Виктор Кирюшкин - Говорящий ключ
— Ладно, ладно, дружище, — говорил Павел, — поохотимся в другое время.
Проходило с полчаса, и Хакаты снова исчезал в тайге. Иногда в его лае слышались свирепые нотки. Павел на всякий случай приготавливал ружье. Он знал, что собака лает на какого-нибудь хищника: росомаху, рысь или даже медведя, но не искал с ними встречи, думал лишь об одном — как можно быстрее добраться до прииска. Он терпеливо преодолевал крутые склоны сопок, глубокие распадки, пробираясь сквозь заросли кустарников и завалы бурелома, пользуясь каждой звериной тропой, чтобы облегчить себе путь.
Если бы ему сказали, что его собственная жизнь зависит от быстроты, он не смог бы идти быстрее. Короткие передышки, которые он делал после длинных переходов, трудно было назвать отдыхом. Переспав где-нибудь в тени, на мягком мху, чутким охотничьим сном вполуха, шел дальше. Все же с каждым днем все труднее было подниматься после отдыха. Сказывалась безмерная усталость. Иногда он с усилием подавлял желание свалиться где попало и спать, спать.
Больше всего он боялся, что на очередном привале заснет как убитый и потеряет много времени. Чтобы этого не случилось, он привязывал Хакаты за поводок к своему поясу. Верный пес ложился рядом, чутко поводя ушами. ловил лесные шорохи. Спокойно пролежав часа два, Хакаты начинал тревожиться, не нуждаясь в таком длительном отдыхе, как Павел, дергал поводок, тыкал холодным носом в лицо хозяина и будил его.
В полдень пятого дня Павел вышел на оленью тропу в низовьях реки. Здесь начинались знакомые места. Молодой таежник, забыв усталость, бодро зашагал по тропе в сторону села Свободного, до которого было вдвое ближе, чем до прииска. Павел решил идти в рыбацкое село, где можно взять лошадь.
Впереди блеснула река. Тропа после очередного отклонения снова вышла к берегу. Лес расступился, образовав обширную поляну, сплошь заросшую кустами голубицы. Из-под ног серым комком метнулся молодой заяц. Хакаты, взвизгнув, стремительно бросился за ним. Павел, позавидовав его неутомимости, на ходу сорвал несколько спелых ягод. Однако кисло-сладкие ягоды не утолили жажды, а река была так заманчиво близко, что он направился к ней. В этом месте берег вдавался в реку узким мыском, поросшим теми же низенькими кустиками голубицы. Павел сбросил с плеча карабин. Здесь могли встретиться глухари или рябчики, которые любили полакомиться этой ягодой. Могла забежать кабарга на водопой, тогда ей путь в тайгу отрезан.
Почти у самой воды колыхнулся кустарник, мелькнуло что-то темное. Павел, вскинув карабин, замер, напряжению всматриваясь, затем шагнул вперед, готовый в любой момент поймать зверя на мушку.
Неожиданно громыхнул выстрел. Павел, вскрикнув, рухнул на землю.
***
Председатель рыболовецкого колхоза Филипп Васильевич Дашута возвращался из поселка на берегу моря в село Свободное. Вместе с ним ехали капитан сейнера «Смелый» Лисицкий и механик Костин. Дорога, устланная яркими осенними листьями, вилась вдоль берега речки и была хорошо накатана.
Дашута пустил коня крупной рысью. Езда «с ветерком» была слабостью председателя. Особенно он любил промчаться зимой на собаках так, чтобы сзади курилось снежное облачко. В районе каждый мальчишка знал упряжку Филиппа Васильевича, в которой собаки отличались редким дымчатым цветом, силой и быстротой. Все они вели происхождение от Хакаты, когда-то спасшего Дашуте жизнь. Одну из молодых собак Филипп Васильевич подарил Юферову. Как и предок, эта собака имела над глазами светлые пятна, за что и получила старую кличку.
Со дня выхода экспедиции Воробьева в тайгу Дашута мало слышал о разведчиках. Говорили о том, что связь с ними прервалась, но он не придал этому большого значения. Возвращение экспедиции ожидалось не раньше зимы или даже весны, поэтому Дашута был удивлен, увидев Хакаты, выбежавшего с едва приметной тропы на дорогу. Собака с радостным визжанием запрыгала у телеги, норовя лизнуть ему руку. Филипп Васильевич придержал коня, ожидая, что вслед за собакой покажутся люди.
— Ну, ну, тише, тише, — говорил он, пряча руки от обрадованного пса. — Придержи-ка, капитан, коня, видишь, старого друга встретил. — Он передал вожжи Лисицкому и ласково потрепал собаку по спине. — О, какой ты худой! Интересно, чем тебя кормили, еловыми шишками, что ли? — Собака, успокоившись, легла у ног Дашуты и, уткнув нос в траву, защелкала зубами, выбирая какие-то съедобные травинки. — Понятно! — рассмеялся Дашута. — Без слов, а ясно... питался, друг Хакаты, зеленой травкой! Не жирны харчи в экспедиции! Где же твой хозяин? Хозяин где, Юферов, Антип Титыч?
Услышав знакомое имя, Хакаты вскочил, насторожил уши и, глядя в сторону тропы, с которой вышел, нетерпеливо завизжал, затем отбежал несколько шагов, взглянул на Дашуту и залаял, как бы приглашая его идти за собой. Дашута нахмурился.
— Товарищ Костин, возьми вожжи у Лисицкого, привяжи коня к дереву и подожди здесь часок. Мы с капитаном сходим в тайгу неподалеку. Боюсь, не случилось ли чего с Юферовым. Похоже, он шел с собакой, да застрял где-то вблизи.
— Не думаешь ли ты, Филипп Васильевич, что собака тебя понимает? — недоверчиво глядя на Хакаты, сказал Костин.
— Понимает ли меня Хакаты, не знаю, зато я его прекрасно понимаю. Километров пяток надо пройти по тропе. Если никого не найдем, Лисицкий вернется к вам, а я пройду дальше. Тогда вы уезжайте в село да шлите вслед за мной людей верхами, может быть, помощь понадобится. Пошли, шкипер!
Дашута перешел с дороги на тропу. Хакаты, поняв его намерение, бросился вперед и тотчас исчез в зарослях.
— Видишь, обратился Дашута к Костину. — Побежал хозяина успокоить, а ты сомневался, понимает ли он. Конечно, собака не машина, в ней трудней разобраться... — кольнул он Костина, скрываясь в чаще.
— Да... — протянул механик, — нашему председателю недаром прозвище дали — собачий бог. Он со своими лохматыми друзьями запросто разговаривает. Я думаю все же, что Филипп Васильевич ошибается. Собака просто убежала от нового хозяина к старому.
— Увидим, — отозвался Лисицкий, уходя следом за Дашутой.
Скоро он вернулся, шумно раздвинув кусты.
— Из экспедиции, Павел Вавилов, — почему-то шепотом произнес Лисицкий. — Не дошел каких-нибудь сотню метров и свалился... без сознания. Видно, блуждал в тайге, оголодал, а то заболел, Филипп Васильевич несет его.
На дорогу вышел Дашута. Он легко нес Вавилова. Руки парня безжизненно висели, лицо было бледное, черты его заострились. Дашута осторожно положил Вавилова на мягкий слой осенних листьев у дороги.
— Воды! — коротко бросил он. — Ранен он. Погиб бы, если бы не собака. Она его к дороге вывела. Уф! — Он смахнул рукавом пот. — Умен парень. Привязал Хакаты к себе за поводок и полз за ним. Когда он свалился без сознания, Хакаты перегрыз поводок и прибежал к нам, Я сразу смекаю: обрывок поводка еще мокрый, значит, дело неладно... перегрызен поводок.
Только после слов Дашуты Лисицкий и Костин увидели, что Вавилов и в самом деле ранен, или чем-то повредил левую ногу выше колена. Сквозь разорванную штанину виднелась повязка, сделанная из нижней рубахи. Запекшаяся кровь темнела коричневым пятном, голенище сапога было разрезано до самой щиколотки. Раненая нога, распухнув, не вмещалась в обуви. Костин живо принес воды, зачерпнув ее своей фуражкой, и решительно отстранил Филиппа Васильевича.
— Пустите-ка, для меня это дело привычное. На фронте санитаром был. Мы его быстро приведем в себя.
Осторожно обмыв лицо раненого, он влил несколько капель ему в рот. Павел открыл глаза, с минуту смотрел за окружающих и вдруг радостно улыбнулся, попросил пить. Дашута помог ему сесть. Костин принес свежей воды. Утолив жажду, Павел сознался, что не пил три дня, заменяя воду ягодами.
— Что с тобой? — спросил Лисицкий. — Чем ты повредил ногу?
— Марченко стрелял... мякоть пробита жаканом, — нахмурился Павел.
— Марченко?.. Кто такой Марченко? Расскажи-ка, друг, все по порядку.
Дашута присел. Вертевшийся рядом Хакаты от полноты чувств лизнул председателя в самые губы.
— Фу, ты, леший... совесть у тебя собачья, тоже лезет целоваться, — оттолкнул Дашута собаку. Хакаты, ничуть не обижаясь, забежал с другой стороны и ткнулся носом в лицо Павла.
— Ну хватит, хватит, видишь, живой, значит, все в порядке. Посмотрели бы вы, как он меня тащил. Словно нарту. Я ползу, а Хакаты помогает, старается. Остановлюсь, он ляжет, отдышится и снова тащит. Так вот и полз. Сначала, правда, шел понемногу, потом на четвереньках, а последний день еле карабкался. Сильно нога разболелась, Думал, пропаду в тайге.
— И пропал бы, если бы не Хакаты. — подтвердил Филипп Васильевич. — Где же этот самый Марченко?
— Там... в реке... утонул.
— Утонул! Час от часу не легче. Расскажи по-человечески, не то бросим тебя здесь и ползи дальше, как хочешь, — полушутя пригрозил Дашута.
Павел коротко рассказал о событиях в экспедиции, до того момента, когда внезапным выстрелом из засады он был ранен в ногу. Упав в кусты голубицы, Павел отполз в сторону, чтобы не попасть под другой выстрел. Кто затаился на мысе — он не знал. Нога сразу онемела, одежда взмокла от крови, но заниматься ею не было времени. Павел прополз до возвышенного места, откуда весь мысок хорошо был виден, и залег за трухлявым стволам полусгнившего дерева. Теперь враг, затаившийся на мыске, сам оказался в западне. Весь мысок был под прицелом молодого таежника. Уловив еле заметное движение в низком кустарнике, Павел выстрелил. В ответ раздался выстрел. Пуля просвистела рядом. Завязалась перестрелка, в которой все преимущества оказались на стороне Павла. Он крепко закрыл неизвестному выход с мыса. Тот, сделав еще два выстрела, не повредивших Павлу, затаился, Павел решил, что враг выжидает момента, чтобы стрелять наверняка, использовал старый прием — надел шапку на палку и потихоньку поднял ее над укрытием. Долго ждал выстрела, но его не последовало. Неизвестный, по-видимому, разгадал уловку.
