Сергей Деркач - Приключения богатыря Никиты Алексича. Сотоварищи
Все эти мысли мгновенно пронеслись в голове и исчезли, ибо думать мне было некогда. Мои руки атаковали, отбивали щитом плазму, наносили удары. Сатанаил наваливался на щит всем весом, стараясь оторвать его, оставляя на поверхности глубокие царапины. От его смрадного дыхания желудок спешил ко рту, чтобы глотнуть свежего воздуха. Копье Архангела раз за разом жалило, только раны тут же затягивались. Мы кружились в воздухе, сбивая попадающиеся под руку летающие тарелки, космолеты, самолеты, вертолеты.
Нет, так дело не пойдет. Поединок может продолжаться вечность, только нет у нас времени. Книга до сих пор не запечатана, вот что! Я взглянул на Сатанаила, который получил хороший пинок между ног. На секунду его лицо исказилось от боли, но тут же приобрело прежнее хищное выражение. Вот он, союзник! Если уж он не поможет – сам Творец будет бессилен.
– Поговори с Егором, – вдруг тихо посоветовала мне интуиция голосом Архангела Михаила. – Пусть вышибет Сатанаила из тела своего. Тогда он ослабеет, и я смогу забрать его в темницу.
– Егорушка, послушай меня, мальчик, – тут же обратился я к послушнику. Мой голос теперь принадлежал мне, хотя звучал громко, как труба иерихонская. – Ты ведь не хочешь, чтобы мы все погибли, верно?
И снова лицо парня преобразилось. На долю секунды, всего на долю секунды морда Ангела снова превратилось в растерянное лицо юного послушника, который только теперь сообразил, где находится, пока вновь не оскалилось клыками. Сатанаил взревел, бросился в атаку. Мои руки и тело отбивало его выпады, а я продолжал вести пропаганду:
– Я знаю, Егор, что трудно тебе сейчас, невыносимо тяжело. Твоя душа несет тяжелое бремя Ангела, тебе страшно, больно, только ты не сдавайся. Сопротивляйся, Егорушка. Если любишь жизнь, если хочешь еще познать любовь женщины, если дорога тебе семья, которой ты в жизни никогда не знал, если хочешь детей своих на руках качать и колыбельные петь, да учить их любить – не сдавайся, Егорушка. Выталкивай, изгоняй Ангела из плоти своей, освобождай душу! Он без плоти твоей – никто, и ничто.
В ярости Сатанаил так лягнул меня, что я полетел вниз кувырком, но успел у самой земли выровнять полет и вновь вознестись ввысь. Отражение яростных атак отнимало все силы, но я не прекращал вещать, ибо уверовал я, что именно так лежит путь к победе.
Лицо Егора менялось каждое мгновение. То принимало человеческий облик, то снова морщилось, искажалось, скалилось, брызгало ядом.
– У тебя получается, Егор, – продолжал я, чувствуя, как слабеет напор Ангела, как приходится воевать ему на две стороны. – Еще поднатужься, ударь со средины, изгони его! Да – больно, да – трудно, только не сдавайся, Егорушка. Нельзя отступать. Ради жизни будущей, ради семьи, любви детишек, внуков – держись, послушник. Если не ты – то кто?
Лицо парня, все чаще принимало человеческий облик, правда, было оно красным от напряжения, словно тягал Егор гири пудовые одну за другой. Ох, и тяжела же оказалась его борьба. Ангел не сдавался, душил его, старался сломить волю, убить душу, только и Егорушка был не лыком шит, боролся, боролся и не сдавался. Мы с Михаилом в свою очередь усилили натиск. Рук я уже не чувствовал. Они онемели от ударов, принимаемых и наносимых.
Сатанаил начал понемногу сдаваться. Он уже не так активно нападал, начал понемногу опускаться к земле, больше заботясь об обороне, чем о нападении.
Вдруг ветер донес до меня слова, от которых кровь быстрее побежала по венам, наполняя уставшие мышцы силой и энергией, а Сатанаил начал резко терять силы. Я мельком взглянул вниз. Там, на пороге своего дома, с дочкой в одной руке, и с зажженной свечой – в другой, стояла женщина, хозяйка дома. Рядом с ней застыл Хранитель, держа в руке икону.
– Отче наш, сущий на небеси, да святится имя Твое, да будет воля Твоя, да придет царствие Твое, яко на Земли, так и на небеси, – шептала женщина, но ветер усиливал ее голос, множил, превращал в мощный ураган энергии, сносящий на своем пути все зло.
Сатанаил взревел, метнул в женщину копье темной энергии. Едва оно коснулось свечи, легкий огонек друг сжег его, превратился в лучик золотисто-белого чистого сияния, которое потянулось к Ангелу, коснулось его, начало опутывать тонкими, но прочными путами.
– Изыди! – прокричал Егор на выдохе так сильно, что на миг все застыли.
Парень вздрогнул, исторгая из себя зло. Его тело затряслось, выгнулось, а потом резко выпрямилось. Темный сгусток пулей вылетел наружу, продолжая рычать и исторгать проклятия, только слаб он теперь был. Путы стягивали его все сильнее, пока рев не перешел в визг, пронзительный, болезненный, вызывающий жалость.
– Молодец, Егор! – прокричал я.
В этот момент меня тоже хорошо тряхнуло. Уже падая вниз, я видел, как существо, похожее на птицу, с огромными белыми крыльями, в блестящих доспехах, с копьем в одной руке, щитом – в другой, настигает Сатанаила, нанизывает его на копье и растворяется в небе.
– Победа, – устало прошепелявил послушник.
Победа-то победа, а притяжение земное еще никто не отменял. Мы падали оба с высоты в несколько десятков метров прямо на дом, и уже ничто не могло нас спасти.
– Держись! – я протянул руки, схватил и крепко прижал парня к себе, оборачиваясь к земле спиной. Может, хоть это смягчит ему падение и боль не будет такой сильной?
Боли не было. В нескольких метрах от поверхности скорость резко погасла, мы пушинками опустились на асфальт перед домом. Я с удивлением посмотрел вверх. Хранитель убрал свою длань в карман, достал оттуда песочные часы. В верхней чаше песка почти не осталось, весь ссыпался вниз.
– Вставайте, еще ничего не кончилось, – сказал Хранитель немного уставшим голосом. Или это мне только показалось?
Мы вскочили, бросились в дом следом за ним. Егора я на всякий случай убрал за спину. Так, чтобы не попал под горячую руку Астрае. С нее станется оставшиеся зубы парню пересчитать в неразберихе. Женщина с дочкой продолжала стоять на пороге, не решаясь войти. И то правда, трясло нас не по детски. Дом, хоть еще и держался, но стекла в нем уже сыпались, а на стенах змеились трещины, мебель блуждала по комнатам, словно живая.
Хранитель завел нас в последнюю комнату. Там, за столом сидели Астрая и мальчик лет десяти. Оба склонились над раскрытой книгой в кожаном переплете, с серебряной застежкой, с исписанными детским неровным почерком страницами, и едва не плакали.
– Что? – спросил я сходу.
– Не получается, – в голосе девушки звенели слезы.
Мальчишка только шмыгал носом, виновато смотрел на меня из-под бровей. Ключ лежал рядом, подрагивая при очередном толчке.
– Что вы делали? – спросил я.
– Чего только не делали, – отмахнулась Астрая. – Прикладывали к обложке, к застежке – без толку все.
– Может, подскажешь чего? – обратился я к Хранителю.
Но тот только плечами пожал:
– Не имею права. Я – Хранитель, все остальное меня не касается.
– Сволочь ты! – вскипел Егор и набросился на Хранителя.
Я с трудом удержал его:
– Сейчас думать надо, а не кулаками махать.
Хранитель одобрительно улыбнулся. Астрая в этой суматохе, похоже, даже не обратила на послушника внимания. Интуиция пискнула что-то и испуганно замолчала. Что-что? Повтори, не расслышал. Она чирикнула еще раз, потом еще. Ага, понял.
– Илюша, скажи: а что ты делал с Книгой? – попросил я как можно миролюбивее.
– Читал, – несмело ответил мальчик. Голосок у него был звонкий, яркий. Я уже где-то слышал его, да и личико это мне знакомо.
– Продолжай.
– Здесь много интересных сказок и фантастики, и просто рассказов. А потом я решил написать свои, чтобы соединить и то, и другое. Мне показалось, что будет очень интересно. Вот, смотрите!
Я посмотрел на исписанные страницы. Они аккуратно находились посреди книги. Начиналась Книга летописями, а заканчивалась сводками научников, отчетами о полетах и опытах. Да это же…
– Это модель нафых Миров, – Егор словно прочитал мои мысли. – И ефли перепифать фередину, фмефать вфе, тогда и в реальнофти нафтупит Хаоф.
– Быстро стираем все! – я принялся искать какое-то лезвие, ластик, все, чем можно стереть буквы.
Астрая, Егор и Илюша помогали мне, только ничего не получалось. Буквы не хотели покидать бумагу. Ох, верно говорит поговорка: написанное пером не вырубишь топором. Хранитель стоял в сторонке с часами, на которых последние песчинки уже покидали верхнюю чашу.
Мне на глаза попался Ключ. Бриллиант каплей росы дрожал во время подземных толчков, грозя выплеснуться через края.
Интуиция чирикнула и испуганно спряталась, долбанув меня напоследок своим клювом. Да понял я, понял, к чему драться-то так?
Я схватил цветок, повел ним по страницам. Жидкий бриллиант мгновенно впитал в себя, словно губка, все буквы, возобновляя девственную чистоту страниц. Как только была стерта последняя буква, книга захлопнулась, Ключ сам лег на застежку, превратившись в сложный и красивый орнамент замка.
