Анника Тор - Пруд Белых Лилий
— Мартышки! — презрительно фыркала она. — Думают лишь о том, как выглядят.
Иногда Штеффи стояла с краю компании, собиравшейся вокруг Гариетт и Лилиан в коридоре у класса. Вообще-то ей не хотелось находиться там. Но Штеффи не могла удержаться от того, чтобы не послушать, как шепотом рассказывали истории о тайных посланиях, обещаниях, непонимании и примирениях.
— Любовь — это чудо, — говорила Гариетт.
Можно подумать, она что-то знала о любви! Она заставляла своего поклонника стоять и ждать, притворялась, что забыла, когда назначена встреча, говорила, что поцелует его, а потом передумывала. Она дразнила его и нарочно мучила, и Лилиан вела себя так же.
— Так нужно, иначе они заскучают, — говорила Лилиан.
Это не любовь. Штеффи знала.
Она любила Свена.
Она любила в нем все: каштановые волосы, спадающие на лоб, серые глаза, высокие скулы. Голос, руки, его походку. И то, чего не видно. Самого Свена.
Штеффи ничего ему не говорила. В этом не было нужды. Достаточно того, что она может видеться с ним. Уже давно ей хотелось влюбиться и хранить свою любовь в душе, словно теплый сверток, словно трепещущий комочек, чтобы лишь изредка касаться его.
Придет время, и он поймет. Тогда он протянет руки и подойдет к ней.
Он скажет:
— Стефания, я люблю тебя.
Она больше не маленькая девочка. Скоро она вырастет из тесных лифчиков и шерстяных чулок, от которых чешутся ноги. И тогда он увидит, какая она на самом деле.
Пять лет — небольшая разница в возрасте. Мама на девять лет моложе папы. Кроме того, Свен считал, что Штеффи выглядит старше своих лет. Он так и сказал:
— Иногда мне кажется, что ты старше некоторых моих сверстниц. Легкомысленных и глупых девчонок, которые думают лишь о себе. Обещай, что ты никогда не станешь такой!
Она никогда не станет такой, как девушки, которых презирал Свен. Не будет такой, как Гариетт и Лилиан. Она никогда не обидит его, никогда не будет кокетничать, никогда не будет занята лишь своей персоной. Они будут всем друг для друга.
Но не сейчас.
Все это Штеффи обдумывала на скамейке у пруда Белых Лилий, глядя на сверкающую гладь. Это была та самая скамейка, на которой они сидели со Свеном. Штеффи часто отдыхала здесь, и всегда на этой скамейке. Иногда к ней присоединялась пожилая дама, кормившая диких уток черствым хлебом из бумажного пакета.
Штеффи никогда никого не брала с собой сюда, даже Май Карлсон. Если после школы она хотела идти к пруду, то говорила Май, что у нее дела, и тогда Май отправлялась на зеленом трамвае до Южного шоссе, вместо того чтобы составить Штеффи компанию и прогуляться по улице.
Два белых лебедя с высоко поднятыми головами плавали в пруду. Лебеди всю жизнь живут "в браке". Это рассказала им Хедвиг Бьёрк на уроке биологии. В классе раздались смешки, и кто-то спросил, могут ли лебеди любить, как люди.
— Девочки, девочки! — ответила Хедвиг Бьёрк. — Что-нибудь еще есть в ваших головах?
Один лебедь наклонил свою длинную шею и спрятал голову под крылом. Тихо-тихо он покачивался на поверхности воды. Темно-зеленые листья лилий в пруду казались маленькими островками. Белые цветки сияли, словно звезды. Но красивее всего были розовые лилии у другого берега.
Темноволосая Алиса из класса Штеффи жила в одной из кирпичных вилл на другой стороне пруда. Иногда Штеффи сидела на скамейке и видела, как Алиса проходила мимо, направляясь домой. Май Карлсон сказала, что из всех светских адресов Гётеборга самые престижные — это улицы за прудом Белых Лилий, где большие дома стояли в благородном уединении за своими каменными заборами. По словам Май, родители Алисы должны быть очень богатыми людьми.
Май и Свен были похожи тем, что оба считали устройство общества несправедливым. Но Май думала, что социал-демократы собираются изменить это и, тогда такие, как она сама, "простые люди", смогут учиться и участвовать в принятии государственных решений. Она собиралась стать политиком.
— Они еще узнают, кто такая Май из района Майорна! — говорила она и смеялась.
"Май из Майорны" — это была шутка, которую кто-то придумал в первые дни семестра. Но Май не обижалась, даже сама иногда употребляла это выражение. Поэтому не было смысла дразнить ее так.
Солнце скрылось за вершиной одного из высоких деревьев на другой стороне пруда. Холодало. Штеффи отправилась домой.
Она открыла входную дверь ключом, который повесила на шнурок и приколола в кармане английской булавкой. Сначала предполагалось, что Штеффи будет звонить в дверь служебного входа, но Эльна устала от этой "вечной беготни" на кухню и попросила фру Сёдерберг дать Штеффи личный ключ.
— С девочкой все в порядке, — сказала Эльна. — Она не потеряет его.
Жена доктора очень долго объясняла Штеффи, что может случиться, если она потеряет ключ: взлом и ограбление квартиры, украденные серебряные столовые приборы и картины — "бесценные картины, ты понимаешь!" — разбитый фарфор и испачканные персидские ковры.
Эльна полировала зеркала в прихожей.
— Тебе письмо.
Письмо лежало на столе под зеркалом вместе с почтой для доктора и его жены. На конверте — штамп Вены, первое письмо из дома, с тех пор как она приехала в Гётеборг.
"Милая малышка Штеффи!"
Это был папин почерк.
"Мы рады, что тебе позволили учиться в Гётеборге. Ты не потеряешь время и продолжишь образование точно так, как могла бы сделать это дома, если бы жизнь шла своим чередом, как прежде.
Здесь больше ничего не напоминает о том, что было раньше. Война — это тяжелое бремя для всех, но хуже всего, конечно, нам, евреям. Лачуга, в которой живем мы с мамой, уже сейчас ледяная. Я с трудом представляю себе, каково будет зимой. Каждое утро мама пешком проходит долгий путь до дома пожилой дамы, у которой она прибирается и готовит еду, в то время как я отправляюсь на работу в Еврейский госпиталь. После рабочего дня мама должна еще полчаса идти в обратную сторону до магазина, где евреям можно покупать продукты. В квартале, где мы живем, есть бакалея и молочная лавка, но там нам нельзя покупать. Ты понимаешь, как это утомительно для мамы. Она похудела и всегда усталая. Сейчас она лежит и спит, поэтому я пишу один. В следующий раз мама наверняка напишет сама.
Но я не хочу жаловаться, каково нам тут. Главное, что ты и Нелли в безопасности и имеете все, что нужно. Я не думаю, что Швеция может быть втянута в войну, тебе не нужно беспокоиться. И, как я сказал, теперь у тебя есть возможность продолжить учебу. Жизнь в городе, конечно же, дает больше шансов, чем изоляция на острове. Здесь ты будешь общаться с образованными людьми и заведешь друзей своего круга…"
Штеффи отложила письмо.
"Образованные люди. Друзья моего круга".
Что имел в виду папа? Кто принадлежал к ее кругу? По-видимому, не Вера с острова. И едва ли это Май Карлсон, которая жила с родителями и шестью братьями и сестрами в одной комнате с кухней в Майорне. Темноволосая нервная Алиса из ее круга? Или Гариетт и Лилиан?
Первый раз в жизни у Штеффи появилось тревожное чувство, что папа не всегда прав и не всегда знает, что для нее лучше.
Глава 8
В начале сентября Хедвиг Бьёрк повела девочек на экскурсию к озеру Дельшён. Их класс освободили от уроков, и они могли посвятить походу целый день.
Сначала они ехали на трамвае, затем довольно долго им пришлось идти до озера пешком с рюкзаками, тяжелыми от стеклянных банок и бутылок, — чтобы было где держать собранную водную живность и насекомых. Впереди широким шагом шла Хедвиг Бьёрк.
Штеффи одолжила у Карин пару резиновых бот. Они были немного великоваты и при ходьбе хлопали по ногам. Штеффи знала, что выглядит нелепо в больших ботах и юбке, из которой уже выросла и которую надела, чтобы не испачкать нарядную одежду. Ей очень хотелось иметь брюки. Или настоящий спортивный костюм с брюками и курткой из шерсти цвета красного вина, как у Алисы.
Девочки разбрелись вдоль берега со своими бутылками и банками. Все, что жило и двигалось, становилось их добычей: гусеницы и водяные паучки, жуки и пиявки.
Издалека в солнечном свете вода казалась голубой, но, если встать у самой кромки, она была коричневой и мутной, не такой прозрачной, как море вокруг острова. Пахло землей. Почва у озера была илистой и вязкой. Не стоило заходить слишком далеко: ноги проваливались, и в ботинки заливалась вода.
Хедвиг Бьёрк не боялась хлюпающих ботинок. Подвернув штанины широких брюк, она бодро шагала, забираясь глубоко в воду.
— Девочки! — крикнула она. — Посмотрите! Какой жук!
Живность в озере имела странные названия: ныряльщики и плавунцы, водомерки и штопальщики. Словно в воде существовал маленький мир с существами, каждое из которых имело свое предназначение.
