Анатолий Мошковский - Трава и солнце
По дороге уточняли подробности завтрашней вылазки.
— Хотите, я возьму еще Алку, — предложил Аверя, но, вспомнив, как она критиковала на пляже его длинные трусы, пожалел.
Спас его Лев:
— Пожалуй, не стоит. Девочка она симпатичная, но, как мне кажется, не ахти как… — Он повертел указательный палец у лба. — Верно?
Аверя не совсем понял, что хотел сказать Лев, но, чтоб не показаться малосообразительным, кивнул:
— Точно… Не ахти.
Шедшие впереди девушки рассмеялись, и Аверя был вне себя от гордости.
— Только Фиму не забудь прихватить.
— Что вы, она такую юшку варит! Я на что уж рыбак, а и то три раза после оближусь.
— Скажи, а отец Василий живет в Шаранове или переехал в Плавск? — спросил вдруг Лев.
Этот вопрос немного удивил Аверю.
Странно, что Лев так интересуется религией. Точно третьим хочет вступить в борьбу двух батюшек за приход в Никольской церкви…
— Здесь… Хотите, покажу его дом?
— А это недалеко?
— Рядом!
— Ребята, я сейчас. — Лев быстро зашагал за Аверей по поперечному проулку.
А сзади раздавались иронические возгласы Аркадия:
— Честное слово, братцы, он с ума сойдет от них: с севера привез — мало, Смоленщину обшарил — мало…
«Чего это ему все мало?» — подумал Аверя, подводя Льва к поповскому дому. Он был такой же, как и все рыбацкие дома, может, более щеголеватый, со свежей белизной стен, с более затейливыми наличниками и новеньким — ни трещинки, ни зазубринки — шифером на крыше…
Возле чайной Аверя спросил у Аркадия:
— Из чего, вы думаете, этот дом?
— Как — из чего? Из камня. — Аркадий окинул взглядом прочный двухэтажный дом с большим и вполне современным обувным магазином внизу: обувь стояла на полках по размерам, и отдельно — мужская, женская и детская. Авере уже покупали полуботинки в мужском отделе.
— А спорим, что нет?
Немало шоколадин и поллитров было проспорено новичками из-за этого дома. Аверя тоже решил огорошить новых знакомых и блеснуть мастерством местных строителей.
— Нет, — сказал он.
— Из чего же тогда? Из дерева?
— Нет.
— Я больше и материала-то не знаю, из чего можно строить… Ага, из железобетонных конструкций.
Аверя покачал головой:
— Из камыша да ила.
Все шло как по-писаному. Лев разбил пари. Спорили на баночку черной икры. Потом в вестибюле перед лестницей вверх, где помещалась чайная, Аверя отломал от беленой стены кусок ила, — и все увидели камышовую стену: желтые стебли были пригнаны плотно, один к одному, — и победоносно улыбнулся.
— Ай-яй-яй! — вскрикнул Лев. — Вот так ил, великий ил… Да здравствует ил — первооснова жизни на земле!
Все четверо громко захохотали; не удержался и Аверя.
— С меня, — сказал Лев и подмигнул Авере, — хорошая будет закуска!
Аверя еще громче засмеялся.
Первым движением его было пойти за ними, он даже сделал несколько шагов по лестнице, но потом решил — неловко: денег у него нет, а смотреть, как они едят, нехорошо. Подумают, набивается на еду.
Аверя вышел наружу в тень, под акацию. Ждать пришлось долго; он присел на тротуар — Центральная улица была асфальтирована. Аверя прислонился спиной к стволу и поглядывал на двери чайной — скоро ли? Кто-то тронул Аверю за кончик уха. Не оборачиваясь, он схватил кого-то, стоящего за спиной, и поймал тонкую руку.
— А, Фимка, — сказал он чуть разочарованно. — Завтра едем рыбалить. Собирайся.
— Не хочу, — ответила Фима.
Аверю словно ударили по голове.
— Что-о? Повтори-ка!
— Не поеду.
И он увидел, что лицо у нее не такое, как всегда, когда она продавала семечки, когда встречала его у ериков. Оно было решительное. Как на Дунайце, когда она прыгала с лодок или плавала. Но не было сейчас той веселости и азарта в ее раскосых, отчаянно прорезанных глазах. Они были холодны и неласковы.
Редко видел ее такой Аверя.
— Фимочка, ты нам очень нужна… Не сердись на меня — ни пальцем, ни словом больше не задену… Ну?
…Фима поехала. Явилась она нарочно с опозданием. Все на причале и в лодке уже ждали ее — четверо москвичей, Влас и Ванюшка из пятого класса, веснушчатый, как ствол орешника, рыжеватый малый, предназначенный пугать рыбу, загоняя в бредень. И лодка уже была оформлена как нужно у причальщика: в лодочном паспорте — школьной тетрадке в корочках от «Геометрии» Киселева — стоял штампик со временем убытия и прибытия; и бредень с казаном принесены; и кой-какая еда к юшке припасена, а Фимы все не было.
Наконец ее тапки застучали по кладям. Поздоровалась со всеми, оглядела и вдруг спросила:
— А где Аким?
Пришлось соврать:
— Упал вчера на кладях, ногу вывернул.
Сказал это Аверя, не глядя в глаза, чужим, утробным баском. Фима, видно, не очень-то поверила ему.
— Хоть жив остался! — В ее глазах блеснуло что-то едкое, чего всегда побаивался Аверя.
Он даже пожалел, что позвал ее: сам бы сготовил юшку не хуже.
— Ну залазьте, трогаем, — сказал он.
Лодка стояла в широком, как пруд, ерике, и в нем отражались и дрожали от легчайшего волнения высокие камышовые плетни, низкие сараи, крытые камышом, и высоченные, в два человеческих роста, составленные шалашом снопы сухого камыша с метелками.
— Какая прелесть! — вздохнула Люда. — Как где-нибудь на Таити: хижины, вода, солнце, только что пальм нет…
— Не говори. — Аркадий уселся на свернутый бредень. — И юная раскосая таитянка. — Он кивнул на Фиму. — Кто бы мог подумать, что здесь так! Ух!
«И чего они в этом находят? — подумал Аверя и ногой оттолкнул от кладей лодку. — Камыша, что ли, не видали? Чудачье! Живут в таком городе, а удивляются разной ерунде».
— Влас, подай-ка бабайки, — попросил Аверя.
Лев насторожился и широко открытыми глазами посмотрел на Аверю:
— Как ты сказал?
— Да это весла у нас так называются.
— А-а-а…
Надев петли весел на штыри в борту, Аверя вывел лодку на середину ерика. Лодка была большая, тяжелая и двигалась медленно, но он греб во всю силу, и лодка пошла быстрей.
Фима сидела на корме, управляла веслом и довольно враждебно поглядывала на Аверю да и на туристов.
Аверя стал прикидывать в уме, чем мог провиниться перед ней, но так ничего и не нашел. То все было в норме: дружила, уважала, семечками задаром угощала, вечно торчала рядом, подчас даже всовывала свой остренький носик в сугубо мужские дела, и приходилось всякими способами избавляться от нее, а то… Ну какой овод ее укусил?
Вот лодка прошла под мостиком с березовыми поручнями, скроенными из еловых столбиков и досок, и вошла в узкий ерик, покрытый у берегов зеленой ряской. Местами ветви склоненных ив холодной листвой касались их лиц.
За поворотом увидели рыбаков: двое малышей, свесив с кладей ноги, удили мальков.
— Эй, Саха! — крикнула Фима кривоногому мальчонке с выбитым передним зубом. — Где Аким?
— С книгой! — Саха обреченно махнул рукой. — Какого-то Хмин… Хвин… Хмингвея читает — про африканские холмы и львов. Не вытащишь его!
Лев залился мелким истерическим смешком. Даже лицо руками закрыл, и только плечи его все сотрясались, как от падучей.
Аркадий тоже почему-то заулыбался, улыбались и Вера с Людой. Зато Аверя дико покраснел, куснул губу и насупился. Фима же передернула плечами, отвернулась от Авери. Правя веслом, она смотрела в воду, словно хотела проникнуть взглядом до самого дна и увидеть там что-то очень важное для себя.
Аверя греб из одного ерика в другой и нервно посвистывал. Люда не выпускала из рук «Зоркий», то и дело щелкала им, и не успела лодка выбраться из сложной системы ериков в Дунаец и через него в Дунай, как она доконала пленку и полезла в сумку за другой кассетой.
Потом их принял на свои волны Дунай и понес по одной из проток. Авере больше не нужно было напрягаться; он отдыхал и, скорее для вида, чем для дела, погружал и поднимал тяжелые весла.
Впереди были безлюдные низкие берега с редкими телефонными столбами. По правую руку шел длинный, заросший кустами и камышом, принадлежащий нам остров.
Изредка навстречу шли самоходные баржи и моторки; повстречался и колхозный сейнер «Рыбец». Аверя помахал двоюродному брату Мишке и во все горло крикнул:
— Много взяли?
Мишка что-то крикнул, но ничего нельзя было разобрать.
— Потише ты, лодку своим криком потопишь, — бросила Фима и как-то странно улыбнулась.
Аркадий почесал ухо и подмигнул Авере.
Авере все это очень не понравилось, и он решил: больше потакать ей нельзя.
— Ты куда правишь? Когда скажу — к берегу, тогда и будешь. Прямо держи.
— Не волнуйся, знаю. А утомился — дай Ванюшке бабайки, он не хуже тебя справится. Охотник ты вниз грести…
Аверю прямо-таки обожгла обида.
