Ричард Блэкмор - Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун

Визит его причинил нам кучу неудобств, и он ясно это видел, но уезжать от нас явно не торопился. Пользуясь положением почетного гостя, он основательно располо­жился в нашем доме, и каждое утро, выводя из конюшни Долли, пони нашей Анни, он навьючивал позади седла мешок со снедью, навешивал перед собой два тяжелых кавалерийских пистолета и отправлялся неведомо куда. При этом он надевал на себя самую поношенную одежду, словно бы ожидал, что его ограбят, и никогда не брал с собой ни своих золотых часов, ни кошелька с день­гами.

Девушки живо приметили за ним эти странности и все рассказали мне (а иначе откуда бы мне обо всем этом было узнать, если я и сам порой не бывал дома с восхода до заката?), и попросили меня проследить за передвиже­ниями дядюшки. Я наотрез отказался от этого поручения, во-первых, потому, что ради этого нужно было потерять целый день (а день в такую пору, как говорят, круглый год кормит), но, главным образом, потому, что подслуши­вать и подглядывать было (и есть) глубоко противно моей натуре. Девушки, зная мой характер, не стали меня уговаривать, но зато однажды утром я обнаружил, что Джон Фрай не вышел на работу, а жнецы сказали, что он куда- то исчез еще до завтрака.

Вечером того же дня я вернулся домой уставший и голодный и не обнаружил на месте ни одной из молодых леди. Анни должна была в это время готовить для меня ужин, Лиззи обычно сидела у огня и читала, а маленькая Рут сидела рядом и выглядывала из окошка. Никого, как ветром сдуло! Я отправился к ним в комнату, будучи, как вы понимаете, не в лучшем расположении духа. Распахнув двери, я увидел к вящему своему гневу и удивлению, что вся троица тесно сомкнулась вокруг — кого бы вы дума­ли? — ну конечно же, вокруг Джона Фрая, а этот прохвост, вцепившись в здоровенный жбан пива, потягивает из него и с жаром повествует о каком-то своем подвиге, нисколь­ко не сомневаясь в том, что именно он и есть герой ми­нувшего дня, причем никто из прекрасных слушательниц, судя по их восторженному виду, не оспаривает притязаний этого болтуна и бездельника.

— Молодец, Джон! — громко сказала Анни.— Ну про­сто молодец! Ладно, не тяни, рассказывай, что было дальше.

— Что вся эта ерунда значит? — рявкнул я так, что все четверо вздрогнули.— Джон Фрай, либо я немедленно отправлю тебя к твоей женушке, либо ты объяснишь, какая чума занесла тебя в эту комнату!

Джон Фрай втянул голову в плечи и беспокойно взгля­нул в сторону молодых леди, ища у них поддержки.

— Это тебя чума занесла в нашу комнату,— отчека­нила Лиззи, глядя мне прямо в глаза.— Какое ты имел право вваливаться к нам без приглашения?

— Ну хорошо, мисс Лиззи,— сказал я,— полагаю, что уж матушка-то это право имеет.

Я было повернулся, чтобы позвать матушку, зная, что она всегда примет мою сторону, но тут Анни схватила ме­ня за руку, а маленькая Рут загородила двери.

— Сядь, Джон,— велела Анни,— сядь и успокойся. Мы расскажем тебе обо всем, хотя и сомневаюсь, что-то, что мы задумали и сделали, придется тебе по вкусу.

Я сел, взял себя в руки, и вот что рассказали мне де­вушки. Во-первых, таинственные экспедиции дядюшки Бена возбудили в молодых леди такое любопытство, что терпеть собственное неведение относительно планов и на­мерений дядюшки стало свыше их сил. Во-вторых, им уда­лось выяснить, что и Рут знает об этом ровно столько, сколько они сами, но, как и они, хотела бы знать намно­го больше. Справедливо рассудив, что ум хорошо, а три лучше, девушки сели в круг и быстро разработали опе­рацию, предназначив мне роль главного исполнителя. Когда я отказался шпионить в их пользу, они тут же на­шли мне замену в лице мастера Джона Фрая, посулив ему за услуги немного денег. Как раз в то самое утро, когда он не почтил своим присутствием наше ячменное поле, девушки дали ему пони и послали следом за дядюш­кой Беном и Долли.

Следуя за дядюшкой на приличном расстоянии, Джон Фрай не терял его из виду до тех пор, пока дядюшка не доехал до Топи Колдуна, где Джон внезапно потерял дя­дюшку из виду. Спрятавшись за дерево, Джон затаился и засаде. Прошло некоторое время, и вдруг в основании де­рева, что росло неподалеку, показалась белая шляпа с высокой тульей, а под ней чья-то физиономия, затем шея, плечи... В Эксмуре есть поверье, что казненные преступ­ники собираются как раз в таких вот зловещих местах, как Топь Колдуна, чтобы воскреснуть из мертвых. Джону Фраю показалось, что выглянувший из-под земли, как из преисподней, ну прямо ни дать ни взять вылитый разбой­ник, которого повесили на прошлой неделе, а когда Джон вспомнил, что случилось это ровнехонько девять дней назад, он, не помня себя, бросился в седло и погнал пони что есть мочи прочь от этого проклятого места.

Когда Джон Фрай закончил душераздирающее повествование, молодые леди посетовали на то, что он не остался в укрытии подольше, потому что тогда бы он смог рассказать им побольше, а я напустил на себя весьма суровый вид и сказал:

— По-моему, Джон, ты все это выдумал, по меньшой мере, наполовину.

— Да, мастер Джон,— согласился Джон Фрай,— я, случается, привираю — кто из нас без греха? — но нынче я выложил только то, что видел собственными глазами. Господь свидетель, на боковую я пойду с чистой совестью.

- Извини, Джон,— примирительно сказал я,— я верю, что ты говоришь правду, но только, пожалуйста, об этом — никому ни словечка.

Глава 21

Неожиданная помощь

После предупреждения судьи Джеффриза и намеков Джереми Стикльза, а также из-за слухов и домыслов, будораживших наши края по базарным дням, история, рассказанная в тот вечер Джоном Фраем, и моя уверен­ность в том, что на этот раз он ничего не выдумал, встре­вожили меня необыкновенно. Мои родные, а также наши соседи, все мы доподлинно знали о том, что в Тонтоне, Бриджуотере и даже в Далвертоне весьма недовольны ко­ролем и высказывают сожаление о тех днях, когда в стране правили пуритане [37], но в ту минуту, когда я, пред­став пред грозные очи судьи Джеффриза, заявил, что в нашем Орском приходе ничего подобного не происходит, я был убежден, что сказал правду, чистую правду, ничего, кроме правды.

Ныне моя уверенность дала большую трещину, осо­бенно после того, как я узнал, что под покровом ночи в Линмуте высадился вооруженный десант, и когда эхо, вольготно гулявшее по нашим холмам, донесло до слуха каждого эксмурца тяжелую поступь марширующих ба­тальонов. Любой заговорщик, которому понадобилось бы втайне собрать огромную массу повстанцев, использовав для связи сигнальные огни, зажигаемые на возвышенных мостах, не смог бы найти края лучше, чем наш Эксмур с его глубокими узкими долинами, пролегшими между хол­мами и тянущимися от береговой полосы далеко в глубь материка. Но далее если предположить, что против его величест­ва короля Карла II (или против его католических советников и особенно против его брата Джеймса) и в самом деле что-то затевается, то зачем, спрашивается, было встревать в это дело мастеру Хакабаку, богатому и осмот­рительному человеку, знакомому с лордом главным судьей лично? — спрашивал я себя и не находил ответа. Дядюш­ка Бен был так скрытен, что невозможно было ручаться наверняка, на чью сторону, в случае чего, он встанет. Мне было хорошо известно, что он ненавидел папистов, хотя он не слишком распространялся на этот счет. Знал я также и то, что он побывал в армии Кромвеля [38]. (Впрочем, люди говорили, что он был там не солдатом, а маркитантом, поставщиком продовольствия.) Знал я и то, что дядюшка употребит все свое влияние и с готовностью выложит кругленькую сумму, лишь бы отплатить Дунам за свое позорное унижение, хотя в этот раз имя Дунов ни разу не сорвалось с его губ.

А что же сами Дуны? На чьей стороне будут они, если, не дай Бог, разразится война? Лорна как-то сказала, что они придерживаются католического вероучения (если по­нятие «вера» вообще применимо к этим негодяям). С дру­гой стороны, они не были в восторге от нынешнего короля, отец которого выгнал их из родных мест и лишил собст­венности. Таким отчаянным людям, как они, терять было нечего, и я не видел ничего невозможного в том, чтобы, отставив в сторону всякие соображения религиозного по­рядка, Дуны примкнули к протестантскому восстанию, чтобы не только воздать врагам за былые обиды, но и вернуть себе отнятое состояние.

Должен, правда, заметить, что это сейчас я так просто и ясно излагаю свои былые сомнения о минувшей смут­ной поре, а тогда у меня в голове была сплошная каша, и я попросту не знал, что я должен делать ввиду надви­гавшихся событий. Матушка моя была столь неискушена в вопросах политики и столь добра ко всем и каждому, что я страшно опасался, что ее рано или поздно засудят за то, что она предоставляет убежище тем, кто не в ладах с властями. Я прекрасно знал, что появись у нас на пороге какой-нибудь бедолага и крикни: «За мной гонятся, спрячь­те меня, ради Бога!», — матушка, не раздумывая, предоста­вит ему кров и стол, и так же поступят мои сестренки, а что касается меня, то я не мог себе представить, что по­ступил бы здесь как-нибудь иначе. Ясно одно: во время волнений и мятежа наше совестливое семейство должно было, так или иначе, пострадать в числе первых.