Камил Икрамов - Улица Оружейников

— Мне кажется, об этом я тоже слышал уже от дяди. Это свежая газета? — Талиб посмотрел на дату и добавил: — Это же старая газета. Она вышла пять дней назад. В ней ничего не может быть о новой революции.

— Э-э, — обиженно протянул чайханщик. — Газета не молоко, за пять дней не скиснет. Просто ты читать не умеешь. Вот прочти лучше, что здесь написано. — И он ткнул пальцем в крупное объявление на первой странице.

Театр лѣтняя «Хива» * Мировой боевикъ! Роскошная картина! Въ 4-хь частяхъ

Забытынѣжныялобзанья

— Это не про революцию, — сказал Талиб.

— А это? — ткнул пальцем в другое объявление упрямый чайханщик.

ТЕАТРЪ «Гелiосъ»

Только три дня!

Гвоздь сезона! Въ 4-хъ частяхъ

Голубая Кровь

— И это тоже не про революцию, — уверенно сказал Талиб.

— А про революцию так ничего и нет? — ядовито усмехнулся чайханщик. Недоверие свое он не скрывал. — Так во всей газете ничего нет про революцию? Ты давай переведи нам вот это. А!

Театръ МАКСЪ

Еще одинъ день

Только для взрослыхъ!

Дамочка съ мухой

Пикнатный фарсъ въ 4-хъ частяхъ

Прочел объявление Талиб довольно легко, но перевести оказалось куда труднее. Некоторых слов он не знал, это точно. «Гвоздь» — слово понятное, но к чему здесь гвоздь, совсем неизвестно. Дамочка — это красивая женщина, но почему с мухой? Неясным был и «пикантный фарс».

— Это трудно перевести, — сказал Талиб.

— Трудно! Конечно, трудно, — не унимался чайханщик. Видимо, газету достал он, и, ему казалось обидным такое пренебрежение к его усилиям. — Может быть, как раз здесь и сказано про революцию. Тогда дальше читай. Не может быть, чтоб совсем не было. Крупные буквы читай.

Талиб не хотел разочаровывать слушателей, не хотел обижать чайханщика и стал читать все объявления подряд.

Объявления были такие:

«На Ташкентском ипподроме, за кадетским корпусом, правее свалки, ЗАВТРА СКАЧКИ».

«НУЖНА грамотная горничная. Обращаться по адресу…»

«ИНТЕЛЛИГЕНТНЫЕ БАРЫШНИ со средним образованием ищут место горничных. Адрес в редакции для Р.С.Т.С».

«БАРС спешно продается, ручной, ласковый, как котенок…»

«ЗУБ-врач Д. С. ЕДВАБНАЯ, вернувшись, возобновила прием».

Талибу понравились два последних объявления. Во-первых, ему захотелось иметь собственного барса, а во-вторых, он почему-то заинтересовался ЗУБ-врачом ЕДВАБНОЙ.

Интересно, что такое ЗУБ-врач, откуда она возвратилась и почему у нее такая фамилия.

— Хватит читать, — сдался наконец чайханщик. — Вот идет наш Рахманкул-полицейский. Он больше знает, чем газета.

Рахманкул действительно принес новости. С его приходом посетители чайханы совсем забыли о существовании Талиба.

— В Петрограде, — начал свой рассказ бывший полицейский, — в Петрограде было Временное правительство. Оно жило во дворце царя Николая. Это, говорят, очень большой дворец, Зимний. Там даже зимой тепло. Вчера по речке Неве, которая, говорят, больше, чем Сыр-Дарья, к дворцу подошел пароход, как называется, я забыл, и стал стрелять по дворцу из пушек. А с другой стороны всякая голытьба, всякие там поденщики и солдаты тоже стали стрелять. Тогда Керенский убежал…

— Подожди, — перебил Рахманкула поденщик Тахир. — Почему ты сказал «всякие там поденщики»? Что, поденщик не человек? Бывший полицейский лучше? Интересно, где были в то время бывшие петроградские полицейские, когда пароход стрелял из пушек?

— Не знаю, — сказал Рахманкул. — Не знаю, где были полицейские, а за поденщиков прошу прощения. Теперь у каждого надо просить прощения, — зло добавил он. — Если обижаетесь, я не буду рассказывать.

— Продолжайте, уважаемый, — попросили Рахманкула чайханщик и продавец овечьего сыра.

Рахманкул сделал вид, что обиделся, и стал пить чай и есть сахар.

Сахар он не клал в чай, а грыз зубами, и Талиб, сидевший за спиной бывшего полицейского, слышал хруст, видел, как движется большая челюсть Рахманкула и шевелятся его маленькие уши, похожие на пельмени.

— Ну вот, — опять стал рассказывать Рахманкул. — Эту голытьбу подговорили боль-ше-ви-ки.

— Кто это? — спросил продавец овечьего сыра.

— Неужели не знаешь? — вмешался в разговор извозчик Нурмат. — И у нас есть большевики, даже среди мусульман есть большевики. Сын учителя из квартала Укчи — большевик…

— Пусть их всех покарает аллах, если они плохие! Пусть аллах будет им защитой, если они хорошие! — сказал осторожный чайханщик.

— Эти самые большевики — немецкие шпионы, — с чувством собственного достоинства продолжал Рахманкул. — Они хотят всю Россию отдать царю Вильгельму и кричат: «Вся власть Советам!» и «Долой войну!» Когда наши ташкентские смутьяны узнали об этом, они тоже стали кричать и тоже захотели свергнуть власть. Вот теперь идет стрельба. В новом городе по улицам пройти нельзя.

— Что же будет после?.. — спросил продавец овечьего сыра.

— Этого никто не знает, — отвечал Рахманкул. — Потому что умные люди еще в марте говорили, нельзя разгонять полицию, а Керенский — глупый человек — взял всех полицейских и уволил. Ты спрашиваешь, — обратился Рахманкул к Тахиру-поденщику, — где были полицейские? Полицейские сидели дома и пили чай с халвой. Потому так и получилось. Ну ничего, какая бы власть ни пришла, если она хочет быть крепкой, непременно всех бывших полицейских обратно возьмет. Каждой власти такой кулак нужен. — И Рахманкул показал присутствующим свой огромный кулак с золотым кольцом на среднем пальце.

Кулак бывшего полицейского выглядел убедительно. Посетители чайханы не стали возражать, но и соглашаться с Рахманкулом им почему-то не хотелось. Они только вздохнули. Сила солому ломит, это каждый знал.

Талиб чуть не спросил Рахманкула, где же были полицейские, когда прогоняли царя Николая. Ведь тогда они все еще ходили в мундирах с шашками и свистками и царь Николай их не прогонял. Но взрослые молчали, промолчал и он.

Талибу захотелось уйти, но он все сидел, поджав под себя ноги, и слушал, как стреляют в новой, европейской части города.

— Это из крепости стреляют, — заметил чайханщик.

— Из крепости и в крепость, — уточнил Тахир.

— Кто победит, посмотрим, — вздохнул продавец овечьего сыра.

Талиб встал, вежливо поклонился присутствующим и вышел из чайханы.

Вечером пришел дядя Юсуп. Он был взбудоражен событиями дня и долго рассказывал Талибу о том, как генерал Временного правительства Коровиченко не хотел уступить власть Советам депутатов, вооружил учащихся кадетского корпуса и гимназистов, захватил крепость, и поэтому на улицах города льется кровь.

— Народ войны не хочет, народ хлеба хочет. Сейчас все только и говорят о Ленине, который у большевиков самый главный. Помнишь, я тебе говорил про Ленина?

— Помню, — ответил Талиб, хотя не мог точно сказать, говорил ему дядя про Ленина или про кого-нибудь другого. Дядя часто рассказывал ему новости, и все имена упомнить было бы просто невозможно.

— Этот Ленин очень хороший, говорят, человек, только один у него недостаток. В бога не верит, ни в русского, ни в мусульманского, ни в еврейского — ни в какого бога не верит. Это очень плохо.

Несмотря на то, что дядя Юсуп был человеком по тем временам довольно образованным, он свято верил в аллаха, читал коран, пять раз в день совершал молитву, каждую пятницу ходил в мечеть. Он сам больше года учился в духовном училище — медресе. Дядя не любил вспоминать об этом, а когда его спрашивали, отвечал коротко: «Везде есть хорошие люди и везде есть плохие люди, но аллах в этом не виноват».

— А Усман-бай верит в бога? — спросил Талиб.

— Верит, — ответил дядя Юсуп. — Почему ты спрашиваешь?

— Он нам сто рублей должен за клинок. Сто рублей или отдать тетрадку дедушки Рахима, уста-Тилля. Обещал достать тетрадку, а не достал.

Дядя очень удивился:

— Откуда ты про тетрадку знаешь? Мы с твоей мамой тоже про это говорили, но она не хотела напоминать Усман-баю. Она боялась его. Пусть, говорила она, отец вернется, тогда сами мужчины все решат между собой.

— У нас совсем нет денег, — сказал Талиб. — Потому я вспомнил. Пусть деньги отдаст.

— Не огорчайся, Талибджан, мне удалось достать два ящика ламповых стекол, это хороший товар. Стрельба кончится, тогда я продам стекла, еще что-нибудь достану. Проживем. — Дядя Юсуп был человеком покладистым и робким. Он ни с кем не хотел портить отношения.

— А может, Усман-бай тетрадку достанет, — не унимался Талиб. — Пусть тетрадку отдаст. Или деньги.

Дядя Юсуп внимательно посмотрел на племянника, вздохнул и сказал с уважением:

— Ты теперь наследник, твое право требовать. Если хочешь, завтра пойдем с тобой к Усман-баю. — И добавил: — Ты решительный, как твой отец.