Борис Ицын - Подростки
— Понятно, — за всех сказал Валентин. — У нас тоже своя такая есть.
— Ну, отдохнули, — поднялся Данила. — Пошли!
Федосеича в избушке не застали. Его лодка виднелась на середине реки. Он проверял перемет.
Пока ожидали возвращения старика, Данила рассказал ребятам самое интересное — историю побега из тюрьмы…
…К побегу готовились Данила и еще двое политических заключенных. Уголовники решили им помочь. В свою очередь, политические должны были взять с собой одного из главарей уголовников, осужденного на вечную каторгу. Его собирались вскоре отправить в Нерчинск.
План был сложный, и осуществление его заняло много времени. Душой побега был старик-банщик, осужденный за бродяжничество, отсидевший в разное время леи пятнадцать.
…Однажды перед поверкой к часовому, что стоял у тюремных ворот снаружи, подбежал какой-то человек.
— Чего смотришь! — крикнул он. — Эвон за углом двое через забор сбежали.
Часовой вызвал караульного начальника. Еще несколько прохожих крикнуло:
— Арестанты убежали!
Поднялась паника. Поднятые по тревоге солдаты конвойной команды кинулись в погоню. В камерах началась поверка. Действительно, двоих уголовников не досчитались. Их нигде не оказалось. Ничего не дала и погоня. На самом же деле старый бродяга спрятал двоих под полом в бане, которая стояла в глубине двора около забора. Панику у ворот подняли дружки уголовников, которым была передана записка. «Убежавшие» же начали подкоп из бани через переулок в соседний двор. Работали посменно. Один копал, другой землю оттаскивал из подкопа. Приспособление для этого устроили — небольшой ящик на веревке. Тот, который рыл, насыпал ящик земли, дергал за веревку, другой подтаскивал, вываливал землю под полом бани, а ящик обратно отправлял по тому же сигналу.
Три недели работали арестанты. Уже тюремный забор прошли, переулок почти миновали. Осталось прокопать еще несколько саженей. Но вышел просчет, близко к поверхности земли повели подкоп. Ехала по переулку груженая подвода, колесо у нее и провалилось Все открылось Копальщикам срок прибавили, старика-банщика розгами выпороть хотели, да политические запротестовали, пригрозили объявить голодовку. Администрация тюрьмы испугалась огласки. Порядки в тюрьме стали строже, даже передачи запретили.
Однако мысль о побеге не покидала Данилу. Тюрьма была пересыльной. Сюда то и дело прибывали этапы, и здесь формировались партии арестантов для отправки в Сибирь. Один такой этап задержался почти на месяц. С этапниками удалось договориться. Данила, его двое товарищей и уголовник, приговоренный к вечной каторге, переменялись одеждой, фамилиями с четырьмя этапниками Те подробно рассказали Даниле и его сообщникам, откуда кто родом, все о своих родных, где и за что судились. Словом, все было предусмотрено. И вот пересыльную партию отправили. Ночью в арестантском вагоне беглецы перепилили решетки и, когда на повороте поезд немного сбавил ход, выпрыгнули из окна. Выпрыгнули благополучно, если не считать, что Данила ушиб плечо.
Было это под Курганом, и Данила на товарном поезде вернулся в Челябинск…
Федосеич, приплыв к избушке, искренне обрадовался гостям. Узнав, что парню нужно скрыться от полиции, старик посмотрел из-под лохматых бровей, пожевал губами немного и сказал:
— А, ну и добро, оставайся на здоровье! Лес — он и дом, и стол, и мать родная.
Больше о Даниле, о его дальнейшей судьбе не было сказано ни слова, но ребята были спокойны. Они знали — у Федосеича парень в полной безопасности. Даже окажись в лесу полицейские ищейки, беглец будет надежно спрятан.
Приятели поели с Федосеичем ухи, выкупались, на косе, что напротив была, побаловались немного с лотком, несколько крупинок золота Федосеичу намыли, да и домой побежали.
Теперь у них еще одно интересное дело прибавилось. По субботам они ходили к Федосеичу, обычно с ночевой. Даниле кое-какую провизию приносили, да вести от Степана. Из разговоров со Степаном и Данилой ребята поняли, что не за горами серьезные события.
Сходки в лесу были теперь нередкими. На многих из них бывали и ребята. Они то сидели точно рыболовы — стерегли, чтобы сходку врасплох не застали, то залезали на высокие сосны, или, спрятавшись в густой траве, наблюдали за дорогой. Они стали надежными пикетчиками. Не было случая, чтобы хоть раз пропустили постороннего.
Крупные революционные события происходили одно за другим.
В конце июня вспыхнула забастовка телеграфистов-железнодорожников. По всей магистрали затормозилось движение. Жандармерия и «хозяева» города встревожились. На востоке еще не отгрохотала война, а такой крупный узел парализован. А тут еще началась стачка рабочих чаеразвесочных фабрик Кузнецова и Высоцкого.
Вернулись из деревни Вера и Люба. Теперь четверо ребятишек (Фатьма и Валя могли быть с ними только по воскресеньям) хлопотали целые дни. Столлевские рабочие и железнодорожники организовали помощь бастующим, и ребята ходили по квартирам, разнося деньги и продукты.
Вокруг Нины Александровны Кочиной теперь группировалась часть городской интеллигенции: учителя, служащие контор, банков телеграфисты. Они устраивали лотереи, платные любительские спектакли и концерты. Собранные деньги Нина Александровна через Елену передавала комитету большевиков для поддержки бастующих.
Лето пролетело. Осенью из трех мальчиков в школу пошел только Николай. Аким Кошельников, правда, работал, но Валентин не настаивал на учении. Снова садиться в третий класс не хотелось: он вырос, да и другая мечта появилась — стать паровозным машинистом. Теперь он работал слесарем на текущем ремонте и между делом к паровозу присматривался.
Степан обещал через годик устроить учеником к знакомому машинисту.
Нашел себе заработок и Дмитрий. Ловкий, расторопный, смекалистый, он то товар из лавки по квартирам покупателей разносил, то поденно ходил по дворам хозяев побогаче: где дров наколоть, где поплотничать немного, палисадник поправить, ставню починить. Мог и за маляра средней руки сойти, словом, был, как говорится, мастером на все руки и время зря не терял. Заработок небольшой, но матери — подспорье.
Однако не было вечера, чтобы трое приятелей не повидались со Степаном, не послушали его рассказов, от которых ума-разума набирались.
— Да, орлы, — часто говаривал Степан, — вовремя вы родились! С наше проживете, такие ли времена наступят. Жизнь будет — малина!
И ребята понимали, о чем говорил Антипов. Все чаще и чаще слышали они слово «революция», которое теперь, особенно в семье Кошельниковых, произносили почти без опаски.
События нарастали.
Глава XIV
ШКВАЛ КРЕПНЕТ
Полиция и жандармы притихли, в депо они теперь почти не показывались. Зато Валя часто видел, как где-нибудь за паровозом, почти открыто, собирались группы рабочих: Степан или Папулов читали им большевистские прокламации или газету, а то беседовали, отвечая на многочисленные вопросы.
Однажды, после обеда, в цех пришла группа телеграфистов.
Шагавший впереди молодой, высокий, сутулый, чахоточного вида человек, все время озирался по сторонам, ища кого-то. К нему подошли, бросив работу, Степан, Папулов и еще несколько деповских. И сейчас же, следом за ними, побросали работу остальные. Люди сразу почувствовали, что телеграфисты пришли неспроста.
Валентин, конечно, тоже подбежал к собравшимся.
Высокий телеграфист говорил. Валентин многого не слышал, но понял главное — все железные дороги России забастовали.
Через час протяжный гудок поплыл над станцией, над поселком. Изо всех цехов выходили рабочие.
Над толпой, как и тогда, в первый раз, витало знакомое слово: «забастовка» и рядом с ней зазвучало все громче и другое: «революция!».
Митинг состоялся на площади перед вокзалом. Сюда пришли и столлевские рабочие, и многие жители поселка. Валентин встретился с приятелями, которые не замедлили прибежать на митинг.
Над толпой поднялся оратор. Ребята узнали Андрея. Они много раз видели его у Степана, а не так давно провожали к Федосеичу, на свидание с Данилой.
Андрей коротко рассказал о первой всероссийской железнодорожной забастовке.
— Это — начало решительного боя с самодержавием, — говорил он. — Мы теперь требуем не только экономических уступок. Наша борьба политическая. Наша забастовка — удар по царизму. Это — пролог революции…
Ему не дали продолжить. Могучее «ура» пронеслось над толпой. Люди размахивали руками, вскидывали вверх картузы. Шум и крики не стихали минут пять. Народ ликовал. Слова Андрея заставляли сотни сердец забиться учащенней.
Когда митинг закончился и толпа двинулась, в голове колонны взвилось алое знамя. Несколько сильных голосов начали:
