Григорий Федосеев - Пашка из Медвежьего лога (Художник И. Коновалов)
— Дед правильно говорит. А ты как думаешь?
— Конечно, жалко мне свой род, — снисходительным тоном ответил Пашка. — Придется подналечь…
За рекою дорога свернула влево, прорезала степь и глубокой бороздою, виляя по береговым перелескам, вывела нас на водораздельный перевал. Дальше узкой прорезью начиналась лощина. Она, раздвинув холмы, уходила в глубину лиственничной тайги широкой падью. Необозримый простор, завороженный тишиною, ожидал нас там.
По синеющему небу плыли легкие облака, облитые золотистыми лучами заходящего солнца. Навстречу лениво летели вереницы ворон.
Вечерело.
У холмов Пашка подъехал к стогу сена, остановился.
— Тут мне велено дожидаться. Дедушка теперь в ельничке у ключа передохнет и до заката солнца стукнет. Коза сразу пойдет, не задержится — чуткая она, далеко хватает. А вам на этих седловинах ждать; ее ход тут, — с серьезностью опытного егеря объяснил нам Пашка.
Мы с Василием Николаевичем помогли ему распрячь лошадь, развести костер и стали собираться.
— Ты что, Пашка, приуныл?
— Охота с вами сходить. Дедушкину бы пистонку мне, — с искренней грустью сказал он.
— И что тогда?
— Уж я бы тут козла сшиб… Не верите?
— Конечно, нет.
— Никто не верит…
— Возраст у тебя ненадежный. Уж так и быть, пойдем вдвоем на седловину.
— Возьмете? — И он от радости запрыгал, но тут же опомнился — Дедушка сказал, от Кудряшки не отходить, волки по лесу бродят. Огонь буду держать, а то бы пошел…
Мы с Василием Николаевичем взяли ружья, выразили сочувствие Пашке и разошлись по седловинам.
Я поднялся на левую. Осмотрелся.
За седловиной, врезанной меж двух холмов, лежал широкий лог, покрытый редким лиственничным лесом, и дальше — серебристая степь, прочерченная темными полосами ельников. «Козьи места, светлые, кормистые», — подумал я с радостью.
У старого толстого пня я разбросал снег, чтобы он не скрипел под ногами, проверил ружье и замер в ожидании.
Василий Николаевич был справа, на соседней седловине.
Тихо догорал холодный пасмурный день. Солнце, вырвавшись из-за нависших туч, облило прощальными лучами холмы, на какое-то мгновение осветило лежавшую позади равнину и потухло, разлив по небу багряный свет.
Минуты потянулись медленно. Все тише становилось в лесу. И уже не верилось, что кто-то живет в этой тишине, что нас ждет тут удача. Да если и есть в бору козы, то старик Гурьяныч может до темноты не успеть пугнуть их на нас или они пройдут стороною, минуя седловины, где мы подкарауливаем их.
Чем дольше жду, тем безнадежнее. Единственное утешение — кругом лес. Ох, как хорошо вдохнуть свежий воздух, почувствовать, как мороз приятно щекочет тело под настывшей одеждой!
Жаль Гурьяныча… Сколько хлопот принесет ему эта охота.
Вдруг далеко-далеко, где-то в глубине лога, точно вскрикнул кто-то и смолк. «Кажется, гонит», — мелькнуло в голове, и приятный холодок пробежал по всему телу. Я посмотрел вниз, прислушался. Ничего не видно, не слышно, но каким-то скрытым чутьем чувствую, что кто-то появился в лесу, несется на меня, и сердце начинает биться в нетерпеливом ожидании.
Холодной волной дохнул ветерок, освежая лицо. Закладываю патроны в стволы ружья. Жду, напряженно всматриваясь в густеющий сумрак.
Гаснет у горизонта заря. Темнеет лог, и где-то на холме ударил последний раз дятел. Вдруг, словно в пустую бочку, кто-то ухнул — заревел козел. Далеко внизу мелькнул табун коз и остановился, как бы выбирая направление. Гляжу, идут на меня. С какой легкостью они несутся по лесу и, точно охваченные недобрым предчувствием, бросаются из стороны в сторону, перепрыгивают через кусты, рытвины, валежник! Но на бегу козы забирают левее и проходят мимо меня, к соседней седловине.
Еще не смолк шелест пробежавшего по снегу табуна — вижу, оттуда же, из глубины лога, невероятно быстрыми прыжками несется одинокий козел. Быстро мелькает он по лесу, приближается ко мне. Руки сжимают ружье. Почти невозможно попасть в козла на таком бешеном скаку.
Вот он уже рядом. Три прыжка — и мы столкнемся. Палец касается спуска, еще одно мгновение…
Козел неожиданно замер в последнем прыжке возле меня, глубоко засадив все четыре ноги в снег.
Он стоит в профиль, всего лишь в двадцати метрах, смело повернув ко мне голову и показывая всего себя: дескать, посмотри, полюбуйся, каков я вблизи!
Я поражен его красотой. Забыл про ружье, про выстрел, про охотничий пыл. Какая точность линий, словно точеные ножки, мордочка — весь литой! И какая удивительная симметричность во всей его окраске. Кажется, ни одной шерстинки на нем нет лишней и ничего нельзя добавить, чтобы не испортить красоты. Большие черные глаза светятся непонятной доверчивостью.
Он осматривает меня спокойно, вероятно приняв за Пень. «Если бы ты знал, какой страшный враг стоит перед тобой!» — подумал я, не двигаясь с места и не отрывая глаз от него.
Потом козел вдруг поднял голову и, не трогаясь с места, посмотрел в глубину лога, медленно шевеля настороженными ушами. Тревога оказалась напрасной. Козел, не обращая на меня внимания, вытянул голову и принялся срывать листья сухой травы… «Что это?!» — чуть ли не вскрикнул я. Его шея повязана голубой тряпочкой. Не верю себе. Протираю глаза… Да, голубой тряпочкой!
— У-ю-ю-ю… — Из лога доносится голос Гурьяныча.
Козел сделал прыжок, второй, мелькнул белым фартуком и исчез за стволами лиственниц, как видение. А я продолжал стоять, пораженный этой необычной встречей, не в силах разобраться в том, что видел. Кто привязал козлу голубую тряпочку? Чья рука касалась его пышного наряда? И, наконец, как случилось, что я не выстрелил!
Вдруг справа и ниже седловины щелкнуло два выстрела. Они, точно удары хлыста, болью отозвались во мне. Неужели убит? А может, ранен и его удастся спасти. Я не задумываясь бросился по его следу…
НОЧНЫЕ КОСТРЫ НА ЛЫЖНЕ
Хмурые тучи нависли над холмами. Ночь в тайге наступает быстро. Не успеет солнце скрыться за горизонтом, как в лесу сразу становится сумрачно и тесно. Тьма незаметно окутывает землю. Иду, тороплюсь, с трудом различая след козла, который привел меня не на седловину, к Василию Николаевичу, а к глубокому ключу.
Совсем стемнело, и я потерял след козла. На небе не осталось ни единой звездочки, не видно стало и холмов на горизонте. В темноте исчезли ориентиры.
А места мне тут незнакомые. Куда идти? Надо бы возвращаться на стоянку своим следом, так нет, почему-то решаю идти напрямик, по ключу.
Иду по глубокому снегу. Валежник, кочки, местами непролазная чаща. Сразу обнаружилось, что я давно не ходил по лесу, — быстро устал. Но хочу верить, что где-то близко наши.
Ключ неожиданно раздвоился. Да что это за напасть! Не знаю, куда идти. Сворачиваю вправо. Ничего не понимаю, где я; кажется, заблудился. Жалею, что из дома не взял лыж, на них идти было бы куда легче. Но кто же знал, что такое случится.
Далеко послышался выстрел. Он гулом прокатился по ложкам, ушел за холм и там смолк в ночной темноте. Это наши подавали сигнал, и совсем не оттуда, куда я шел. Пришлось повернуть назад.
Иду долго. Знаю, что меня ищут, мне кричат, но я брожу где-то по незнакомой кочковатой равнине, по-прежнему тороплюсь и в этой спешке больше запутываюсь. Ноги быстро устают, плохо повинуются. Все чаще останавливаюсь, чтобы передохнуть. Никакой седловины поблизости нет. Мною окончательно овладевает чувство одиночества. Я поднимаю ружье и стреляю в темноту. Кто-то огромный, точно разбуженный внезапным взрывом, рванулся и настороженно замер. Прокричала испуганно птица, и стало невыносимо жутко в наступившем молчании.
Из-за туч проглянула луна и щедро залила холодным светом все вокруг меня. Лес раздвинулся. Ко мне вернулась бодрость духа. Теперь я шел на север незнакомыми местами, но верил, что найду своих.
Вижу впереди взбитый снег. Подхожу ближе — это лыжня. Наклоняюсь, ощупываю рукой край — он рыхлый: человек только что прошел. Мы бы встретились, поспей я всего на две-три минуты раньше.
Кто это еще тут бродит ночью по лесу? Но не все ли равно мне сейчас, свой или чужой? Надо догнать. Ему, вероятно, знакома эта местность, и он, возможно, поможет мне выбраться из заколдованного круга.
Я кричу из всей силы. Еще и еще. Голос глохнет в корявых дебрях непробудной тайги.
Надо торопиться. Определяю направление лыжни и набираю темп.
…Время перевалило за полночь. Луна скрылась. Черное от туч небо опять стало казаться кровлей, Погода быстро менялась. Холодный ветер принес снег.
И вдруг набросило дымком.
Я остановился. Еще и еще глотнул воздуха. Сомнений не было: где-то близко, за косой сеткой снегопада, — костер. Ноги несут меня во всю прыть, боюсь, как бы незнакомец не ушел.
На опушке леса лыжня оборвалась, снег притоптали сапоги. Еще десяток шагов — и я увидел толстую сухую сосну, сваленную ветром и подожженную у корней. Припадаю к огню, дую на него и с минуту, забыв обо всем на свете, отогреваю закоченевшие руки, жадно глотаю тепло.
