Владислав Крапивин - Стеклянные тайны Симки Зуйка
Мик сбежал с крыльца, встал напротив окна Треножкиных. Он был похож на кузнечика, который от гнева и обиды обрел небывалую силу. За стеклом смутно белели два лица. Мик размахнулся.
И Симка хотел размахнуться. Но увидел, как запястье Мика перехватили узловатые пальцы. Это возник за спиной у мальчишек вернувшийся из табачной лавки Станислав Львович.
– Спокойно, ребята…
Мик уронил кирпич. Симка выпустил свой.
Держа ребят за руки, Станислав Львович пошел с ними к двери Треножкина. Отпустил Симку и Мика, ударил в дверь ногой. Сказал негромко, но с пружинным звоном:
– Открой, Треножкин. Хуже будет. Ты меня знаешь.
– Ну, чё?! Чё?!.. – С плачущей рожей, в перекошенной рубахе навыпуск Треножкин возник на пороге. – Они мне, паразиты, кирпичом по бензобаку! Во, глядите, там вмятина!
Никто не успел удивиться такой чудовищной брехне. Машинально глянули на мотоцикл. У Симки навсегда отпечаталась в памяти эта картина.
Двор был разделен на две части – широкую, яркую от солнца, и узкую, укрытую резкой неровной тенью поленницы. Посреди солнечного пространства желтела фанера изуродованной трубы телескопа. Над ней все еще плакала Алёна. Грязно-синий BMW стоял у границы тени.
Он стоял всего секунду, после того, как на него взглянули.
В следующую секунду на месте бензобака возник огненный шар.
Горячий удар бухнул по всему двору. Алёна упала. Мик и Симка прижались к деду. Треножкин что-то завопил (с матом, конечно) и… не двинулся.
Проворней всех оказалась жена Треножкина. И глупее. Она рванулась к углу дома: там стояла бочка с дождевой водой, и в ней плавало ведро.
– Не смей, дура! – завопил Треножкин.
Было поздно. Его супруга выхлестнула из ведра в оранжевое пламя целый поток.
Известно, что гасить горящие мотоциклы водой – все равно что подбрасывать динамит. Огонь взвыл, взметнулся, каким-то образом дотянулся до поленницы, занялись дрова…
…Симка потом с гордостью вспоминал, что он и Мик вели себя героически. Они взлетели на поленницу и, обжигая ноги, пинками сбрасывали с нее горящие дрова – надо было спасать линзу. Но спасти ее они не сумели. Когда наконец Мик березовой жердью дотянулся до линзы и столкнул вниз, почти половина ее была оплавлена и обуглена.
Симка и Мик сиганули сверху в одуванчики. Потирая ноги, сели на корточки над изуродованным объективом телескопа. Станислав Львович багром растаскивал по траве тлеющие поленья, ругал внука и его «такого же безголового» друга и грозил выпороть за чрезмерную лихость.
Треножкин во время пожара пытался сбить с мотоцикла огонь клеенкой, но не сумел и теперь ненатурально рыдал над горячими и дымными останками. Материл жену, которая слабо отругивалась с крыльца. Алёна исчезла. Потом выяснилось, что в первые же секунды после взрыва она кинулась звонить пожарным. Но будка с телефоном-автоматом была у черта на куличках, рядом с продуктовым магазином в конце Заовражной улицы. А где была пожарная часть, это сразу и не расскажешь…
Станислав Львович остановился над Миком и Симкой.
– Огнеборцы чертовы… Сильно подпалились?
Мик пробурчал, не оглядываясь:
– Да ни фига. Чуть-чуть припекло только…
– Все равно выдеру, – с облегчением пообещал дед.
– Потом, – угрюмо отозвался Мик. – Дай нам погоревать… Этот дурак вон как воет, а нам нельзя, что ли?
Все оглянулись на подвывавшего Треножкина.
– Все-таки есть Бог на свете, – сказал Станислав Львович. – Учит иногда мерзавцев…
Появилась Алёна. И поняла, что звонила зря…
Симка и Мик отнесли оплавленную линзу к гамаку, сели там. В искореженной пластмассовой емкости еще оставалось немного воды. Они лили ее друг другу на ладони и смывали с ног сажу и остатки боли от мимолетных касаний пламени.
Приехала наконец красная машина (путь-то был по ухабистым улицам, по шаткому мосту через лог). Бравые ребята в брезентовых штанах и со шлангом наперевес ворвались в калитку. Тушить было нечего. Пожарные занялись протоколом. Треножкин в ответ на их вопросы визгливо кричал, что ничего не знает и ни в чем не виноват. А Симке и Мику на все это было наплевать. Они в отдалении грустили над погибшей линзой.
Наконец Симка мужественно сказал:
– Ладно, найдем новую. И сделаем новую трубу.
– Конечно… – кивнул Мик.
Но оба понимали, что новую линзу найти удастся едва ли. Да и возня со вторым телескопом не принесет прежней радости.
К тому же Симку скребла грустная догадка, что, может быть, здесь вмешалась судьба. Отомстила за то, что Симка не назвал телескоп, как задумывал раньше – «С+С». Он помнил про этот свой план, однако не решился сказать о нем Мику. Неловко было. Да и тогда уж надо было бы давать название «С+С+М». А согласился бы Мик? Он ведь эту «С» даже не видел никогда…
Симка сходил к месту пожара и принес оттуда забытый Миком красный мяч и дюралевую трубку окуляра.
Мик схватил мяч обрадованно и виновато (надо же, чуть не забыл друга!). А Симка выковырял из трубки Сонино стеклышко, подышал на него. Вытер бывший окуляр о протертый вельвет на колене, спрятал в карман. И снова погладил покореженную огнем линзу – по уцелевшему боку.
– Все-таки она сделала свое дело… Да, Мик?
– Конечно! Мы вчера столько увидели! И горы на Луне, и Венеру…
– Да. Но я не про вчера, а про сейчас…
– А… что сейчас?
– Ты разве не понял? – искренне изумился Симка. – Это же она взорвала мотоцикл! Вспомни, где была она и где он ! Солнце прошло сквозь нее и ударило лучом точно в бензобак!
Мик, моргая, молчал с полминуты. Потом вскинул мяч и закрутил его на пальце. Проговорил в пространство:
– Дед правильно сказал: есть на свете Бог. И справедливые законы…
– Которые ничем не собьешь, – хрипловато сказал Симка, глядя на вертящийся мяч с искоркой на колпачке ниппеля. Хотелось заплакать, и он прикусил губу.
И показалось, что через двор по границе солнца и тени прошел неторопливый призрак маятника Фуко…
Четвертая часть Воздух той давней ночи
Хенды и хохи
Когда-то над логом, в конце Заовражной улицы, стоял кирпичный дом с полукруглыми окнами. Давным-давно он сгорел, развалился и сполз по откосу. Теперь от него сохранилась лишь стена нижнего этажа. Она оказалась вмурованной в песок и глину. Похоже было на остатки старинного форта с засыпанными бойницами под козырьками кирпичных полукружий. Эти остатки заросли полынью, коноплей и репейником.
Здесь хорошо было подкарауливать врагов. А когда враги нападали, удобно было отбиваться, прижимаясь спинами к прочным кирпичам.
Глаза пантер и гиен, когда те подкрадывались, блестели в зарослях, как зеленые и желтые стеклянные шарики.
Врагов было много. Особенно коварно вели себя клочкастые вонючие гиены. В пантерах есть хоть какое-то благородство, а гиены – на то они и гиены. Особенно подло вела себя старая хитрая гиена, которая однажды выманила Луи из обезьяньего города в долину. Она выжила после того, как павиан перегрыз ей глотку, и с той поры сделалась лютым недругом Луи и Мика. Ей не раз перешибали лапы и пробивали башку каменными топорами. Она, скуля и подвывая, уползала в джунгли, а залечив раны, снова строила ребятам ловушки…
– Луи, смотри – они заходят слева! – кричал Симка Мику.
– Мик, осторожно! Она хочет прыгнуть сверху! – пронзительно предупреждал Симку Мик.
В игре было не так, как в жизни. Африканским Миком был Симка, а настоящий Мик превратился в Луи. И события раскручивались не похоже на те, что в поэме Гумилева. Здесь Мик успел на выручку к Луи, и они храбро отбились от хищников. И больше не расставались. Луи понял наконец простую истину – дружба дороже всякого королевства, и если уж воевать, то за эту дружбу и за справедливость…
– Луи, держись! Я прикрою тебя с фланга!.. Ага, получили по мордам! – И Симка-Мик перебрасывал из ладони в ладонь боевой топор.
Топоры были как у самых диких африканцев – из осколков гранита и бамбуковых рукояток. Рукоятки смастерили из обрезков лыжных палок. Острые камни нашли среди щебенки, которой рабочие заваливали ямы на улице Шверника. Вставили гранитные лезвия в расщепленный бамбук и перевязали крест-накрест мочальными жгутами…
Когда отправлялись на войну в овражные заросли, Симка обматывал себя снятой майкой, как набедренной повязкой. Мик набрасывал поверх белых лямок матросский воротник. Этот воротник по просьбе Симки раздобыл (специально для Мика-Луи) дядя Миша. Купил его в лавке речфлота (посторонним там форменный товар не продавали). В парусиновых штанах и синем воротнике Мик чувствовал себя настоящим сыном французского консула, сбежавшим в джунгли.
Мик сам захотел быть не Миком, а Луи. Откровенно заявил, что такой характер ему подходит больше, а до настоящего героического Мика ему далеко.
