Марк Твен - Принц и нищий
– Прошу вас об одной милости. Взгляните мне в лицо так, чтоб я мог видеть ваши глаза… Вот так. Теперь отвечайте: знаете вы меня?
– Нет, не знаю.
– Поклянитесь!
– Клянусь! – послышался тихий, но внятный ответ.
– Господи, это переходит границы всякой вероятности!
– Бегите, бегите скорей! Ради Бога, спасайтесь, пока есть еще время…
В эту минуту в комнату ворвались солдаты, и началась жестокая свалка. Сила, разумеется, одолела, и Гендона потащили вон. Короля тоже схватили; обоих связали и повели в тюрьму.
Глава XXVII
В тюрьме
Все камеры в тюрьме были заняты, поэтому двух друзей приковали к стене в большой общей камере для незначительных преступников. Они попали в многолюдное общество: тут было человек двадцать арестантов обоего пола и разного возраста, закованных в кандалы, – буйная, циничная орда.
Король горько жаловался на оскорбление, нанесенное его королевскому достоинству; Гендон угрюмо молчал. Этот новый удар его ошеломил, да и не мудрено. Блудный сын возвращался домой сияющий, счастливый, мечтая о предстоящей радостной встрече, – и вдруг этот неожиданный холодный прием и тюрьма… Гендон и сам не мог решить, чего было больше во всем этом приключении – трагедии или самого грубого комизма, – до такой степени действительность обманула его ожидания. Он чувствовал почти то же, что должен чувствовать человек, беспечно вышедший полюбоваться радугой и пораженный ударом молнии. Но мало-помалу мысли его начали проясняться и вскоре всецело сосредоточились на Эдифи и ее странном, непонятном для него поведении. Он думал и передумывал об этом на все лады, но не мог прийти ни к какому мало-мальски утешительному выводу. Узнала она его или не узнала? Это был трудный вопрос, над которым он долго ломал голову. Наконец он решил, что она узнала его, но солгала из корыстных побуждений. Злоба душила его, у него готово было сорваться проклятие, но имя ее было так долго священным для него, что проклятие не шло с языка и сердце отказывалось повиноваться рассудку.
Завернувшись в грязные, рваные арестантские одеяла, Гендон и король провели тревожную ночь. Тюремщик за взятку, тайком, принес водки в общую камеру: послышались непристойные песни; поднялись брань, ссоры и драка. Наконец, уже за полночь, один арестант, поссорившись с какой-то женщиной, бросился на нее и чуть не убил ее кандалами. По счастью, тюремщик подоспел вовремя и навел порядок, оттузив провинившегося. После этого наступила относительная тишина и, пожалуй, можно было бы даже уснуть, если бы не стоны наказанного.
В продолжение всей последующей недели дни и ночи тянулись с томительным однообразием. Днем в камеру являлись какие-то люди (Гендон мог более или менее отчетливо припомнить их лица) поглядеть «самозванца» и потешиться над ним, а по ночам неизменно шло пьянство, и в камере стоял шум от песен, криков и брани. Впрочем, в конце недели случилось происшествие, выходившее из ряда обыкновенных. В одно прекрасное утро тюремщик привел в камеру какого-то старика и сказал ему:
– Негодяй здесь; ну-ка, посмотрим, годятся ли на что-нибудь еще твои старые глаза: попытайся-ка, узнай мне его.
Гендон поднял голову, и в первый раз с того дня, как он сидел в тюрьме, в душе его шевельнулось что-то похожее на радость.
«Это Блэк Андрюс, – подумал он, – старый батюшкин слуга, – честный, добрый старик; по крайней мере, был таким когда-то. Нынче, кажется, честные люди перевелись; остались одни негодяи. Конечно, и этот узнает меня, но отречется от меня, как и все остальные».
Старик обвел взглядом камеру, всматриваясь в каждое лицо, и наконец сказал:
– Да где же он? Я что-то не признаю его между этими разбойничьими харями.
Тюремщик захохотал.
– Ну, а посмотри-ка вот на этого долговязого молодца. Какого ты о нем мнения? – спросил он.
Старик подошел к Майльсу и долго всматривался в его лицо; потом покачал головой и сказал:
– Нет, это не Гендон, да никогда им и не был!
– Молодец старина! Видно, старые-то глаза еще служат тебе. Будь я на месте сэра Гуга, взял бы я эту собаку, да вот так бы его…
Тюремщик, не договорив фразы, приподнялся на цыпочки, как бы с воображаемой веревкой на шее, и издал горлом такой звук, как будто задыхался.
– Да и то еще он должен бы был благодарить Господа Бога, что дешево отделался, – с негодованием добавил старик. – Кабы позволили мне распорядиться с этим мерзавцем, я бы изжарил его живьем, как честный человек.
Тюремщик разразился злорадным хохотом и сказал:
– Не хочешь ли с ним поболтать, старина, для забавы? Это можно. Я думаю, тебя это займет.
С этими словами он повернулся и вышел из камеры. Тогда старик упал на колени и прошептал:
– Благодарение Богу, ты вернулся, господин! А мы-то вот уже семь лет считали тебя умершим. Я вас сразу узнал и чуть с ума не сошел от радости. Трудно мне было ломать комедию, притворяться, будто я не вижу здесь никого, кроме воров да разбойников. Я стар и беден, сэр Майльс, но скажите только слово, – и я всем расскажу всю правду-истину, хотя бы меня за это повесили.
– Нет-нет, не надо, – отвечал Гендон. – Только себе беду наживешь, а мне все равно не поможешь. Я и так благодарен тебе; ты возвратил мне утраченную веру в людей.
Старый слуга оказался очень полезным для Гендона и короля; он заходил в тюрьму ежедневно, а иногда и по два раза на дню, под предлогом потешиться над самозванцем, и всегда приносил им тайком разные лакомства в подкрепление к скудному тюремному пайку; он же снабжал узников текущими новостями. Лакомства Гендон приберегал для короля, который, пожалуй, и не выжил бы на скудной и грубой тюремной пище. Андрюс должен был ограничиваться весьма непродолжительными визитами, во избежание подозрений, но зато он всякий раз ухитрялся сообщать Гендону какую-нибудь интересную новость; новость обыкновенно передавалась шепотом вперемешку с громкими ругательствами и грубыми насмешками, предназначавшимися для других слушателей.
Таким образом, мало-помалу Гендон узнал все, что произошло в их семье в его отсутствие. Шесть лет тому назад умер Артур. Эта утрата, в соединении с полным отсутствием вестей о Майльсе, подорвала здоровье старика-отца. Чувствуя приближение смерти, он выразил желание при жизни устроить судьбу Эдифи и Гуга, то есть повенчать их. Эдифь долго не соглашалась, надеясь на возвращение Майльса, как вдруг пришло письмо с известием о его смерти. Этот новый удар доконал сэра Ричарда; теперь он был уверен, что конец его близок. Вместе с Гугом они приступили к Эдифи, требуя решительного ответа; но и тут ей удалось отсрочить свадьбу: сперва на месяц, потом на другой и на третий. Наконец свадьба-таки состоялась; молодых обвенчали у смертного одра сэра Ричарда. Брак оказался несчастным. Вскоре начали ходить слухи, будто после свадьбы молодая нашла в бумагах мужа писанный его рукою черновик письма с известием о смерти Майльса и таким образом уличила его в обмане, который ускорил смерть сэра Ричарда. Говорили также, что муж очень дурно обращался с женою и со всеми домашними. Вообще, со смертью отца сэр Гуг сбросил личину и показал себя тем, чем он был в действительности, – жестоким, безжалостным деспотом ко всем, кто находился в зависимости от него.
Иной раз, случалось, старик Андрюс заговаривал о таких вещах, к которым и король начинал прислушиваться с живым интересом.
– Ходят слухи, – сказал он однажды, – будто король помешался. Только, ради Бога, никому не говорите, что я вам это сказал. Говорят, за такие разговоры казнят.
Его Величество с негодованием посмотрел на старика и сказал:
– Король и не думал сходить с ума; а ты, милый друг, лучше бы сделал, если бы знал свое место и не путался в чужие дела, в которых ничего не смыслишь.
– Что такое приключилось с малым? О чем он толкует? – спросил Андрюс, удивленный этим неожиданным нападением. Гендон сделал ему знак оставить мальчугана в покое, и старик продолжал:
– Покойного короля, говорят, через два дня будут хоронить в Виндзоре, – погребение назначено на 16-е этого месяца, – а новый король 20-го будет короноваться в Вестминстере.
– Не мешало бы им сперва его отыскать, – заметил Его Величество и добавил уверенным тоном, – впрочем они, разумеется, заранее примут все меры… да и я тоже.
– О чем это он, ради Бога? – снова начал было старик, но Гендон опять сделал ему знак оставить эту тему.
– Сэр Гуг собирается на коронацию, – продолжал старик свою болтовню, – он едет с большими надеждами. Говорят, надеется вернуться пэром; ведь он в большой чести у лорда-протектора.
– У какого лорда-протектора? – воскликнул король.
– У его светлости герцога Сомерсета.
– Какого герцога Сомерсета?
– Ах, батюшки! Да ведь он у нас один только и есть, – Сеймур, граф Гертфорд.
– С каких же пор он герцог, да еще лорд-протектор? – спросил король резко.
– С последнего дня января.
