Юрий Александров - Кудеяров стан
Глеб с досадой махнул рукой.
- Значит, если бандиты будут людей резать, а ты убитых раздевать, ты тоже не виноват… мол, всё равно люди уже мертвые, а одежда на них пропадает бесполезно.
- Ну, сравнил тоже… - не соглашается Игорь, хотя сравнение товарища обидело мальчика именно тем, что показалось ему самому справедливым.
- Заработал… к преступникам примазался, - не щадит друга разгневанный Глеб.
Игорь уже понимает, что глупо и необдуманно поступил, связавшись с глушителями, но самолюбие опять не дает в этом сознаться. Он с вызовом криво усмехается:
- Развел мораль-философию. Просто тебе обидно, что у меня улов больше твоего. Брось, Глеб, давай ссыпать рыбу «до купы». Пошли на городище? Хватит.
Глеб домотал удочки. Игорек довольно спокойно смотрел на вынутую товарищем из воды снизку с четырьмя окуньками и одиноким голавликом. Его, Игорева, добыча солиднее этой пятерки.
Но вот большая щука, трепеща, повисла в воздухе на крепком проволочном кукане.
- Ого! - Игорь и заинтересован и, правду сказать, неприятно поражен.
Конечно, нехорошая вся эта история, но до сих пор он старался утешить себя: «Теперь мы с ухой», но оказалось, что уха не слишком нуждается в его рыбе.
Мальчик опустил голову и поплелся вслед за Глебом на Кудеяров стан.
На душе скверно, хуже и быть не может.
ГЛАВА XXI. ГОРДИТЬСЯ НАДО!
Уха получилась на славу. Щуку изжарили, обложили вокруг зарумянившимися картофелинами, и она долго ещё шипела на угольках догоревшего костра, разинув страшную пасть, словно угрожая своим погубителям.
Долго пришлось ждать Дмитрия Павловича. Деда, правда, это не волновало; уха истомилась на горячем костре и ещё вкуснее стала.
Наконец зашуршали и задвигались верхушки кустов орешника на узкой тропинке. Мелькнули спицы и руль велосипеда.
- Опаздываете, Павлович! - крикнул дед. - К трем обещались быть, а уже к шести…
Но из зелени орешника глянуло молодое розовощекое лицо. Ведя за руль новенький велосипед, показалась девушка. Оживленная, чуть курносенькая, в синих спортивных брюках, в синей блузке и в красной косынке на голове. Она, видимо, очень торопилась, разрумянилась и быстро дышала:
- Здравствуйте. Русавина мне нужно, - она глянула на записку, что держала в руке, - Дмитрия Павловича… Здесь должен быть.
Девушка села на траву и платком отерла горячую влажную шею. Перевела дыхание.
- Уж так торопилась - дело спешное.
Удивленные мальчики молча глядели на приезжую. Дед безнадежно развел руками.
- Нету его здесь, красавица! Сами ждем вот уже третий час. Да ты откуда? Зачем он нужен-то?
- Из Колодного я, из района.
- А он в Колодном, не возвращался ещё.
Девушка вскочила на ноги.
- Ему ведь вызов спешный к телефону. К семи чтобы быть на переговорной. Междугородная просит.
- Откуда?
- Кто его знает! Заказ нам из области, а там… Может, Москва, может, другой какой город. И разговор заказан спешный - видно, дело важное. Да какой он из себя-то, ваш Дмитрий Павлович? Может, я его по пути встречу…
Дед подробно описал наружность археолога. Девушка поднялась с травы.
- Отдохни, отдышись, - удерживал старик, - вишь, запыхалась.
Но велосипедистка только рукой махнула и исчезла в кустах.
А через полчаса приехал Дмитрий Павлович. Тоже усталый - видимо, торопился. Увидел, что его ждут у костра, подошел и сел, потирая руки.
- Есть хочу, дедушка! Где моя большая ложка? - Он знал, что трудно большее удовольствие доставить гостеприимному деду, а кроме того, и действительно не на шутку проголодался.
- Садитесь, товарищ ученый, припоздали…
Дмитрий Павлович сел.
- А тут к вам девушка приезжала… - начала Вера.
Старик на нее недовольно шикнул. Он, видимо, хотел, чтобы Дмитрий Павлович спокойно пообедал.
- Что? Девушка? - по-юношески встрепенулся ученый, удивленный и, видимо, даже взволнованный известием. - Какая девушка?
Ребята рассказали о недавней велосипедистке и о вызове. Дмитрий Павлович положил ложку и быстро встал на ноги.
- Ехать надо!
И как ни старался дед убедить археолога, что всё равно уже поздно, что вызов к семи, а сейчас уже седьмой час, тот, не слушая причитаний, что «эдак никакие жилы не выдержат, если гонять без пищи и без отдыха», опять взялся за руль.
- Как вы с ней не встретились? Либо у реки ехали?
Дмитрий Павлович утвердительно кивнул головой.
- А она большаком. Да опоздали, товарищ ученый, зря только себя убиваете.
Но товарища ученого уже не было на площадке.
Вернулся он только перед сумерками, усталый и невеселый. Конечно, опоздал - разговор не состоялся. На телефонную станцию Дмитрий Павлович приехал только в половине восьмого. Узнал, что в семь его вызывали, ждали у провода. Вызывала действительно Москва. Но кто, так и не удалось выяснить.
- Вы не печальтесь, Дмитрий Павлович, - сердечно пыталась успокоить ученого Вера, - если что-нибудь важное, ещё вызовут.
Дмитрий Павлович тряхнул головой.
- Правильно, Верок! Если что-нибудь настоящее, обязательно вызовут ещё. А нет - и печалиться не о чем.
- Щуку Глеб, знаете, какую выудил?
- Большую? - смеется археолог, уже спокойный (внешне во всяком случае), - а то мне, по моему сегодняшнему аппетиту, маленькую сейчас и не показывай…
- Тут рыбы, - оседлал своего любимого конька дед, - видимо-невидимо было. Уж мне-то поверить надо - я на этой реке порыбачил всласть. И удой, и острогой, вроде как Полян ваш, и пауком, и вершами. Тут её и сейчас хватало бы, рыбы этой, кабы не губили ее безобразники. То травят ребята какой-то мерзостью, то рвут - гранатами глушат. Приезжают тоже… гастрономы чертовы, - дед даже сплюнул злобно. - И зачем разрешают им?
- Не разрешает никто… И попадутся они, помяните мое слово… Волки они…
- Верно… Видал я в Сибири, - нашел пример в своей памяти многоопытный старик, - кедровщики были там, хищники. Еще при старом режиме. Едут в лес, выбирают самые родючие кедры, спиливают, шишки с орехами обирают, а дерево сгнивай. Страсть сколько загубили. И посейчас поблизости от старых деревень больших кедров, считай, и нет. Потом судить за это стали.
- За глушение рыбы тоже года два тюрьмы полагается.
Игорек болезненно поморщился. Он лихорадочно искал какого-то оправдания и, кажется, нашел.
- А как же солдаты на войне? Они часто глушили.
Дед насупился:
- Ишь, сравнил. Солдаты. Да ещё на войне! Тоже нехорошо, конечно, да там дело такое… На войне, когда надо, солдат и дом твой сломает… коли в том военная надобность появится, и на том прав будет.
И ты всякую нечисть с солдатами не равняй. Солдат, знаешь, какой человек? В государстве первый. А ты с солдатом да такую мразь гадкую… тьфу!
Дед решительно сплюнул и с отвращением растер ногой.
- Да мне дышать нехорошо, пока знаю, что эти волки по земле вольно ходят!
- Ходят… - Дмитрий Павлович, видимо, тоже крепко зол был на глушителей. - Только до поры, дедушка.
Вера вытащила из земли жбан, подошла к археологу.
- Квасу вам налью, - и закончила неловко: - Ладно?
Дмитрий Павлович засмеялся, протянул свою кружку.
- Налей, пожалуйста… - И на миг задумался: - Ладно ли, спрашиваешь? А вот мне сейчас в голову пришло: откуда у нас в языке такое слово? Что значит?
- «Хорошо», - вставил Глеб.
- Ну да: «хорошо», «согласен» - это так. А начало слова, ух, какое древнее! Были у славян боги мира, добра, любви и согласия: Лад и Лада. Помните в старых запевках поется: «Ой, дид-ладо, сеяли», или: «Ой, ладо - лей люли». Отсюда и «ладно», «поладили».
- Значит, сперва «лад» обозначало только бога? - спросил Глеб.
- Не уверен. Думаю, что оба значения этого слова появились одновременно. Я, честно говоря, не специалист по вопросам языка, не лингвист. А вот другой случай: сходное же слово - «хорошо». Я читал где-то, что лингвистика не знает, откуда это слово в нашем языке взялось. И звучит-то оно в нашем языке как-то слишком своеобразно. Кажется, это единственное у нас слово с окончанием на «шо».
- А ведь правда, - удивилась Вера.
- Боюсь сказать определенно, - продолжал Дмитрий Павлович, - но мне кажется, оно тоже, с позволения сказать, «божественного» происхождения.
