежищу.
— Вот, держи! — высыпал добычу перед девочкой гордый собой Пыхтун. — Это не листики. Корни сытные, тут еды и на завтра хватит.
— Какие мужчины глупые, — презрительно сморщила носик больная спутница. — Их же сырыми не едят, их запекать нужно.
— Подожди, это ещё не всё! — Пыхтун сорвался с места и вскоре вернулся, удерживая ладонями у пуза собранное каменное сокровище. Снова убежал, на этот раз приволок трухлявую палку и берёзовый древесный гриб.
— Это трут, — пояснил паренёк. — Он не горит, но тлеет. Зато долго тлеет, такой палки на всю ночь хватит. Или гриба, он ещё медленнее истлевает.
Пыхтун пошёл по холму, собирая сухой валежник. Дни в землях племени стояли жаркие, солнечные. Роса до холма не добиралась. А потому все валявшиеся вокруг деревяшки для костра подходили идеально. Искры хватит, чтобы разгореться. Однако паренёк решил не рисковать и снял с берёзки под холмом несколько тончайших, невесомых полосок бересты, добавив к ней комок сухой травы. Затем среди принесённого валежника выбрал толстый сосновый сук, упёр его в корень, выпирающий из песка прямо рядом с девочкой.
Снежана, прикусив губу, внимательно наблюдала за его приготовлениями. Паренёк нашёл среди камней осколок с совсем узкой острой кромкой, склонился над суком, водя по нему новеньким инструментом. На песок посыпалась тонкая стружка. Вскоре в деревяшке появилась канавка в полпальца глубиной. В её конце Пыхтун расковырял трещинку, в неё воткнул несколько соломинок и кусочек бересты, наскрёб с гриба чуток трута. От другого валежника отломил ударом ноги сучок в два пальца толщиной, прижал его к груди и закрыл глаза, призывая на помощь всех духов своего рода и этого холма, моля о заступничестве Мудрого Бобра и взывая к милости лежащей на земле деревяшки.
