Мила Блинова - Большой Кыш
— Нужен мне твой дикий лук! От него слезы одни! — обиделся Большой Кыш.
— Конечно слезы! Что же еще? У меня сегодня гости, надо же кышей чем-то развлекать, — нехотя пояснил хмурый незнакомец.
— Ничего себе развлечение! — удивился Сяпа.
— Мы — интеллигентные кыши, а не зубоскалы какие-нибудь. Слезы облагораживают. Плач — возвышенное, достойное занятие. От него растет хвост. За длинный хвост можно получить большой чин, — заученно пробубнил незнакомец.
— Слушай, Бяка, — шепнул Сяпа, — я теперь знаю, как здесь называются начальники: прохвосты!
Бяка громко хохотнул.
— Слезы, значит, облагораживают… А Смех? — обратился Сяпа к заплаканному кышу. — Смех, по-твоему, портит? Какая чушь!
Толстяк бросил вязанку на землю и закрыл лапками уши.
— Заметь, это не я сказал, это ты. Ты сам! А я тебя не слышал! У меня с позавчерашнего дня уши заложило. А! О! Ни-че-го не слы-шу.
— Чего это он? — повернулся Сяпа к Бяке.
Бяка нахмурился:
— Сдается мне, что, с тех пор как они начали всем лесом хвосты отращивать, здесь все разладилось.
— Не слышу! Опять не слышу! Все равно не слышу! — вскричал плаксивый слезолюб и, подхватив вязанку, вмиг пропал.
— Ну и ну! — почесал брови Бяка. — А я-то удивлялся, что это Ёша ко мне в гости заявилась с дюжиной носовых платков? Видно, приезжала посмотреть, не становится ли ее внучек благородным прихвостнем этих новых.
— Не к тебе она приезжала, — задумчиво сказал Сяпа, — а к Асю, за помощью. Оглянись, посмотри. Ужас! Облагораживаются на полную катушку. Придумали хвостовую философию, в лесу калиток понаставили, да еще и обрыдались все.
— Да-а-а, — поддакнул Бяка. — Смех, понимаешь, их портит. Какая ерунда! Кыши всегда были весельчаками, ссоры не любили, а уж слезы…
Путешественники присели на еловый корешок и задумались. Вдруг из-за черничного куста выскочил здоровенный кышище в серой жилетке и, грозно хмуря брови, закричал:
— Не видели тут низенького толстого топошлепа с вязанкой?
Сяпа подозрительно посмотрел на свои лапки, потом на лапищи преследователя, вздохнул и сухо спросил:
— А что он, собственно, натворил?
— Как что? Весь дикий лук срезал, змей! Я ответственный за Праздник Розового Кыша, а без лука никто на празднике не сможет нормально проплакаться. Ну попадись он мне! — Здоровяк скрипнул зубами и бросился назад в черничные кусты.
— Что я тебе говорил? — развел лапками Сяпа. — Разучишься смеяться и со всеми перессоришься. А там и до потасовки недалеко.
Бяка прислушался:
— Тихо! Опять кто-то бежит. Может, здоровяк возвращается?
Но это был уже другой кыш, не похожий на первого и второго: коренастый, с мохнатыми ушами.
— Эй, вы, — сердито выкрикнул он, завидя Бяку с Сяпой, — не пробегал тут вредный огромный быстротой?
— Мелькнул какой-то, — неуверенно ответил Сяпа. — А чего тебе от него надо?
— Да один ушлый кыш прикарманил весь лук, а другой ушлый кыш отнял его у первого. А я ищу того, у кого он сейчас, чтобы накрутить вору хвост и вернуть добычу владельцу, то есть мне.
— У дикого лука нет владельца, ведь он дикий, а значит, ничей, — попробовал возразить ему Сяпа.
Мохноухому это не понравилось.
— А ну, что это ты так неблагородно улыбаешься, малюсенькохвостый кышоночек? — ядовито спросил он и хищно поискал глазами, чем бы таким расстроить Сяпу. Но, не найдя ничего, просто кинулся на малыша и укусил за лапу.
Сяпа взвизгнул. От боли у него выступили слезы.
— Вот так-то! — торжествующе крикнул задира и добавил: — Жми слезу! Облагораживайся! — Потом свирепо оттопырил хвостик и зло пролаял: — И не вякай! Я важнее! Мой хвост на целый ус длиннее твоего!
— А ну, клоп, — рассерженный Бяка расправил плечи, — скакать скачи, а кусаться не смей! Мне твой хвост не указ! Лично мне за длинный хвост таскать удобнее.
Незнакомец испуганно присел, а потом вмиг задал стрекача.
— Бяка, не задирайся, — тихо предупредил Сяпа. — Здесь мир висит на волоске. До первого щелчка. Слушай, а где наша муха?
— Какая муха? — не понял Бяка.
— Та, которую Насмешник слопал, а она от него сбежала. Вроде у меня в барабане была, а теперь нету.
— Да зачем она тебе?
— Пока не знаю… Но думаю, что без нее мы с этим морем слез не справимся…
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ
Новые старейшины
Компания под ореховым кустом.
Кому нужны белена и дурман?
Асю не помочь.
Не пора ли кое-кому укоротить хвост?
Пруд, в котором оживленно переквакивались лягушки, остался позади. И началась каштановая роща. Разлапистые листья могучих каштанов лениво шевелились под напором упрямого августовского ветра. Он настойчиво атаковал их справа и слева, пытаясь растрепать тяжелые кроны, но каштаны не замечали его атак. Они любовались солнечными бликами, танцующими на шелковистой траве и выхватывающими то там, то здесь малиновые свечи отцветающего кипрея. Лучи слепящего солнца, находя лазейки в гуще листвы, проникали до самой земли и прорезным кружевом обрамляли дорожку, по которой шагали Сяпа и Бяка. Кыши вертели головами, всматриваясь в детали пейзажа, и пытались разглядеть прибежище новых Старейшин, которое, как утверждал Э-э-э, располагалось именно на границе каштановой рощи. Увидев большой камень, Бяка решительно завернул к нему.
— Заберусь на эту каменную спину и посмотрю, где тут что.
Он отбросил мухобойку, снял с плеча торбу и, кряхтя, стал карабкаться наверх.
— Ну? Что там видно, Бяка? — суетился внизу Сяпа.
— Роща уже кончается. За ней небольшой орешник, а потом цветочный луг! — крикнул сверху Большой Кыш.
— Ты повнимательней смотри! — скомандовал Сяпа. — Может, подметишь где-нибудь яркие жилетки. Протри глаза носовым платком, а то они, наверное, запылились и плохо смотрят.
— Нечего тут подмечать! — рассердился Бяка, который не любил, когда ему давали советы. — Луг, роща, орешник. И все. Хотя… Постой-ка… вижу несколько больших мухоморов. Кучно выросли, однако, вшестером.
— Вшестером? — переспросил маленький кыш. — Сдается мне, что они не мухоморы, а те, кого мы ищем.
— Это легко проверить, — пробурчал Бяка, спускаясь с камня беличьим стилем — четырехлапными затяжными прыжками. — Вперед! И мы получим ответы на все вопросы!
— Если не получим по ушам, — тихонько добавил Сяпа.
На кочке под ореховым кустом, в разноцветных колпаках, расположилась шестерка кышей. Они сидели плотным кружком нос к носу, длинными хвостами наружу, и азартно резались в шишки-камешки. Компания находилась в состоянии крайнего возбуждения — играли не «на просто так», а на щелчки. Только что закончилась партия, и проигравшего кыша дружно щелкали по носу и обзывали «мокробрюхом, топошлепом и бесхвостым». Сами понимаете, веселая компания была так занята, что появившихся из рощи Бяку и Сяпу никто даже не заметил. Когда Бяка деликатно кашлянул в кулак, никто из играющих даже ухом не повел. Тогда Бяка достал из торбы Сяпин свисток и, вынув затычку, дунул в него изо всей силы. Залихватский свист поднял в воздух десятки птиц, гнездившихся в каштановой роще.
Компания под кустом на минуту замерла, а потом стала суетливо рассовывать шишки и камешки по карманам пестрых жилеток. Послюнив ладони, игроки пригладили брови и только потом обернулись к Сяпе с Бякой.
Самый красноносый кыш в колпаке из пуховых птичьих перьев расправил усы и прогнусавил:
— Кто свистел?
— Я свистел, — сказал Бяка. — Мы посланцы из Маленькой Тени. У нас беда — Ась заболел! Велел идти к вам за помощью, но, судя по всему, помощь нужна вам самим.
— Ась заболел? Вот как? — удивились кыши.
Неизвестно откуда у них в лапках появились стрелки дикого лука, который хвостатое начальство стало с хрустом разламывать и приставлять к носам. Слезы ручьями полились из равнодушных глаз.
— Смотри, — прошептал Сяпа, — они совсем разучились плакать сами. Не станут они нам помогать.
— Это потому, что им вовсе не жалко нашего Ася. Они его не любят. Помнишь, что рассказывал Э-э-э?
— Кхе-кхе-кхе, — кряхтел кыш в колпаке из свернутого лопушка, — я питаю к Асю самое сострадательное сострадание и самую жалостливую жалость!
— Вот как? — высокомерно возразил другой, в колпаке из старого гнезда малиновки. — Кого же ты так жалеешь? Ась обособился, пошел против всего племени и, само собой, заболел от собственной вредности. Кстати, может, и не заболел, а притворяется только. И с какой тарабаньки я, Цап, должен из-за него горький лук нюхать? У меня от слез нос опухает. Мне это не идет. Я не хочу страдать из-за чужих страданий. И Ася, по правде говоря, мне совсем не жалко. Вот так! — Цап гневно топнул лапой.
