Виктор Сидоров - Тайна Белого камня
«Не возьмут с собой, уедут одни, — в который раз мелькнула горькая мысль. — Что делать?» Но, как к прежде, ни одной толковой мысли не приходило в голову. Уже вечер пришел, а Мишка все размышлял и размышлял. Но вот внезапно лицо его прояснилось. Он ударил по столу кулаком, крикнул победно:
— Нет, возьмут! Обязательно!..
Утром Мишка бегом направился на другой конец села, к дяде Феде, старый приземистый домик которого находился у самого бора. Мишке мною раз приходилось бывать здесь, поэтому он уверенно открыл калитку, решительно пошел во двор. Дядя Федя, сидя на низеньком стульчике, вязал сеть.
— Здравствуйте, дядя Федя! Я к вам.
— Здравствуй, здравствуй, Михаил Топтыгин. Садись, если ко мне.
Дядя Федя показал на скамейку. Разговаривая, он продолжал свое дело: челнок так и мелькал в руках.
— Дядя Федя, знаете, что я хочу попросить у вас?
— Скажешь — узнаю.
— Моторку.
Дядя Федя удивленно взглянул на Мишку. Тот замялся.
— На рыбалку собрались…
— А на весельной что, руки болят?
— Не болят, дядя Федя, а далековато. Мы километров за пятнадцать хотим податься.
— Кто это вы?
— Я с Левкой да Васька-бакенщик.
Дядя Федя хмыкнул, исподлобья взглянул на Мишу.
— У бакенщика своя моторка, что ее не берете?
Мишка заерзал. Разговор принимал неприятный оборот. Поэтому он, не отвечая, снова попросил:
— Дайте, дядя Федя, а? На один день.
— А управлять умеешь?
— Васька умеет, — обрадовался Мишка. — Он часто ездит на моторке. Дадите?
— Дам, — сказал, вдруг посерьезнев, дядя Федя. — Только скажи правду — зачем лодка? Не финти, Топтыгин, по лицу вижу, что врешь.
Мишка испугался, покраснел и собрался было бежать, да вспомнил, что к ребятам с пустыми руками возвращаться невозможно. После некоторого колебания он спросил:
— А вы никому не расскажете?
Дядя Федя твердо пообещал молчать. Мишка, путаясь, рассказал ему о партизанской фляжке, о карте, о походе на полуостров. Дядя Федя слушал с интересом. Когда Мишка кончил, он произнес:
— Забавно. А фляжка действительно была того партизана, которого похоронил бакенщик?
— Того, дядя Федя, того. Дедушка же знает.
— Интересно, интересно… А где карта?
— У Левки.
Дядя Федя встал со стульчика, отложил челнок.
— Знаешь что, Топтыгин, принеси-ка ее. Очень любопытно взглянуть.
Мишка приуныл.
— Левка не даст. Он говорит, что это реликвия и надо отправить ее в музей.
— Гм, — насупился дядя Федя. — Что ж, тогда не дам моторку.
Мишка с минуту сопел, потом решительно произнес:
— Хорошо. Я сейчас принесу.
Он побежал домой. Там осторожно вынул из Левкиной планшетки блокнот, взял из него карту и понесся обратно. Мишка ликовал: через час-два он смело пойдет к друзьям и скажет: «Бросьте свою лохань и поплывем на моторке. Раз, два — и там!» Он представил себе, как Левка и Василь сначала откроют от удивления рты, потом обрадуются, засмеются, захлопают Мишку по плечам.
Дядя Федя ожидал его в избе. Она, как и многие старинные избы, состояла из одной комнаты. Большую часть занимала русская печь. У окна стоял грубо сколоченный стол, две табуретки. Рядом со столом, вдоль стены, скамейка. За печью громоздилась кровать под пологом.
Дядя Федя в Майском жил около года, был одиноким, работал в охране на строящемся заводе за Обью. Дружбы с соседями не водил, но ребятишек, особенно рыбаков, привечал.
— Ну-ка, показывай, — встретил он Мишку. — Посмотрим, что сие есть.
Он взял бумажку, сел за стол и стал внимательно рассматривать ее. Минут десять сидел молча, забыв о Мишке, морщил лоб, шевелил губами.
— Дядя Федя, — напомнил о себе Мишка, — так вы дадите моторку?
— Моторку? А, моторку… Вот что: сходи в сарай, посмотри, есть ли в бочке бензин. Если есть, то замерь — сколько его там.
Когда Мишка вернулся, карта лежала на столе, а дядя Федя копался в печке.
— Бензин есть. Литров тридцать. Значит, дадите моторку, дядя Федя?
— Слово — дело. Сказано дам, значит берите. Завтра. Утром. — Он помолчал, потом спросил: — Куда вы хотите плыть?
— На полуостров, где крестик стоит.
— Кто додумался?
— Не помню. Левка, кажется.
— Молодец парень. Правильно понял бумагу. Только думается мне, что зря съездите — времени прошло много. Если и был склад — все пропало там. Но дело ваше…
— А где у вас моторка?
— На реке. Завтра придете ко мне, вместе сходим… Да, разбередила, разбередила твоя бумажка старые раны. Сколько партизанских дорог исхожено, сколько кровушки пролито! Через леса, горы, реки проходил. С такими вот картами, бумагами, донесениями… И есть их приходилось — да-да! Смеешься? А ты не смейся, брат. Идешь бывало, а тут белогвардейский разъезд. Сцапают, найдут эту бумагу — и тебе каюк и партизанам, товарищам твоим. Вот возьмешь ее да и съешь… — Дядя Федя умолк, вздохнул. — Ну, да что вспоминать. Что было, то сплыло. Бери, Топтыгин, свою карту и топай домой. Мне по делам пора.
— Значит, завтра, дядя Федя?
— Завтра. В десять ноль-ноль, как говорится, по местному времени.
— Вы только никому не говорите.
— Слово партизана.
Мишка, словно окрыленный, вылетел от дяди Феди. Он ликовал. Вот здорово придумал — путешествие на моторке! Ребятам и не снилось такое.
Мир
В доме бакенщика ребят не оказалось. Поэтому Мишка двинулся к верфи. На середине площадки все на тех же чурках стоял «Открыватель». Но это был уже не тот «Открыватель», каким он видел его вчера. Этот стоял незнакомый и величественный, над ним высилась стройная мачта с двумя реями, от нее к носу и корме отходили веревки. На верхней рее прикреплен скатанный парус. Рубка покрашена в голубой цвет.
Левка и Вася устраивали в лодке сиденья и делали вид, что но замечают Мишку.
— Ребята…
Никто не ответил.
— Ребята, — сказал Мишка громче. Левка недружелюбно обернулся,
— Чего тебе?
Мишка, торопясь, чтобы его выслушали и не прогнали, затараторил:
— Я, ребята, моторку достал. У дяди Феди. На ней поплывем. Быстрее и лучше. Бензин есть. А Василь может управлять… Вмиг доплывем туда и обратно. За день.
Пока он говорил, лица друзей постепенно светлели. Левка спросил недоверчиво:
— Не врешь?
— Честное слово! Завтра утром даст.
Ребята переглянулись, потом улыбнулись, заговорили с Мишкой, будто никакой ссоры и не было.
— Как же ты смог?
— Очень просто: взял да попросил. Дядя Федя добрый.
Обрадованный примирением, Мишка передал все подробности разговора с дядей Федей, но о том, что показал ему партизанскую карту, умолчал. Вдруг ребята рассердятся. Ведь клятву давали.
— Если завтра дядя Федя даст моторку, завтра и поплывем, — сказал Вася.
Левка кивнул весело.
— Верно сказано, капитан! Чем быстрее, тем лучше. А ты как, Пантагрюэша?
Мишке польстил вопрос. Он сделал вид, что сосредоточенно думает, потом веско произнес:
— Согласен! — Но вдруг его добродушное лицо вытянулось. — Как же мы поплывем, если нас с Левкой мама не отпустит?
От этих слов и у Левки, и у Васи сразу упало настроение: о самом главном забыли! Действительно, как сообщить родным, что их дня два, а то и целых три не будет дома? Какой переполох поднимется, если они уедут не спросясь! Раньше, когда тайна еще только родилась на свет, когда шла подготовка к походу, они и не думали о родных. Теперь стало ясно, что из-за этого может сорваться путешествие.
— Василю-то что! — заговорил Мишка. — Он часто на ночную рыбалку ходит. Помнишь, как ты на три дня к Кольке Шарову уходил?
— Тогда дело другое: мне бабушка разрешила.
— А если сказать, что мы на два дня на рыбалку пойдем? — обратился Левка к Мишке. — Мол, к Ваське-бакенщику? Ведь я ночевал здесь, да и ты тоже? А?
Вася нахмурился.
— Это обман.
— Какой же обман? — закипятился Левка. Но тут же поправился. — Ну, пускай обман. Так ведь ради нижнего дела.
На том и порешили. Ребятам показалось, что гора свалилась с плеч. Собираясь домой, Левка еще раз напомнил:
— Так ты, Василь, пораньше завтра приходи. Моторкой-то тебе придется управлять.
Перед походом
Родители разрешили. Правда, Мария Николаевна возражала, но Павел Степанович вступился за ребят, и она сдалась.
Сели ужинать. Когда Мария Николаевна подала горячие пироги с морковью, Левка по-зверски подмигнул Мишке, а потом, улучив момент, шепнул:
— Пироги не ешь. Возьмем с собой.
Мишка с усилием положил пирог, который уже чуть-чуть не хватил зубами, и угрюмо затих. Но время от времени его глаза алчно останавливались на внушительной горке маслянистых, пышущих жаром пирогов. Он один раз проглотил слюну, другой, третий. Пироги лежали такие румяные, такие ароматные, что он наконец не выдержал, схватил самый большой и, под убийственно-презрительным взглядом Левки, быстро съел его. Мишке показалось, что таких вкусных пирогов он еще никогда не ел, и против воли протянул руку за следующим…
