Ренсом Риггз - Библиотека душ

Я вздрогнул, и Эмма провела теплой рукой снизу вверх по моей спине. Бентам тоже это заметил и воскликнул:

— Прошу прощения! У меня так редко бывают посетители, что, когда они приходят, я не могу удержаться от того, чтобы не похвастаться своей коллекцией. Итак, я все еще обещаю чай, и чай не преминет быть.

Бентам указал тростью вперед, и Пи-Ти побрел дальше. Следом за ними мы миновали комнаты, где хранились покрытые чехлами артефакты, и прошли через другие части дома. Во многом это было типичное жилище богача: здесь была прихожая с мраморными колоннами, парадная столовая, украшенная гобеленами, со столом, за которым могли рассесться десятки человек, флигели, чье единственное назначение, казалось, было демонстрировать со вкусом подобранную мебель. Но в каждой комнате наряду со всем остальным, всегда находилась пара предметов из коллекции странных вещей Бентама.

— Испания, пятнадцатый век, — объявил он, указывая на сияющие доспехи в холле. — Получил их новехонькими. Сидят на мне как влитые!

Наконец, мы пришли к библиотеке, самой красивой из всех, которых я когда-либо видел. Бентам велел Пи-Ти опустить его, стряхнул с пиджака шерсть и проводил нас внутрь. Комната занимала, по меньшей мере, три этажа, с полками, поднимающимися на головокружительную высоту. Чтобы достать до них, повсюду были построены множество ступеней, узких мостиков и передвижных лестниц.

— Сознаюсь, я не читал их все, — произнес Бентам, — но я работаю над этим.

Он привел нас к целому батальону кушеток и диванов, окружавших пылающий камин, чье тепло наполняло комнату. У камина ждали Шэрон и Ним.

— И это меня они называют «не заслуживающим доверия наглецом»! — прошипел Шэрон, но прежде чем он принялся ругать меня дальше, Бентам прогнал его за одеялами для нас. Мы были под покровительством хозяина дома, и Шэрону с его нагоняем пришлось обождать.

Не прошло и минуты, как нас усадили на диван и закутали в одеяла. Ним суетился вокруг, готовя на позолоченных подносах чай, а Пи-Ти, свернувшись у камина, быстро погружался в спячку. Я пытался сопротивляться чувству приятной удовлетворенности, которое начало охватывать меня, и сосредоточиться на нашем незавершенном деле: главных вопросах и, по всей видимости, неразрешимых проблемах. Наших друзьях и имбринах. На абсурдности и безнадежности задачи, которую мы поставили перед собой. Этого было достаточно, чтобы сломать меня, если бы я подумал обо всем этом сразу. Так что я попросил Нима положить три куска сахара и налить сливок, чтобы чай стал почти белым, затем осушил чашку в три глотка и попросил еще.

Шэрон отошел в угол, где он мог дуться сколько угодно, но все равно подслушивать наш разговор.

Эмме не терпелось покончить с формальностями.

— Итак, — произнесла она, — теперь мы можем поговорить?

Бентам проигнорировал ее. Они сидел напротив нас, но смотрел только на меня с непонятной еле заметной усмешкой.

— Что? — спросил я, вытирая подтеки чая с подбородка.

— Невероятно, — промолвил он. — Ты просто вылитая копия.

— Кого?

— Твоего деда, конечно.

Я опустил чашку:

— Вы знали его?

— Знал. Он был мне другом, давно, во времена, когда я остро нуждался в друге.

Я взглянул на Эмму. Она слегка побледнела и крепко сжимала чашку.

— Он умер несколько месяцев назад, — сообщил я.

— Знаю. Я был очень опечален, услышав об этом, — ответил Бентам. — И удивлен, если быть честным, что он продержался настолько долго. Я полагал, что его убили уже давно. У него было так много врагов. Но он был чрезвычайно талантлив, твой дед.

— Какова была природа вашей дружбы, если быть точным? — поинтересовалась Эмма тоном полицейского дознавателя.

— А вы, должно быть, Эмма Блум, — откликнулся Бентам, наконец взглянув на нее. — Я много слышал о вас.

Она выглядела удивленной.

— Правда?

— О, да. Абрахам очень любил вас.

— Это для меня новость, — ответила она, краснея.

— Вы даже красивее, чем он рассказывал.

Она стиснула зубы.

— Спасибо, — произнесла она ровным голосом. — Как вы познакомились с ним?

Улыбка Бентама увяла.

— Перейдем к делу, значит.

— Если вы не возражаете.

— Вовсе нет, — отозвался он, хотя его обхождение стало заметно прохладнее. — Итак, ранее вы спрашивали меня о комнате Сибири, и я знаю, мисс Блум, что мой ответ вас не удовлетворил.

— Да, но меня… нас… больше интересует дедушка Джейкоба, и то, зачем вы привели нас сюда.

— Эти темы взаимосвязаны, обещаю. Та комната, и этот дом в целом, это то, с чего следует начать.

— Хорошо, — ответил я. — Расскажите нам про дом.

Бентам вздохнул и приложил сложенные домиком пальцы к губам, раздумывая. Затем он произнес:

— Этот дом наполнен бесценными артефактами, которые я привозил из экспедиций в течение всей своей жизни, но ни один из них не является более ценным, чем сам дом. Это машина, устройство моего собственного изобретения. Я назвал его — Панпитликум[5].

— Мистер Бентам — гений, — заметил Ним, ставя перед нами тарелку с сандвичами. — Сандвичи, мистер Бентам?

Бентам отмахнулся от него.

— Но даже не это лежит в основе всего, — продолжил он. — Моя история начинается задолго до того, как был построен этот дом, в те времена, когда я был юношей примерно твоего возраста, Джейкоб. Мой брат и я воображали себя исследователями. Мы просиживали над картами Перплексуса Аномалуса и мечтали о том, как посетим все петли, что он открыл. О том, как найдем новые, и посетим их не просто один раз, а еще и еще. Подобным способом мы надеялись сделать странный мир снова великим, — он подался вперед. — Понимаете, что я имею в виду?

Я нахмурился:

— Сделать его великим с помощью… карт?

— Нет, не только карт. Спросите себя, что делает нас слабыми, как людей?

— Твари? — предположила Эмма.

— пустóты? — добавил я.

— До того как появились и те и другие, — подсказал Бентам.

Эмма попыталась снова:

— Преследование нас нормальными?

— Нет. Это всего лишь симптом нашей слабости. Что делает нас слабыми — это география. В мире, согласно моим грубым подсчетам, сейчас насчитывается около десяти тысяч странных людей. Мы знаем, что они должны там быть, как знаем, что должны быть во вселенной и другие планеты, где существует разумная жизнь. Это доказывается математически, — он улыбнулся и пригубил чай. — Теперь только представьте: десять тысяч странных людей, все с потрясающими талантами, все в одном месте и объединены одном общим делом. Это была бы сила, с которой пришлось бы считаться, не так ли?

— Полагаю, что так, — ответила Эмма.

— Совершенно определенно так, — продолжил Бентам. — Но география разбила нас на сотни слабых подгрупп: десять странных здесь, двенадцать — там, потому что чрезвычайно трудно путешествовать из петли в австралийском аутбэке[6], например, в петлю где-нибудь на Африканском Роге[7]. И следует учитывать не только естественные опасности, исходящие от нормальных и мира вообще, но и опасность ускоренного старения во время такого длительного путешествия. Тирания географии исключает все посещения, кроме самых кратких, между удаленными петлями, даже в эту современную эру воздушных путешествий.

Он сделал короткую паузу, в то время как его глаза изучали комнату.

— Так вот. Представьте, что существует связь между той самой петлей в Австралии и петлей в Африке. Неожиданно, жители этих петель смогут наладить взаимоотношения. Обмениваться друг с другом. Учиться друг у друга. Объединяться во времена кризиса, чтобы защищать друг друга. Сколько появится захватывающих возможностей, которые до этого были невозможны. И постепенно, когда таких связей будет становиться все больше и больше, странный мир превратится из кучки разбросанных по всему свету племен, прячущихся в изолированных петлях, в могучую нацию, единую и сильную.

Бентам все более оживлялся в процессе рассказа, а на последних словах поднял руки и растопырил пальцы, словно хватаясь за невидимый турник.

— Отсюда и машина? — рискнул предположить я.

— Отсюда и машина, — подтвердил он, опуская руки. — Мы искали, я и мой брат, более легкий путь для исследования странного мира, а вместо этого нашли путь, как объединить его. Панпитликум должен был стать спасителем нашего народа, изобретением, которое могло бы навсегда изменить сущность странного общества. Работает это так: вы начинаете здесь, в доме, с небольшой деталью машины, под названием «челнок». Она помещается в руке, — пояснил он, раскрывая ладонь. — Вы забираете ее с собой, выходите из дома, из петли, а затем несете через настоящее в другую петлю, которая может находиться на другом конце света или же за соседней деревней. А когда вы возвращаетесь сюда, челнок соберет и принесет в себе ДНК-подобный набор характеристик той петли, который может быть использован для построения второго входа в нее отсюда, из этого дома.