Юрий Александров - Кудеяров стан
Он расстелил на траве мокрую рубаху. Действительно, в ней завернуто было несколько десятков небольших рыбок.
Глеб молча сворачивал удочки.
— Понимаешь? — рассказывал Игорь. — Приехали какие-то двое на велосипедах… они не первый раз уже. У них тол и самодельные взрыватели. Вот, я тебе скажу, хитрая механика: бросают в воду плитку тола с длинной веревочкой, потом под водой за веревочку дергают, чеку из взрывателя выдергивают и — взрыв. Я им рыбу помогал собирать… Они и мне дали раз швырнуть — вот бабахнуло! Меня всего водой забрызгало… Килограммов пять хорошей рыбы набрали, а то и больше. А мне мелочь за работу дали. Теперь мы с ухой! И завтра они будут. Мы договорились. Я им такое рыбное место показал — помнишь, самый омут… Мы бы ещё сегодня в него саданули, да взрывчатки у них с собой больше не было.
Глеб поднял голову. Только сейчас Игорек увидел, до чего разозлен его товарищ.
— Заработал подачку?… А сколько они своим толом рыбы сгубили? Так свинья в поле делает: на копейку сожрет, на сто рублей напакостит. Ты смотри — ещё до сих пор мертвая рыба плывет… тысячи её твои дьяволы сгубили!
Игорь с удивлением всматривался в злое лицо Глеба.
— Тысячи, — прошипел уже Глеб, — вредители твои велосипедисты, вот они кто! Преступники!
Опять понял Игорь, что прав его друг.
И всё же ложное самолюбие не позволило мальчику сразу признать свою вину.
— Ну ладно… просто завидуешь…
Глеб смолчал. Это было Игорю тяжелей всего. Лучше бы ругал, обвинял, тогда и отговариваться легче.
Игорек начал опять, уже неуверенно и слабо:
— Да я же, собственно, почти ни при чём. Не я же затеял. А что кинул одну, так не все ли равно? Они бы кинули… домой бы не повезли, не бойся. Кто именно кинул — это в конце концов значения никакого не имеет. А что собирал рыбу… так всё равно она бы пропала бесполезно. Ведь уже глушеная.
Глеб с досадой махнул рукой.
— Значит, если бандиты будут людей резать, а ты убитых раздевать, ты тоже не виноват… мол, всё равно люди уже мертвые, а одежда на них пропадает бесполезно.
— Ну, сравнил тоже… — не соглашается Игорь, хотя сравнение товарища обидело мальчика именно тем, что показалось ему самому справедливым.
— Заработал… к преступникам примазался, — не щадит друга разгневанный Глеб.
Игорь уже понимает, что глупо и необдуманно поступил, связавшись с глушителями, но самолюбие опять не дает в этом сознаться. Он с вызовом криво усмехается:
— Развел мораль-философию. Просто тебе обидно, что у меня улов больше твоего. Брось, Глеб, давай ссыпать рыбу «до купы». Пошли на городище? Хватит.
Глеб домотал удочки. Игорек довольно спокойно смотрел на вынутую товарищем из воды снизку с четырьмя окуньками и одиноким голавликом. Его, Игорева, добыча солиднее этой пятерки.
Но вот большая щука, трепеща, повисла в воздухе на крепком проволочном кукане.
— Ого! — Игорь и заинтересован и, правду сказать, неприятно поражен.
Конечно, нехорошая вся эта история, но до сих пор он старался утешить себя: «Теперь мы с ухой», но оказалось, что уха не слишком нуждается в его рыбе.
Мальчик опустил голову и поплелся вслед за Глебом на Кудеяров стан.
На душе скверно, хуже и быть не может.
ГЛАВА XXI. ГОРДИТЬСЯ НАДО!
Уха получилась на славу. Щуку изжарили, обложили вокруг зарумянившимися картофелинами, и она долго ещё шипела на угольках догоревшего костра, разинув страшную пасть, словно угрожая своим погубителям.
Долго пришлось ждать Дмитрия Павловича. Деда, правда, это не волновало; уха истомилась на горячем костре и ещё вкуснее стала.
Наконец зашуршали и задвигались верхушки кустов орешника на узкой тропинке. Мелькнули спицы и руль велосипеда.
— Опаздываете, Павлович! — крикнул дед. — К трем обещались быть, а уже к шести…
Но из зелени орешника глянуло молодое розовощекое лицо. Ведя за руль новенький велосипед, показалась девушка. Оживленная, чуть курносенькая, в синих спортивных брюках, в синей блузке и в красной косынке на голове. Она, видимо, очень торопилась, разрумянилась и быстро дышала:
— Здравствуйте. Русавина мне нужно, — она глянула на записку, что держала в руке, — Дмитрия Павловича… Здесь должен быть.
Девушка села на траву и платком отерла горячую влажную шею. Перевела дыхание.
— Уж так торопилась — дело спешное.
Удивленные мальчики молча глядели на приезжую. Дед безнадежно развел руками.
— Нету его здесь, красавица! Сами ждем вот уже третий час. Да ты откуда? Зачем он нужен-то?
— Из Колодного я, из района.
— А он в Колодном, не возвращался ещё.
Девушка вскочила на ноги.
— Ему ведь вызов спешный к телефону. К семи чтобы быть на переговорной. Междугородная просит.
— Откуда?
— Кто его знает! Заказ нам из области, а там… Может, Москва, может, другой какой город. И разговор заказан спешный — видно, дело важное. Да какой он из себя-то, ваш Дмитрий Павлович? Может, я его по пути встречу…
Дед подробно описал наружность археолога. Девушка поднялась с травы.
— Отдохни, отдышись, — удерживал старик, — вишь, запыхалась.
Но велосипедистка только рукой махнула и исчезла в кустах.
А через полчаса приехал Дмитрий Павлович. Тоже усталый — видимо, торопился. Увидел, что его ждут у костра, подошел и сел, потирая руки.
— Есть хочу, дедушка! Где моя большая ложка? — Он знал, что трудно большее удовольствие доставить гостеприимному деду, а кроме того, и действительно не на шутку проголодался.
— Садитесь, товарищ ученый, припоздали…
Дмитрий Павлович сел.
— А тут к вам девушка приезжала… — начала Вера.
Старик на нее недовольно шикнул. Он, видимо, хотел, чтобы Дмитрий Павлович спокойно пообедал.
— Что? Девушка? — по-юношески встрепенулся ученый, удивленный и, видимо, даже взволнованный известием. — Какая девушка?
Ребята рассказали о недавней велосипедистке и о вызове. Дмитрий Павлович положил ложку и быстро встал на ноги.
— Ехать надо!
И как ни старался дед убедить археолога, что всё равно уже поздно, что вызов к семи, а сейчас уже седьмой час, тот, не слушая причитаний, что «эдак никакие жилы не выдержат, если гонять без пищи и без отдыха», опять взялся за руль.
— Как вы с ней не встретились? Либо у реки ехали?
Дмитрий Павлович утвердительно кивнул головой.
— А она большаком. Да опоздали, товарищ ученый, зря только себя убиваете.
Но товарища ученого уже не было на площадке.
Вернулся он только перед сумерками, усталый и невеселый. Конечно, опоздал — разговор не состоялся. На телефонную станцию Дмитрий Павлович приехал только в половине восьмого. Узнал, что в семь его вызывали, ждали у провода. Вызывала действительно Москва. Но кто, так и не удалось выяснить.
— Вы не печальтесь, Дмитрий Павлович, — сердечно пыталась успокоить ученого Вера, — если что-нибудь важное, ещё вызовут.
Дмитрий Павлович тряхнул головой.
— Правильно, Верок! Если что-нибудь настоящее, обязательно вызовут ещё. А нет — и печалиться не о чем.
— Щуку Глеб, знаете, какую выудил?
— Большую? — смеется археолог, уже спокойный (внешне во всяком случае), — а то мне, по моему сегодняшнему аппетиту, маленькую сейчас и не показывай…
— Тут рыбы, — оседлал своего любимого конька дед, — видимо-невидимо было. Уж мне-то поверить надо — я на этой реке порыбачил всласть. И удой, и острогой, вроде как Полян ваш, и пауком, и вершами. Тут её и сейчас хватало бы, рыбы этой, кабы не губили ее безобразники. То травят ребята какой-то мерзостью, то рвут — гранатами глушат. Приезжают тоже… гастрономы чертовы, — дед даже сплюнул злобно. — И зачем разрешают им?
— Не разрешает никто… И попадутся они, помяните мое слово… Волки они…
— Верно… Видал я в Сибири, — нашел пример в своей памяти многоопытный старик, — кедровщики были там, хищники. Еще при старом режиме. Едут в лес, выбирают самые родючие кедры, спиливают, шишки с орехами обирают, а дерево сгнивай. Страсть сколько загубили. И посейчас поблизости от старых деревень больших кедров, считай, и нет. Потом судить за это стали.
— За глушение рыбы тоже года два тюрьмы полагается.
