Евгений Титаренко - По законам войны
— А ты кто такой, паразит?! Кто ты такой, жлоб несчастный?!
Высказать ему все, что она могла, тетка Ангелина не успела. Со стороны площади Свердлова послышался нарастающий треск мотоциклетных моторов. Кравцов захохотал.
Тимка опять схватил Асю за руку, тетку Ангелину за джемпер и увлек их под арку.
— Бежим!
В темноте узкого прохода они повернули направо, потом налево и с разбегу налетели на решетчатые чугунные воротя. Концы толстых пик упирались почти в самую арку, а на щеколде висел тяжелый амбарный замок.
Тимка в злости рванул ворота на себя, но при этом лишь слабо звякнула щеколда. До войны здесь были какие-то склады. И наверное, Кравцов знал об этом тупике, неторопливо следуя за ними.
— Куда вы от меня?! Самое время покалякать!
— Уходи, пьяная морда! — выкрикнула тетка Ангелина, делая шаг навстречу Кравцову. — Уходи, а то сейчас буркалы выдеру!
Тимка сжал в кармане рукоятку охотничьего ножа, плечом оттесняя тетку Ангелину в сторону.
— Спекулянт! — крикнул он пьяному Кравцову. — Это вы нашу квартиру обокрали?! Вы! Еще ответите за воровство! Жулик!
Где-то неподалеку смолк мотоциклетный мотор, послышались чужие, резкие голоса.
— Ах, ты вот как закукарекал?! — процедил сквозь зубы Кравцов и вдруг круто повернул назад, к выходу. — Ну, погоди у меня!
На каких-нибудь несколько секунд Тимка растерялся. А портниха бросилась выламывать чугунные ворота, потом — к Асе:
— Что же это такое?! Что же это такое будет, голубушка ты моя?!
— Солдаты! Эй, солдаты! Хайль Гитлер! Солдаты! — послышался голос Кравцова от входа под арку.
Тимка больно ухватил Асю за плечо:
— Как сказать по-немецки «он коммунист»? (Ася растерялась.) Быстро! — дернул ее Тимка.
— Эр ист коммунист… — отрапортовала Ася.
— А бандит?!
— Бандит! — испуганно выдохнула Ася; Тимка бросился к выходу.
Приставив к стене авоськи, Кравцов орал во все горло:
— Сюда! Солдаты, сюда! Немцы!
Похоже, что его заметили. Когда Тимка вылетел из-под арки, он, призывно взмахивая руками, бросился кому-то навстречу:
— Сюда! Хайль Гитлер!
Тимка с ходу подставил ему ножку, и Кравцов, от неожиданности вскинув руки, всей тяжестью грохнулся на мостовую.
— Эр ист коммунист! — крикнул Тимка.
От перекрестка бежали два немецких солдата с короткими черными автоматами в руках. Кравцов вскочил на ноги, ругнулся, и в то время когда он схватил Тимку за плечо, мальчик вцепился в его пиджак.
— Стоять! Стоять! — закричали немцы.
От удара в грудь Тимка выпустил пиджак Кравцова и отлетел к стене, но тут же снова бросился на противника, не переставая кричать немцам:
— Эр ист коммунист! Эр ист коммунист!
Кравцов занес кулак, чтобы на этот раз ударить в лицо. Но передний немец уже взмахнул автоматом, и звука удара Тимка не слышал, но Кравцов опять грохнулся на мостовую.
— Эр ист коммунист! — снова повторил Тимка. — Бандит!
— Поганое отродье! — выкрикнул Кравцов, пытаясь вскочить на ноги.
Подбежавший вторым немец пнул его сапогом в лицо, ловко подхватил под руку и бегом поволок по мостовой назад, к перекрестку.
— Эр ист коммунист! — на всякий случай еще раз повторил Тимка первому солдату; тот одобрительно засмеялся, оглядывая его из-под надвинутой до бровей каски.
— Гутен кнабе! — Он погладил Тимку по голове. — Зер гутен! — И, грохоча тяжелыми сапогами, побежал догонять своего приятеля.
На перекрестке опять взревел мотоциклетный мотор.
Тимка вгляделся в темноту арки. Почти у выхода на тротуар стояли, испуганно прижавшись к стене, Ася и Ангелина Васильевна.
Тимка подобрал сбитую Кравцовым кепку.
— Чего это он сказал, Ася?
— Хороший мальчик, очень хороший, — перевела Ася.
— Вот гад! — выругался Тимка, очищая кепкой брюки и куртку.
— Чего ты ругаешься? — грустно упрекнула Ася.
— На гадов можно, — успокоил ее Тимка.
Они думали, что Ангелина Васильевна опять заплакала, но, когда хотели отнять ее руки от лица, увидели, что она беззвучно смеется.
— Как его, сударика нашего, приласкали! «Хайль Гитлер»!
Ася тоже неуверенно заулыбалась в ответ.
— Тетя Геля, вы идите, пока еще можно, — сказал Тимка. — А мы с Асей придумаем что-нибудь.
Звук мотоциклетных моторов раздавался уже где-то в другом конце города. Ангелина Васильевна перестала смеяться и неожиданно всхлипнула:
— Ох, господи! Нервушки мои… Пацаны вы мои несчастные…
— Бегите, тетя Геля, мы тоже, — повторил Тимка.
— Погоди! — Ангелина Васильевна быстро схватила кравцовские авоськи. — А ну, идемте куда-нибудь, посмотрим, что он тут…
Они забежали в соседний подъезд, где был проход на параллельную улицу. В авоськах оказались рыбные консервы. Ангелина Васильевна хотела все их оставить Асе и Тимке — они воспротивились. Набили ей через верх одну авоську и заставили взять еще несколько банок в руки.
— Вас там, теть Геля, много! — приговаривала Ася, стараясь втиснуть в карманы ее джемпера еще две банки. — А нам хватит…
Ангелина Васильевна опять заплакала и поцеловала обоих, что Тимка, в общем-то, впервые стерпел от чужого человека.
— Улица лейтенанта Шмидта, четырнадцать! — сказала Ангелина Васильевна на прощанье. — Вы, если что, приходите: Шмидта, четырнадцать! Горе мое, деточки!..
— Ладно, теть Геля, придем! — пообещал Тимка. И Ася повторила, как эхо:
— Придем, теть Геля…
В СТАРОМ УБЕЖИЩЕ
Тимка огляделся, когда они остались вдвоем. Он мог предложить Асе только одно: пробираться к морю, в развалины рыбокомбината, где сам уже провел почти сутки.
— Больно, Тимош! — пожаловалась Ася, когда он хотел увлечь ее вниз по улице Челюскинцев, к бухте.
Пока делили консервы, он дал ей подержать авоську и только теперь спохватился, что кожаные ремешки тяжелой сумки режут и без того в кровь изодранные ладони Аси.
Взял у нее сумку. Ася подула на ладонь, успокаивая боль. Надо было чем-то помочь ей. К тому же в одних сандалиях на босу ногу, в ситцевой кофточке без рукавов и короткой юбке ей не согреться в развалинах, особенно перед рассветом, когда выпадает роса.
— Иди за мной! — Тимка шагнул в подъезд и через внутренний двор, через две сорванные с петель двери зашагал на параллельную улицу.
Ася молча семенила сзади. У выхода на улицу Разина Тимка жестом велел ей остановиться. В проеме входной двери, опершись грудью на тяжелую, толстую палку и глядя куда-то вверх по-над разрушенными зданиями, стоял бородатый, седой и недвижный, как статуя, старик. Должно быть, он вышел из дому впервые за много месяцев: раньше Тимка никогда не видел его на своей улице.
— Дедушка… — позвал он. (Тот медленно, тяжело оглянулся.) — Немцев там не видно? — спросил Тимка.
— Не видать… — глухим, дрожащим голосом ответил старик. — Должно, разведка была… Ночью они не войдут… Ждите утром, внучата… Дожили!.. — сказал старик, и голова его затряслась.
Никогда не видел Тимка, чтобы взрослые так вдруг, так открыто плакали. И Ася невольно прижалась к нему сбоку.
Тимка не знал, что можно сказать этому седому, старому человеку. Что еще не все кончено? Что наши вернутся?.. Тот и без него наверняка знал это.
— Ты подожди меня здесь, — шепотом предупредил он Асю, но та сразу крепко ухватилась за его рукав.
— Не буду, Тима! Я уже раз осталась!.. — Из глаз ее опять могли брызнуть слезы, и Тимка понял, что оставлять ее одну нельзя.
Старик опять глядел в неприветливое, темное небо над развалинами. Тимка незаметно положил на кирпичный приступок две банки консервов, чтобы, когда тот оглянется, увидел их, — больше он ничего не мог сделать для старика.
В подъезде своего дома Тимка снова передал сумку Асе, правой рукой стиснул в кармане рукоять ножа, левой включил фонарик и чуть не попятился, увидев перед собой мать Кравцова. В черной монашеской юбке до пят, в черной кофте и черном платке, повязанном низко на глаза, она выглядела колдуньей.
— Идем! — приободрил Асю Тимка, верно полагая, что Кравцов домой вернется не скоро. Если вернется.
— Федора не видел? — спросила старуха, когда они уже ступили на лестницу и отвели от нее луч фонарика.
Тимка остановился.
— Видели! — Он осветил ее. — Федор там с немцами целовался, «Хайль!» кричал! Он что у вас — подлец?
Лицо старухи перекосилось от злости. Что она хотела сказать — осталось тайной! Старуха увидела свою авоську.
— А это у вас откуда, а?!
— А это нам Федор Николаевич одолжил, — нахально соврал Тимка. — Его там фашисты на мотоцикле раскатывают — зачем она ему? — И они побежали вверх, на второй этаж.
— Ироды! — выкрикнула Кравцова.
— А ваш Федор — жлоб! — ответила ей сверху Ася, уже переняв у тетки Ангелины это новое выражение.
