Марк Эгарт - Два товарища

— Попробуй подбери… еле ноги унес. Еще в шею надавали.

— Мало надавали… — Семенцов говорил со злостью. — Вот она!

Он показал на шляпу, удивляясь, что Михайлюк до сих пор не спросил, откуда она у него. Но Михайлюк и сейчас не спросил.

Он шагнул к двери, открыл ее, обернулся, тяжело опершись на костыли.

— Куда уж мне… А вот слушай. Когда повели комиссара, он слово такое крикнул: «Берегитесь белявого!» А там хошь верь, хошь не верь.

— Это он! — выкрикнул Костя.

— Кто такой Полищук?

— Полищук? — На угрюмом лице Михайлюка впервые отразилось удивление. — Постой… не тот ли, что с хутора? Неужто вернулся? Что-то я его не видел.

— И не увидишь, — сказал Семенцов.

Михайлюк повернул ухо к двери, прислушался и, стуча костылями, быстро вышел.

Семенцов и Костя остались одни. Семенцов сидел, крепко обхватив руками колени, и что-то соображал. Костя с надеждой смотрел на него. В глазах Кости этот человек способен был на все, даже спасти комиссара.

Вдруг с улицы донесся громкий окрик:

— С кем разговариваешь!

— Да бог с вами, — степенно отвечал Михайлюк.

— Я за тобой давно присматриваю, — продолжал первый голос. — Думаешь, не знаю, что ты за птица? А ну поворачивай оглобли!

Послышались шаги возле калитки, потом во дворе. Не оставалось сомнений: кто-то задержал Михайлюка и шел сюда. Семенцов сдвинул в сторону сундук, под которым был ход в подпол, погасил лампочку, столкнул Костю в подпол, а сам шагнул к двери, нащупывая в кармане наган. Шаги приближались. Он приоткрыл дверь в сени, недоумевая, почему сцепился Михайлюк с этим крикуном. Или тот караулил под домом?

— Пожалуйте, окажите уважение, — говорил между тем Михайлюк, все повышая голос, очевидно, чтобы предупредить Семенцова. — Погода собачья, и служба ваша, правду сказать, тоже… собачья.

— Что-о? В морду захотел? Отворяй, хромой черт!

— Так смотрите… не оступитесь, — уже не скрывая насмешки, ответил Михайлюк и толкнул костылем дверь.

Семенцов отступил за дверь, готовый встретить неизвестного, с которым, видимо, не без умысла так дерзко разговаривал Михайлюк.

Дверь шумно распахнулась. В комнату вошли двое. Михайлюк, чуть задев Семенцова плечом, но не подав виду, принялся шарить по столу, разыскивая спички и бормоча: «Сей момент… извиняюсь». Неожиданно он повернулся, костыль скрипнул в его руках, послышался удар.

— Хватай его! — крикнул Михайлюк, зная, что Семенцов здесь.

И не успел спутник Михайлюка опомниться от удара костылем, как железные руки Семенцова нашли его в темноте и сдавили его горло, а Михайлюк забил ему рот тряпкой.

После этого Семенцов повалил его на пол и связал, а Михайлюк, прыгая на одном костыле, отыскал спички и зажег лампу. Теперь Семенцов и Костя, высунувший голову из подпола, могли разглядеть, кого послал им бог. Это был Данила Галаган, полицай, собственной персоной.

Пока он приходил в себя, Михайлюк рассказал, как все случилось:

— Только я вышел за калитку, вижу — кто-то под окнами стоит. «Ага, думаю, вон ты где!» Его в чине повысили, он и старается. «Стой! — кричит. — Я за тобой давно присматриваю, тля безногая!» Это он мне. А я, конечно, шапку долой и поздравляю с чином, все как положено. Куда там! С кулаками лезет: «Кого прячешь! Сусмайнилэ!» Это по-румынски «руки вверх!» Ну, я иду, конечно, а сам прикидываю: стоящее это дело или не стоящее? Может, самого спросим? — кивнул Михайлюк на Галагана, который уже пришел в себя и дико смотрел то на хозяина, то на Семенцова.

Костя вылез из подпола и встал у стены. Семенцов приказал ему завесить окно поплотнее и, предупредив Галагана, что прострелит его паршивую башку, если тот пикнет, приступил к допросу. Кляп был вынут. Галаган увидел направленный на него наган и начал послушно выкладывать все, что знал об интересовавшем Семенцова складе: там, в амбаре Рыбаксоюза, хранится большой запас тола, потому и поставлен караул.

В надежде задобрить Семенцова Галаган, сверх того, признался, что слышал от офицеров, квартирующих в его доме: за городом спешно возводится новая пристань, здесь будет перевалочный пункт, отсюда боеприпасы, техника, продовольствие должны следовать к фронту морем…

«Так вот что имел в виду комиссар своей запиской: пристань и склад!» Но Семенцов ничем не выдал своих мыслей.

— А товарища Аносова кто выдал? — спросил Михайлюк, делавшийся все мрачнее, по мере того как выяснилось значение показаний Галагана. «Проглядел я… а еще уговаривал комиссара: дай срок, узнаю. Сам прозевал и его не удержал… Эх, Трофим!» Эта мысль точила его, не давала покоя. Но голос его звучал ровно, когда он вторично спросил: — Аносова кто выдал?

— Не знаю, святой крест, не знаю!

— А Шевелевича и его жинку? А старого Гриценко, его сын на фронте… Вспомни, вспомни, Данила Тимофеевич, — продолжал Михайлюк с невозмутимостью, казавшейся теперь ужасной.

— Не я, не я, — затрясся Галаган. — Мое дело сполнять…

— А нашего товарища Аносова кто выдал? — допытывался тем же ровным, невыразимо страшным голосом Михайлюк. — Он твою дочку учил, сына учил, в люди их вывел…

— То… то Полищук, — пролепетал через силу Галаган.

— Аносов в подвале гестапо?

— В подвале.

— Скоро?

Галаган от страха не сразу понял, о чем его спрашивают, а поняв, сказал:

— Завтра.

Семенцов молчал во время этого диалога. При последних словах Галагана он быстро приставил наган к его голове:

— Врешь, чертов сын!

Галаган побожился, что сегодня был отдан приказ поставить наутро виселицу на площади.

Теперь замолчали все.

Михайлюк тяжело опустился на табурет. Семенцов не сводил с Галагана ястребиных бешеных глаз. Костя ежился у стены, его била лихорадка.

Некоторое время никто не произносил ни слова. Потом Семенцов спросил, видел ли Галаган, кто подобрал шляпу Аносова, и услышал ответ: «Полищук». Семенцов переглянулся с Михайлюком. Больше Галаган не был им нужен. Ему опять забили рот кляпом, впихнули в мешок, который нашелся у Михайлюка, и вытащили во двор, а со двора, оврагом, вниз, к берегу моря.

Было темно, тихо, лишь издали доносились звуки губной гармоники, на которой играл по вечерам румынский ветеринар, живший у старухи просвирни.

Галаган завертелся в мешке, как кот, услышав плеск прибоя. Михайлюк, не обращая на него внимания, словно он был уже не человек, а просто лишний предмет, отыскал на берегу увесистый камень. Семенцов привязал камень к мешку, взвалил мешок на плечи и вошел в море. Мешок бесшумно опустился на дно.

Так непредвиденно для Данилы Галагана было отмечено его производство в старший полицейский чин.

Задерживаться в городе было теперь не к чему. Следовало поскорее вернуться либо к морякам, либо в отряд… нет, к морякам он быстрее доберется — и попытаться спасти комиссара. Семенцов и сейчас еще не верил, что казнь назначена на завтра.

Он постоял в тяжелом раздумье посреди комнаты. Взгляд его упал на шляпу. Он взял ее, протянул Михайлюку. Семенцов с той целью и надел ее в дорогу, чтобы как-нибудь дать знать комиссару, что его сигнал принят. Михайлюк выслушал Семенцова и спрятал шляпу в сундук.

— Пошли, — сказал Семенцов Косте, который все еще стоял у стены и ежился, словно ему было холодно.

Костя отрицательно покачал головой.

— Ты что? — не понял Семенцов.

— Я останусь, — сказал Костя. — Я вместе с Михайлюком, я сумею… вот увидите!

— Это ты брось, шутки шутить не время.

— Я сумею, — упрямо повторил Костя.

Семенцов посмотрел на Михайлюка.

— Что ж… пускай, — проворчал тот.

Семенцов подумал, что мальчишке, пожалуй, и правда лучше остаться, чем ночью пробираться вместе с ним по степи. Один он быстрее управится. А днем Костя и без него найдет дорогу.

— Ну смотри, парень, я за тебя в ответе. А может… пойдем? — на всякий случай спросил Семенцов.

Костя глянул на него исподлобья, промолчал. Семенцов ушел.

Когда Аносов, не слушая предостережений Михайлюка, покинул его дом, он не думал о возможной опасности. Кто узнает его в этой свитке, сбитых сапогах и дырявой соломенной шляпе? Аносов не подозревал, что как раз шляпа и представляет для него опасность. Михайлюк тоже ничего не знал об этом. Начальник гестапо позаботился о том, чтобы население не догадалось, кем он интересуется и почему.

Итак, Аносов благополучно добрался до амбара Рыбаксоюза, высмотрел все, что нужно, и решил задержаться в городе и вызвать на помощь Семенцова — настолько важно было то, что он узнал. Рядом тянулся в сторону моря глубокий овраг. Аносов улегся на склоне оврага, надеясь выяснить время смены караула возле склада. Пользуясь безлюдьем, он написал шифрованную записку, которую Михайлюк доставит на Каменную косу, с тем чтобы завтра Семенцов был в городе. Из предосторожности Аносов спрятал записку под подкладку шляпы, шляпу сунул под голову и сделал вид, будто спит.