Георгий Караев - На перекрестках столетий
— Ну вот здесь я вас должен покинуть, — говорит Андрей Павлович.
Капитана высаживают у маленькой лодочной пристани и тепло прощаются с ним.
— Как же вы теперь доберетесь до дому? — спрашивает Володя.
— Не беспокойтесь, тут ходит рейсовый автобус. Напишите, как у вас проходит поход. Мой адрес у Аллы.
— Непременно! — кричат ребята. — Не забывайте нас!
— До встречи в Ленинграде! — машет им вслед Андрей. — Попутного ветра!
Глава 10. По днепровским морям
Морем без карты. К могиле поэта на Тарасову гору. Морские шлюзы. Кременчуг-город. У бывшего концлагеря.Переход от Киева до Кременчуга занял семь дней.
Погода благоприятствовала плаванию, однако большое встречное движение судов заставляло путешественников все время держаться ближе к берегу, пропускать тяжело груженные баржи, плавучие землечерпалки и пассажирские теплоходы. Досаждали и неугомонные моторки, проносившиеся во все стороны. Приходилось постоянно следить за тем, чтобы ненароком не столкнуться с каким-нибудь речным лихачом. Так что к концу дневного перехода все чувствовали себя изрядно усталыми.
Часто попадались полузатопленные островки и длинные песчаные отмели, которые надо было осторожно обходить, затрачивая на это много сил и времени. С благодарностью вспоминали Андрея Павловича, хорошо знавшего нижний фарватер реки и объяснившего ребятам, как лучше преодолевать наиболее сложные отрезки пути.
Мало-помалу левый низменный берег Днепра стал отступать все дальше и дальше, пока совсем не исчез за горизонтом.
— Что это? — спросила Сашу Нина Николаевна. — Неужели опять «море»?
— Ничего не могу понять, у меня на карте здесь никакого моря опять нет, — смущенно ответил он.
— Твоей картой только костер растапливать, — досадливо бросил Володя. — Держитесь буйков. Потом разберемся что к чему.
Буйки были хорошо видны: справа — красные, слева — черные. Вскоре скрылся из глаз и правый берег. Ветер свежел и туго выгибал паруса, мачты поскрипывали.
Ребята тревожно вглядывались вперед. Пошел уже третий час, как они вышли в открытое море, — и нигде никакого ориентира. Одинокими и потерянными чувствовали они себя среди этой необозримой водной стихии.
Так продолжалось еще около часа. Наконец появилась долгожданная башня маяка.
— Ну слава богу, — облегченно вздохнул Володя.
— Мы как мореплаватели прошлого, — заметила Нина Николаевна. — Они так же вот радовались, завидев на горизонте землю.
— Ну у них-то было посерьезней, — возразил Саша. — А впрочем, известное сходство есть.
К ребятам вернулось хорошее настроение. Недавние томительные предчувствия и опасения разом улетучились. Сережа Жарковский даже стал напевать: «Капитан, капитан, улыбнитесь…»
Берег вырастал прямо на глазах. Уже видно было большое село с пристанью.
— Впереди шлюз! Нам дают зеленый свет, — сказал Саша, опуская бинокль.
Они успели как раз вовремя — массивные створки ворот начали сходиться за караваном барж со щебенкой и тянувшим их буксиром по имени «Быстрый».
* * *Сразу по выходе из шлюза на плавно забирающем вверх правом берегу Днепра открылся старинный Канев. Его Успенский собор, построенный еще в первой половине XII века, окружен теперь многоэтажными жилыми кварталами.
Сережа присмотрел на левом берегу удобное местечко для лагеря на песчаной косе в мелколесье, где можно было всласть купаться и не ходить далеко за сухим валежником.
Только начали вытаскивать ушкуи из воды, как Саша позвал товарищей:
— Глядите, ребята! Там, на горе, могила Тараса Шевченко.
Освещенный косыми лучами заходящего солнца памятник великому украинскому поэту над днепровской кручей выглядел особенно впечатляющим.
— И впрямь, до чего красиво стоит! — сказала Нина Николаевна. — Помните, Тарас Шевченко писал в своем завещании:
…Чтоб лежать мне на кургане,Над рекой могучей,Чтобы слышать, как бушуетСтарый Днепр под кручей…
— Устроим завтра дневку и сходим к нему на могилу, — предложила Таня.
— Не возражаю, — кивнул Володя. — К тому же, я слышал, в Каневе похоронен и Аркадий Гайдар.
На Тарасову гору, раньше называвшуюся Чернечьей, они поднялись еще до полудня и долго любовались с ее вершины окрестными полями и серебристой лентой Днепра, огибающей Канев. У памятника Тарасу Шевченко все сфотографировались на память. Поэт вглядывается в милые его сердцу днепровские дали, слегка наклонив голову, словно прислушиваясь к неумолкающему плеску волн и думая свою думу.
В городском парке Володя первым заметил на берегу Днепра могилу Аркадия Гайдара. Автор «Чука и Гека», «Тимура и его команды» и многих других замечательных детских книг, в шестнадцать лет уже командовавший полком на фронтах гражданской войны, в 41-м году стал военным корреспондентом газеты «Красная звезда». Прорываясь из окружения под Киевом, он сменил перо на автомат и, оставшись в партизанском отряде, пал смертью храбрых 26 октября в ночном бою…
В лагерь вернулись берегом Днепра. Синий июльский вечер рассыпал над темной рощей крупные яркие звезды. Искры костра взлетали в небо и гасли, подхваченные легким ветерком. Одна, самая большая, оранжевым светляком унеслась над рекой. И казалось, это летит в островерхой буденовке на горячем коне Гайдар — Всадник, скачущий впереди.
* * *Утром не успели ушкуйники поднять паруса, как течение подхватило их, и вскоре Канев с Тарасовой горой скрылись за поворотом реки.
Привольная речная дорога Днепра продолжала виться между холмистыми зелеными берегами, плавно омывая большие и малые острова.
Сфотографировали на ходу пристань «Тубельцы» с громадным одиноким тополем на пригорке. Но вот обрывистый правый берег ушел в сторону, вскоре исчез и левый.
— Подумайте, снова море! — изумилась Маша.
— Да, похоже на то, — сказал Володя.
Через некоторое время берега вернулись на свои места, и между ними повисла стальная арка моста. За ней виднелся шпиль телевизионной башни. Прямо по курсу ушкуи поджидали два маяка с узким проходом между ними.
— Что это? Шлюз? Вроде бы рановато, — недоумевал Сережа.
Тем не менее повернули в канал между маяками, но вскоре поняли, что очутились в гавани города Черкассы. Высокая бетонная стенка причала, отлично приспособленная для приема больших кораблей, совершенно не устраивала наших ушкуйников. Надо было как-то выбираться. Однако сделать это оказалось непросто. Суда очутились в своеобразной ловушке. Едва путешественники попытались развернуться, как дорогу им преградил белоснежный красавец теплоход, идущий на швартовку. Чтобы не столкнуться, пришлось прижаться бортами ушкуев почти вплотную к дамбе. Когда опасность миновала, ребята поспешили задним ходом выбраться из коварного канала.
И вновь цепочка бакенов ведет ушкуи через безбрежный простор водохранилища. Ветер совсем стих, и паруса беспомощно обвисли. Течения почти не ощущается. Моторы и весла, моторы и весла.
Так миновали Адамовку, Светловодск…
Уже сгущались короткие южные сумерки, когда далеко впереди замигал наконец прожектор шлюзового маяка. Еще одно, пожалуй самое большое, море было пройдено.
* * *Лишь к вечеру следующего дня участники экспедиции подошли к Кременчугу. Сразу за деревянной пристанью с каменной пристройкой — столовой и кассами начинался нескончаемый парк.
Название города, возможно, связано с днепровскими порогами: впередсмотрящий на носу головной ладьи, завидя порог, громко кричал: «Кремень — чуй!», что означало: «Порог! Будь бдителен». Так и стали называть потом город — Кременчуг.
А можно происхождение этого названия объяснять и по-другому. Частые нападения соседних кочевых племен, а затем татар и турок отразились в героических сказаниях и легендах. Одна из легенд рассказывает, как однажды несметное татарское войско окружило у Днепра отряд казаков.
«Сдавайтесь!» — кричали казакам враги. Но, даже раненые и те продолжали мужественно сражаться. Сам седой Днепр-Славутич подивился их отваге. И покрыл лихих воинов своей водой. В кремень превратились они. Неслыханное дело: рубят татары казаков саблями, а сабли зазубриваются; колют пиками, пики ломаются… Испугались враги и бросились бежать. С тех пор окаменевшие казаки остались на том месте вечными стражами славянской земли.
— А где же сам город? — недоумевала Маша, когда путешественники вышли по парковой аллее к пустынной автобусной остановке.
— В самом деле, странно, — сказал Володя.
Пожилая женщина с хозяйственной сумкой, стоявшая на остановке, рассмеялась.