Повести об умных девочках - Эдуард Николаевич Успенский
Он умел перемещаться в подземелье, переходя из пещеры в пещеру сквозь стену. Мог оживить любой рисунок. Мог летать под землёй на ковре-самолёте. Мог играть на любом музыкальном инструменте. Прекрасно играл в шахматы. Он видел алмазы и рубины сквозь толщу земли. И никто этого не ведал, и никто не мог повосхищаться им.
Мало того, ему некому было передать свои знания!
Жуть!
Он сидел в своём любимом бирюзовом зале, освещённом невидимыми источниками света, на своём любимом бирюзовом троне, покрытом персидским ковром. Сидел под крепким шёлковым балдахином (мало ли, вдруг землетрясение или камнепад) и страшно переживал:
– Хоть бы какой заблудший ангел сюда залетел! Хоть бы какой негодный мальчишка провалился! Я бы его немедленно поймал, сделал любимым учеником, запер бы за решётку и начал обучать. Лет через двести у меня был бы хороший наследник.
Бахрам не любил откладывать дело в долгий ящик. Он протянул руку, взял золотой колокольчик с балдахина и позвонил.
– Амфилохий!
Тотчас же в пещеру, топая босыми ногами, протирая заспанные зелёные глазищи, ввалился здоровый верзила в малиновых трусах и с кувалдой.
– Я здесь, господин!
– Амфилохий! Ты что делаешь? Спишь?
– Никак нет, господин! Я не сплю. Я кувалду протираю! Сильно засорилась. Заржавела совсем. Здесь, под землей, однако, всё сильно ржавеет.
– Хорошо сказано, однако, – согласился Бахрам, – что всё ржавеет. А не кажется ли тебе, Амфилохий, что мы с тобой тоже сильно заржавели?
– Не кажется, господин. Люди не ржавеют.
– Это верно, Амфилохий, светлая голова. Тогда я по-другому скажу. А не кажется ли тебе, Амфилохий, что мы с тобой здесь сильно обросли мхом?
Амфилохий опять не согласился:
– Не кажется, господин. Люди мхом не обрастают.
– Н-да.
Бахрам долго молчал, потом произнёс:
– Скучный ты, Амфилохий, вот что. Иди-ка ты на своё место и добывай алмазы. И кувалда твоя мхом не покроется.
Но через пять минут он снова позвонил в колокольчик.
Амфилохий снова пришлёпал, волоча за собой кувалду. С ней он никогда не расставался. Видно, любил её.
– Чего тебе, господин?
– Вот чего. Ты, Амфилохий, умойся поосновательнее. Приоденься и поднимись наверх, на поверхность земли.
– Зачем? – испугался Амфилохий.
– Отыщешь там мальчишку поприличнее, запихнёшь его в мешок и принесёшь сюда. Будет у меня ученик.
– А умываться-то зачем?
– Чтобы мальчишку твоей чумазостью не напугать.
– Хорошо, господин. Слушаюсь и повинуюсь.
И пошёл верзила с грустью умываться. Делать нечего, воля господина для раба – всё равно что воля Аллаха для господина.
– Э-хе-хе, – сказал сам себе Бахрам. – Вот точно так же две тысячи лет назад один подземный слуга вылез наружу, пришёл на большой городской базар, нашёл меня в очистках, сунул меня в мешок, принёс меня сюда и отдал на обучение великому джинну Самархану.
Потом он подумал и добавил:
– А что? И не зря. Ведь вырос я и стал человеком. Мои бедные родители, которые меня никогда не видели, смело могут мной гордиться.
* * *
В это время третьеклассница Маша Скрипкина с портфелем в руках, не торопясь, прогуливаясь, шла в сторону, противоположную от школы. Она шла прогуливаясь, потому что прогуливала.
Её легко понять. Ей уже поставили две двойки по природоведению. Не хватало только третьей.
Дело в том, что Маша была сугубо городской житель, во всякую природу не верила и учить природоведение не хотела. А учительница Мария Ивановна очень хотела, чтобы она учила природоведение.
И вот нашла коса на камень.
Маша была упрямая, как маленький бычок. А Марья Ивановна была упрямая, как… В общем, Марья Ивановна тоже была упрямая.
Марья Ивановна не нашла к Маше правильного педагогического подхода. Ей бы надо было взять Машу в лес за город, показать ей всякие подснежники, букашки. Попросить родителей, чтобы они купили Маше птичку или рыбку. Посадить с Машей лук в банке на окне. Глядишь бы, Маша всё поняла про природу.
А Марья Ивановна воспитывала Машу двойками. Маша взяла и сбежала. Она шла и бурчала про себя:
– Камни, кирпичи – вот лучшая природа. В крайнем случае, фонари.
Вдруг канализационный люк пе-ред ней открылся, и из него высунулась здоровая курчавая голова размером с большой котёл для плова.
– Салям алейкум, – сказала голова. – Ты кто?
Надо сказать, что Маша была одета в лёгкий современный костюмчик: рубашка, курточка, портфель и тёмные брючата.
– Я – Маша, – ответила Маша. – А вы кто?
– Я – Амфилохий, – ответил джинн из канализации.
– А что вы там делаете? – спросила Маша. – Водопровод ремонтируете?
– Я на задании, – сказал курчавый джинн. – Меня послали искать ребёнка.
– У вас ребёнок потерялся?
– Нет ещё. У нас его пока ещё нет. Нам нужен толковый ребёнок. Ты, например, толковый ребёнок?
– Когда как, – ответила Маша. – Дома я – толковый ребёнок, а в школе не очень. Но если я дома уроки делаю, я не очень толковый ребёнок. А когда мы в школе не учимся, а играем, я опять толковый ребёнок.
«Совсем меня запутал этот мальчик, – подумал Амфилохий. – Надо хватать его и бежать. Всё равно не могу из люка вылезти, плечи не пускают. Лучше потом обменять его, если что не так».
На всякий случай он спросил:
– А ты считать умеешь? Или читать?
– Умею, – сказала Маша.
– Ну вот сколько будет, если… если прибавить… если поделить…
Он никак не мог придумать, что к чему прибавить и что на что поделить, потому что сам был неграмотным.
– Тьфу ты! – сказал он.
Он просто вытащил мешок, схватил Машу за шкирку и запихнул её в него.
– Эй ты, лопоухий! – кричала Маша. – Ты что делаешь?
– Не Лопоухий, а Амфилохий, – отвечал джинн. – Я ребёнка нашёл.
– Ты не того нашёл! – кричала Маша.
Она сердилась, кусалась, колотила его по спине ногами, но он упрямо тащил её вниз по подземным переходам.
* * *
И вот в пещеру великого подземного Бахрама вступил довольный Амфилохий с мешком.
– Вот, – вытряхнул он Машу на пол, – принёс, хозяин.
Маша плюхнулась на толстый ковёр, как тощая весенняя лягушка – всеми четырьмя лапами. Но быстро вскочила и приняла позу знаменитого японского каратиста Вань-Дзань-Дзень-Фу. (Ноги вперёд, корпус назад с поворотом направо, руки прижаты к груди, левый локоть направлен на противника.)
Любой нормальный человек, увидев такую решительно-агрессивную позу, сразу бы отступил. Но Бахрам был темноват в этом смысле.
Он осторожно, спиной вперёд,
