Кэтрин Валенте - Девочка, которая воспарила над Волшебной Страной и раздвоила Луну
Наконец Сентябрь заговорила:
– Я боюсь йети. Он страшный. Страшный, сильный и намного больше меня. Но вдвое страшнее, чем йети, думать, что вся твоя жизнь уже предопределена и у тебя нет никакого выбора.
Бронзовая Леопарда свернула и развернула хвост.
– Я не думаю, что мы уж такие пугливые, – промурлыкала она. – Разве мы не своевольны и своенравны? Разве это не про нас сказано?
– Есть ли способ победить Сайдерскина? – прошептала Сентябрь, и как только был задан первый вопрос, все другие так и посыпались вслед за ним. – Кем я стану, когда вырасту? Папа когда-нибудь поправится окончательно? А война закончится? Маркиза проснется? Родится ли у меня эта дочь в любом случае, что бы и как там ни было, какой бы путь я ни выбрала? Понравится ли мне та я, у которой родится дочь? Неужели все уже решено, решено и рассчитано и мне остается только дождаться, пока все это со мной случится? Зеленый Ветер говорил, что я сама выбираю. Пожалуйста, пусть его слова окажутся правдой. Я знаю, что ветры любят приврать, знаю, но пусть из всего, что он говорил, именно это будет правдой!
– Сомнительная атрибуция, – кашлянула Канделябра. – Цитирование предвзятого и сомнительного источника, откровенно говоря.
Бронзовая Леопарда ничего не сказала. Она подняла лапу и нажала на свою пятнистую грудь. В груди открылась маленькая дверца, квадратик драгоценной бронзовой шкуры открыл темную пустоту внутри нее.
В этой темноте лежала книга.
Яркого, насыщенного красного цвета, с золотыми завитками на уголках, с огромным множеством страниц, доступ к которым преграждал замок. Книга светилась в груди судьбы Сентябрь, как сердце.
Сентябрь просунула руку и взяла красную книгу. Та оказалась тяжелой. Обложку украшало тиснение – девичье лицо, глядящее в сторону, на что-то невидимое. Возможно, это было ее собственное лицо, а может, и нет. Это и есть ответ? Все уже описано?
– С тем, что написано, не поспоришь, – сказала она, поглаживая красные локоны девочки на обложке. – Если сердце моей судьбы – это книга, то ничего не поделаешь. Раз она написана, то все уже решено. Во всех этих древних книгах говорится «ибо так написано», и это значит, что за тебя сделали всю работу и даже прибрали за собой, и слова не скажешь против.
Но послушай, Сентябрь, это совсем не так! Уж я-то знаю. До этого самого момента я была объективной и уравновешенной, но я не могу больше, просто не могу. Послушай, моя девочка. Только однажды и только сейчас ты услышишь мой шепот издалека, словно вздох, словно ветер, словно легкий бриз. Как написано, так и вычеркнуто. Ты можешь переписать страницы этой книги заново. Можешь делать пометки на полях. Можешь вырезать целую страницу. Ты можешь и должна редактировать, переписывать и перемешивать, вытаскивать неправильные части, словно кости, пока не найдешь то, что нужно, и ты можешь всегда, вечно писать еще и еще, сочнее, длиннее и яснее. Жизнь – это абзац, который вечно переписывают. Это Взрослая Магия. Дети бессердечны; родители удерживают их, когда те кричат и извиваются, до тех пор пока в их маленькой дикой пустыне не заведется сердце. Подростки норовят разбить свои сердца обо все, что попривлекательней да потверже, чтобы посмотреть, что сломается, а что выдержит. А Взрослым в расцвете сил, если они очень добры, очень удачливы и очень смелы, а желания их остры, сердце нужно затем, чтобы начинать свою историю снова и снова.
Да услышала ли она меня? Попала ли я в цель? Не могу сказать. Смотрите – она не шевелится. Ну что ж, мои силы не бесконечны.
Сентябрь крепко прижимала к себе красную книгу леопардового сердца. Кончики ее пальцев побелели. Она смотрела мимо книги, не на траву, а на свои черные шелка, струящиеся вдоль тела, льнущие к нему, и согревающие его, и ясно объявляющие о своих намерениях каждому встречному.
«Я выбираю сама, – внезапно подумала она. – Я уже выбрала». Вдали закричала какая-то ночная птица. Она не знала, может ли это сделать. Канделябра называла это место священным. А она тогда кто? Определенно, в этом споре не выиграть. Уроки Плутона отзывались в ее сердце потяжелее бронзовой Леопарды. Может, она и вправду Преступник. Нарушитель законов. Вандал.
Сентябрь положила красную книгу на траву. Травинки задрожали и надломились под ее тяжестью. «С судьбой не поспоришь, что бы Канделябра ни говорила, – подумала она. – Судьбы не избежать».
– Можно только сказать НЕТ, – произнесла она вслух. – По этому НЕТ можно определить, что не все еще умерло.
Она вытащила из кармана последнее, что у нее было, единственное, что Ветер не взял, когда потребовал Все, Что у Нее Есть. Железный молоток.
С глубоким отчаянным вздохом и сдавленным криком Сентябрь подняла его над головой и со свистом опустила на красное тело своей судьбы.
Книга раскололась.
Ревущий, рокочущий, нарастающий звук потряс мир – лунотрясение, раздирающее почву с силой, которая не остановится ни перед чем.
Ты становишься тем, кем тебя называют.
Интерлюдия II
Черный Космический Пес
В городе внутри Луны Черный Космический Пес что-то нашел. Что-то очень большое.
На самом деле, Черный Космический Пес уже некоторое время ничем другим и не занимался. Когда Пес яростно когтит мягкую лунную почву, частички звездной пыли блестят из-под его шерсти, словно шипы. Когда он засыпает, то сворачивается клубком вокруг своей добычи.
На склоне прибывающей Луны вырос алый, горячий и болезненный нарыв – на том месте, где когда-то шумел и процветал город. Краснота этого нарыва мерцает на фоне темной ночи и самого Черного Космического Пса. Он тяжело дышит все время, пока роет вокруг нарыва, открывая его свету и ветру. Черный Космический Пес скалится своей космической усмешкой и продолжает трудиться. Он счастливей всего, когда роет. Красный нарыв растет день ото дня, по мере того как пес его откапывает, сгребая огромные кучи лунной почвы будто снежные сугробы.
Вообще-то даже Пес не может сказать, насколько нарыв вырастет, прежде чем прорвется.
Глава XV
Тюгерротип
в которой Сентябрь и ее друзья входят в Планетарий, встречают тигра-джентльмена и производят впечатляющий оптический эффект
Гор на Луне великое множество. Одни совсем малюсенькие, перешагнешь и не заметишь, однако на их почти неразличимых склонах крошечные невидимые овцы жуют комья микроскопического снега. Другие же окаймляют Луну затейливым забором, за которым бродят барашки с лягушачьими ногами и обдирают покоробившуюся пеструю кору с гобеленовых деревьев. Самая высокая и грозная из этих гор зовется Пышное Платье; ее многоярусные юбки ниспадают с заснеженной сверкающей вершины, струятся складками и узорами до самой долины.
Скажу вам по секрету: в давние времена жила-была девушка, которая и впрямь носила эту гору на себе, как платье. Это была очень серьезная юная ведьмочка, а с ведьмами не шутят: им заколдовать тебя – все равно что шнурки завязать. Она носила очки, а еще у нее были очень-очень прямые волосы и высокоразвитое чувство юмора, местами походившее на чувство справедливости. И ей бы сильно не понравилось, если бы я вам рассказала, как вышло, что она выросла такая большая, так что лучше уж я помолчу – целее буду.
Многочисленные медные кольца и колеи окружают подножие Пышного Платья, его Нижнюю Юбку со всеми ее каменными кружевами и оборками, скалами и утесами, возвещающими: «Гора уже надевает вершины, так что подоткни свою гордыню и начинай восхождение». Там и сям на этих колеях гигантские луковицы, величиной с линкоры, гладкие и блестящие, раскрываются, словно цветки лотоса навстречу солнечному свету. Внутри этих разноцветных чаш найдется все, чему положено быть в уважающем себя городе. Колеи то и дело со щелчком приходят в движение, но движутся они плавно, без рывков, хотя кое-кто, конечно, все равно падает, примерно как мы с вами, когда едем на трамвае по чужому городу, где всякая остановка – неожиданность. Так вот, это и есть то самое место, куда ведет Эллипсис, его самые последние черные прудики и лужицы размером не больше кроличьей норы.
– А это точно самый легкий путь к внутренней кромке? – спросила Сентябрь.
После Эллипсиса и лунотрясения все двигались неспешно, думая каждый о своем. На поверхности Луны проступили гигантские трещины – следы лунотрясения. Но Сентябрь все равно ощущала удивительную легкость, словно гора с плеч упала – теперь, когда и эта ночь, и Молниеносные Джунгли остались позади. После такого, думала она, остается одно: ноги в руки и вперед. Она сделала свой выбор и теперь решила быть довольной собой. Канделябра в итоге с ними не пошла – только распустила в негодовании свой павлиний хвост и отвернулась. «Вандалы и софисты», – отрезала она и больше не произнесла ни слова.
От-А-до-Л нахмурил оранжевые брови:
