Владислав Крапивин - Славка с улицы Герцена
– Не бойся… – Вернее, он выразился покрепче, на знакомом мне уличном диалекте. От этой грубоватой ласки стало легче дышать…
В классе печаль моя совсем развеялась. Что ни говорите, а новизна обстановки всегда бодрит. К тому же облака разорвались и в окно глянуло солнце, обещая еще один теплый день.
Многое оказалось для меня неожиданным. Например, печка-голландка в углу класса. Мне понравилось, что дверца у нее почти такая же, как у нас дома, в проходной комнатке, где жил мамин брат – дядя Боря.
Вызвала удивление и учительница.
Я думал, что учительницы все высокие, молодые, с красивыми прическами и громкими строгими голосами. А Прасковья Ивановна была совсем простая тетенька, похожая на нашу соседку тетю Иру, домохозяйку, которая держала в сарае корову и торговала молоком. Но это мне даже понравилось.
Правда, сесть мне и Семке за одну парту Прасковья Ивановна не разрешила. А когда Семка заспорил, она предупреждающе сказала:
– Со-ло-мон! Я напишу маме записку…
Я опять удивился. Почему мой приятель – Соломон? Он был Сёмка, Семен, это все на нашей улице Герцена знали. Может, в школе каждому назначают какое-то особое имя?
А как будут звать меня?
Но меня Прасковья Ивановна назвала привычно:
– Славик, садись вон за ту парту, с Валей Малеевой…
Что делать, я сел. Ничего, Валя как Валя. Вроде спокойная, не задиристая, улыбнулась по-хорошему…
Прасковья Ивановна всем напомнила, как надо вставать и садиться, как поднимать руку, если хотим о чем-то спросить, и прочие школьные премудрости. А дальше началось то, что сломало все мои представления об учебных занятиях. Прасковья Ивановна сообщила:
– Сейчас будем писать палочку.
Я ничего не понял. Что значит «писать палочку»? Вся моя эрудиция не могла дать ответа на этот вопрос. И я решил в конце концов, что нам предстоит писать слово «палочка».
Почему так?
Мне доподлинно было известно, что в школе сперва пишут «мама», «рама”, «Лара» и тому подобное. И вдруг такое сложное слово!
Ну ладно, учительнице виднее. Но только получится ли у меня? Прописи я знал слабо. Хотел уже поднять руку и спросить, можно ли будет писать печатными буквами. Но в последний момент решил подождать.
И правильно сделал.
Прасковья Ивановна раздала нам карандаши и бумагу – каждому половинку тетрадного листа. Бумага была расчерчена косыми клетками.
Прасковья Ивановна подошла к доске.
– Все взяли карандаши. Держим правильно, свободно, как я вас учила, не стискиваем. Не скрючиваем пальцы… Со-ло-мон! Возьми карандаш, я сказала! И Тонкошеев! Ты второй год в первом классе, пора бы уже научиться. Теперь все попробуем нарисовать палочку. Начинаем вот отсюда, из угла верхней клеточки… и потянули вниз. Вот та-ак…
Мел заскрипел по доске, расчерченной так же, как бумага. Посыпалась белая пыль. Появилась черта. Потом рядышком еще одна.
– Вот та-ак… Все старайтесь.
Первый «А» засопел над клочками бумаги.
– Зачем это? – с тихим недоумением спросил я у соседки.
Умная и серьезная Малеева шепотом объяснила:
– Учимся буквы писать. По частям.
– А-а… – дошло до меня.
– Никто не разговаривает, все пишут… Соломон!
Я склонился над бумагой и лихо изобразил на косых линейках частокол из разнокалиберных палок. Подумаешь, наука!
Прасковья Ивановна ходила мимо парт. Наклонилась над нашей.
– Молодец, Валя… А тебе, Славик, надо быть поаккуратнее. Смотри, как написано на доске.
Я строптиво повел плечом, потому что всегда болезненно относился к критике.
На втором уроке мы изучали букву «а» (правду говорили в субботу Галка и Семка!). Разглядывали ее в букваре, называли слова, которые с этой буквы начинаются. Прежде всего, конечно, «арбуз» , который я ни разу в жизни не пробовал. В те времена арбузы в наш город не привозили: до того ли, когда хлеб по карточкам. Потом мы хором изображали, как кричит мальчик, когда уколет палец:
– А-а-а!
Это было самое интересное. Только непонятно, почему мальчик! Девчонки чаще орут, если больно.
– А я кричу «ой-ёй-ёй!»– заявил маленький быстроглазый Боря Демидов (мы с ним когда-то были в одной группе детского сада).
– Кто будет кричать неправильно, пойдет в угол, – утомленно пообещала Прасковья Ивановна. – И маме сообщу. Вот тогда будет «ой-ёй-ёй»…
Вот так-то! Даже если тебе больно, кричать здесь надо по правилам. В школе все по правилам…
А на третьем уроке началась вообще какая-то чепуха. Прасковья Ивановна вполне серьезно стала объяснять нам, что значит «меньше» и «больше». Она показывала два кубика – один с коробку «Казбека», другой со спичечный коробок – и спрашивала:
– Кто скажет, который кубик больше? Поднимайте руки, не выкрикивайте… Витя!.. Правильно говоришь, молодец. А какой кубик меньше?.. Вова Панкратов!.. Верно, садись…
Потом – то же самое с длинным и коротким карандашами, с крупным и мелким яблоками (они были, конечно, ненастоящие)…
– А кто скажет, что больше: «один» или «два»?
Я тихо изумлялся. Неужели Прасковья Ивановна за дураков нас принимает? Даже годовалый ребенок умеет отличить большое от маленького. Неужели такие вещи надо изучать в школе?
Но мои одноклассники добросовестно поднимали руки, радуясь легкости вопросов и своему умению отвечать безошибочно.
А Боря Демидов опять нарушил правила. Нетерпеливо покачал поднятой рукой и сообщил:
– Бывает, что один больше, чем два. Один слон больше двух лошадей…
Прасковья Ивановна сказала, что это пока слишком сложный для нас вопрос арифметики.
– Вы будете проходить это во втором классе… Соломон, перестань толкать соседку… Сейчас будет звонок с урока. Все тихонько возьмут портфели, встанут парами и пойдут со мной на двор.
Двор был просторный. Летом его не топтали, и всюду росли подорожники и мелкая городская ромашка. А по краям подымались заросли крапивы и белоцвета. Гуще всего – у дальнего кривого забора, где стояла дощатая уборная. Двор лежал между школой и стройной церковью, чья башня, как белый маяк, высоко уходила в небо. А небо, кстати, опять было безоблачным, ласковым. От улицы двор отделяла высокая церковная ограда с кирпичными столбами и железными копьями. У этой ограды все сложили сумки и «чумы». А я – свой «дырчатый футляр».
Прасковья Ивановна велела нам встать в круг. Началась игра «третий-лишний». Ну, игра как игра, знакомая еще по детскому саду. Я беззаботно бегал и прыгал, как и остальные. пока не увидел, что у калитки стоят мой брат Сережа и Володя Шалимов.
Ура! Значит, школьный день закончился! Я вышел из круга, подобрал свой бумажный футляр и громко заявил:
– Прасковья Ивановна, я пошел домой! До свиданья!
– Подожди, еще нельзя! Занятия еще не кончились!
– Как это не кончились, если за мной пришел Сережа!
– Сережа подождет! Сейчас урок физкультуры!
– Ну что за глупости вы говорите! – искренне удивился я. – Какой же это урок!
Будучи эрудированным ребенком, я знал, конечно, что бывают уроки «физры». Но был уверен, что они, как и все остальные, проходят в классе. На них, думал я, выучивают названия всяких футбольных команд, читают про спортивные соревнования и знаменитых чемпионов. Потому что это же у р о к. При чем тут бегалки-прыгалки? А если класс вывели на свежий воздух и устроили игру – это уже послеурочное время, развлечение перед тем, как за нами придут из дома старшие. Не бывает уроков на дворе!
С футляром под мышкой и с полным сознанием своей правоты я двинулся к калитке.
Прасковья Ивановна ухватила меня за руку.
Меня! За руку! Насильно!
В ту пору даже эрудированным людям не было известно выражение «права человека». Но то, что эти права должны соблюдаться, я с малых лет ощущал инстинктивно. Если, например, брат или сестра сгоняли меня с кровати («не читай лежа!») или, наводя порядок, стряхивали со стола моих бумажных солдатиков, я негодующе орал:
– Ка-ко-е вы имеете право, паразиты!
А тут не брат, не сестра, а посторонняя женщина ухватила меня и держит!
Не стерпев насилия, коротко взревел я и вырвался.
– Как ты смеешь не слушаться учительницу!
Неужели она думает, что я обязан подчиняться ей во всем и даже продолжать эту глупую игру, когда за мной пришел старший брат?
Это лишь в армии рядовые бойцы должны выполнять абсолютно все приказы командиров. Но там дело военное, они присягу давали. И я с полным знанием вопросов иерархии заявил своей первой учительнице:
– Вы не командир, а я не рядовой!
Подскочивший Сергей пытался мне что-то объяснить, а Володя иронически хмыкал. Но распаленный праведным гневом, я не внял и доводам старшего брата. Если он с чиклой заодно, наплевать и на него! Я вышел из калитки и зашагал по деревянному тротуару. Дорогу к дому я знал отлично.
