Василий Клепов - Четверо из России
Димка был прав, конечно. Но как сделать, чтобы генерал ничего не заподозрил? И мы решили списать карту. Я тут же отправился к Фольмеру и попросил у него бумаги.
– Надо написать письма своим… – я чуть было не сказал родителям, но быстро поправился, – родственникам… А то они нас уже не считают за живых!
Мы сели и стали рисовать. Общими усилиями восстановили почти всю карту. Но номера частей, которые должны были ударить с севера и юга, мы не помнили.
Белка, выглянула из купе, прошептала:
– Я пойду к генералу и попытаюсь запомнить.
Не успели мы ей ответить, как она выскользнула и исчезла в генеральском кабинете, где уже. собрались военные.
Несколько раз мы выходили в коридор, но Белки все не было.
Мы уже начали беспокоиться, когда она благополучно вернулась и осторожно прикрыла дверь в купе:
– Все запомнила, только вот не знаю, что такое кессель?
– Дер кессель – это же котел! – пояснил я. – Они хотят посадить наших в котел!
– Как бы сами там не сварились, – поддержал Димка.
Белка сообщила, что, когда появилась у генерала, у него уже собрались военные. Появление Белки вызвало у них интерес. Они сразу перестали говорить, а один спросил:
– Это кто такая?
Генерал принялся объяснять, что на станции Клодава он подобрал трех юных немецких патриотов, которые бредят подвигами на фронте и схватками с русскими. О, это чудесные ребята!
Подозвав Белку и, усадив ее к себе на колени, сказал:
– Прошу не обращать на нее внимания… Она – глухонемая!
Совещание подходило к концу, но Белка успела взглянуть на карту и запомнила названия частей. Ей еще запомнился один полковник, который все время твердил:
– Гениально! Они бросятся в этот прорыв, и тут мы устроим им колоссальный котел!
– Ты молодец, Белка! – воскликнул я, когда мы перенесли на карту все сведения. – И мы назначим тебя главным разведчиком. Вот когда придем к нашим, так и определим.
Между тем поезд прошел уже Полоцк и приближался к Витебску. Все чаще попадались сожженные станции, и вокзалом тут были – либо вагон, либо крохотный деревянный домик. Советские самолеты дважды атаковали наш поезд, но машинист, видимо, был большой «дока» и выводил его из самых опасных положений.
После обеда пришел фенрих Гейнц и принес костюмы для солдат немецкой армии. Когда он подогнал костюм для Белки, генерал соизволил нас пригласить.
Мы явились к нему и отрапортовали:
– По вашему приказанию явились!
– Очень хорошо! Очень, очень хорошо! – ходил вокруг нас генерал, явно довольный нашей выправкой. – Теперь вы настоящие воины германской армии.
– Рады стараться, господин генерал! – гаркнули мы с Димкой. Только мы возвратились в свое купе, как к нам пожаловал Фольмер. Он глянул на меня гадючьими глазами и проговорил:
– Где письма? Могу отправить…
– Письма? – хотел удивиться я, но тут же вспомнив, как ходил к Фольмеру за бумагой для писем родственникам, рассмеялся: – Мы решили, что еще рано писать.
– Брифе![75] – взвизгнул штурмбанфюрер и пристукнул кулаком по столу.
– Не писали мы ничего, – с опаской взглянул я на разбушевавшегося немца, но, вспомнив хорошее отношение к нам генерала, добавил: – А вы не визжите!
Посмотрели бы вы в это время на лицо гестаповца! Хорошие люди от гнева краснеют, а штурмбанфюрер посинел, как удавленник, маленький рот сжался в чуть заметную точку, а гадючьи глаза совсем остекленели. Он рывком открыл свой планшет и достал блокнот.
– Адрес, – коротко и властно бросил он.
– Какой адрес?
– Говори: где живут ваши родственники?
– Я же говорил дяде Вальтеру: в Грюнберге.
– Улица, номер дома, фамилия, – четко, рубя слова, выговаривал Фольмер.
Я уже хотел назвать какую-нибудь распространенную улицу в Германии, но тут же прикусил язык: Фольмер обязательно сунется туда наводить справки.
– Вы что же решили отправить нас домой, – рассмеялся я. – Нет уж, господин штурмбанфюрер, тогда адреса мы вам не скажем.
Немец засунул блокнот обратно в планшет и проскрежетал:
– Щенки!
Громко задвинулась дверь, и мы услышали, как немец щелкнул замком.
– Попались! – тихо произнес Димка.
– Ничего, дядюшка Вальтер нас выручит, – улыбнулся я, а у самого по спине поползли мурашки.
Чего доброго, а этот Фольмер может сломать весь наш план. Он что-то заподозрил.
Я стал думать: в чем мы могли ошибиться? Неужели произношение нас выдало? Но я говорил по-немецки настолько прилично, что Камелькранц иногда даже не верил, что я русский. Димка больше молчал, я слышал от него всего несколько слов.
– Белка, ты не проговорилась? – спросил я нашу «глухонемую». Она сразу же сделала такое немое лицо и так обалдело стала смотреть на мои губы, что мы с Димкой улыбнулись.
Стало уже темно, на окне опустилась штора затемнения, вспыхнул свет. Через несколько минут кто-то щелкнул ключом, дверь открылась и к нам в купе зашел генерал:
– Вы что же, друзья, говорят, поскандалили? – спросил он, присаживаясь ко мне и обнимая меня рукой.
– Мы вовсе и не скандалили, – делая вид, что страшно обижен, опустил я глаза. – А только если Фольмер хочет выудить у нас адрес для того, чтобы отправить нас домой – то дудки! Адреса мы ему не дадим!
– Ну зачем же так? – мягко проговорил генерал и посмотрел на верхнюю полку. Димка, как мы и условились с ним, чтобы не выдать своего акцента, отвернувшись к стене, делал вид, что спит, а Белка опять сделала немое лицо и глазела на генерала с выражением самой живой признательности. – Фольмер же не враг вам… Можно бы и дать адрес. Во зло нам он его не использует…
Я молча встал и, подойдя к двери, резко распахнул ее. Как я и ожидал, перед дверью стоял Фольмер.
– Входите, что же вы стоите?
Из зеленых глаз немца брызнула на меня такая откровенная ненависть, что мне стало страшно. Фольмер негромко выругался и ушел, неслышно шагая по ковру. Генерал нахмурился. Видимо, ему не понравилась беззастенчивая манера штурмбанфюрера подслушивать за нами.
– Вам придется ужинать здесь, – сухо проговорил он и вышел.
Димка моментально повернулся от стенки и прошептал:
– Надо убегать, Молокоед. Ты видишь, что и наш дядюшка переменился.
Я не успел ему ответить. В дверь купе вошел повар и выставил на столик наш ужин.
– Битте… Цу абенд эссен.
Пока мы ужинали, повар глазел на нас, потом стал расспрашивать, откуда мы и как оказались с генералом. Когда я сказал, что мы из Грюнберга, повар подскочил и протянул мне руку:
– О, так мы земляки! Я тоже из Грюнберга. Может, слышали: кафе Шмульца? На улице Геринга, семнадцать. Так вот я там и работал…
– Кем вы работали?
– Поваром первой руки! – с гордостью воскликнул немец. – Спросите у любого посетителя кафе, и он вам скажет, что лучше, чем делал антрекот из баранины Генрих Шмидт, никто не сделает. А вы осмелюсь спросить: на какой улице живете?
– Военная тайна, господин Шмидт, – принялся хохотать я, а сам думаю: хорошего помощника выбрал себе Фольмер.
После ухода повара, Димка опять подергал дверь и мрачный уселся рядом со мной.
– Как же убежать, Молокоед?
– Ты что? Пока сидим тут закрытые, мы километров пятьдесят уже отмахали. Не побежишь же скорее поезда.
– Хоть бы скорее домой, – тоскливо протянула наша «глухонемая».
– Давайте лучше спать, – сказал я и стал укладываться на своей полке.
Сон не приходил. Я крутился на постели и чувствовал, что мой товарищи тоже не спят. Вагон тихо покачивало, под полом мерно перестукивали колеса, и я все же начал дремать. Обрывки воспоминаний носились передо мной, перемешивались с виденным, и получался не то бред, не то сон.
…Какая-то станция… Поезд стоит. Я высунулся из дверей вагона и спрашиваю:
– Долго стоять будем?
– Очевидно, долго, – ответили мне, – где-то впереди путь разобран партизанами.
Я пошел прогуляться по перрону. Там полно немецких солдат, которые, как потерянные, стоят вдоль путей. Странные это были солдаты! Старики и подростки, кривые, кособокие, которых не могла скрасить даже одежда немецкой армии. И вдруг я заметил среди солдат уродливую фигуру с огромным горбом, который неуклюже выпирал из-под гимнастерки. Неужели Камелькранц? Он меня узнал, и маленький Камелькранц на его спине сразу запрыгал:
– Как ты сюда попал? – закричал Верблюжий Венок и направился ко мне.
Я бросился к вагону. Камелькранц – за мной. Он бежал и горланил во все горло:
– Держите его, держите!
Я вскакиваю на лесенку вагона и чувствую, что Камелькранц ухватил меня за ногу и кричит:
– Ага, попался!
Я проснулся, за ногу меня тормошил Фольмер.
– Молодой человек! – услышал я его голос, в котором слышалось явное торжество. – Идемте!
– Куда? – невнятно произнес я.
– Без разговоров!..
Димка смотрит на меня во все глаза и за спиной Фольмера делает знак, как будто схватывает кого руками. В ту же минуту я обнимаю Фольмера обеими руками за шею и крепко прижимаю к себе его лицо. Фольмер хрипит, но руки у него свободны, и я чувствую, как он достает из кобуры револьвер.
