День рождения Сяопо - Лао Шэ
Когда после ужина пана купил им арахисовые орешки, Сяопо оставил самые маленькие и червивые и на следующее утро отдал сторожу, чтобы загладить свою вину. Но сторож лишь поглядел на орехи и дал Сяопо половину мандарина, который оказался кислее уксуса.
Чалма действительно была настоящей драгоценностью. Стоило обернуть ее вокруг головы, и Сяопо становился похожим на индийца. Если бы у него еще росли усы, а лицо было смуглее и если бы во время разговора он мог слегка покачивать головой, он был бы таким же красивым, как настоящий индиец. Да, вот еще что. Ходить надо было, как ходит черная цапля, не сгибая колен. А если снять чалму с головы и обернуть вокруг талии, как юбку, станешь похожим на малайку. При этом непременно надо сесть на пол, как сидят малайцы, и вообразить, что у тебя во рту жвачка — бетель.
Сяопо тайком взял у мамы чуточку румян и намазал зубы и губы. Они стали красными, будто он жевал бетель. Затем он стал плевать на землю, решив, что, если слюна окажется не очень красной, он возьмет еще кусочек румян и нарисует на земле красное пятнышко.
Он разыскал сестренку, ткнул пальцем в красное пятнышко и сказал:
— Сянь! Давай будем играть. Здесь как будто живет малайка. А ты как будто мужчина. Играй на барабане, а я буду танцевать.
Сяньпо взяла пустую коробочку из-под папирос и стала на ней играть, а Сяопо пустился в пляс, притопывая босыми ногами, изгибаясь и извиваясь то в одну, то в другую сторону. Затем они присели на корточки и стали жевать воображаемый бетель; правда, сегодня это была настоящая вяленая рыба и ели они ее с большим удовольствием.
После этого Сяопо снял свою драгоценную повязку и, с огромным трудом сколов ее булавками (они были совсем тупые), соорудил сложный головной убор. Притащил две скамейки и, как на лотке, разложил на них всякую всячину. Сяопо изображал торговца-араба.
— Сянь! А ты будешь госпожой, которая пришла на рынок. Только не покупай сразу, торгуйся. Ладно?
Сяньпо слегка изогнулась, выпятила нижнюю губу и, взяв вместо корзинки портфель старшего брата, стала разглядывать выставленный товар: щупала, нюхала. Подбоченившись одной рукой, а другую положив на колено, Сяопо равнодушно смотрел в потолок, делая вид, что не обращает на покупательницу никакого внимания. Ни слова не говоря, Сяньпо вдруг повернулась, намереваясь уйти. Тогда Сяопо вытянул руку, точь-в-точь как каменный Будда, и вернул покупательницу. Она снова стала рассматривать товары и, наконец выбрав железную коробочку, взяла ее в руки и принялась разглядывать со всех сторон. Сяопо назвал цену, покупательница положила коробку на место и снова повернулась, чтобы уйти. На этот раз Сяопо вскочил со скамейки и бросился за ней. С важным видом он стал требовать, чтобы Сяньпо назвала свою цену, но девочка ничего не сказала, только покачала головой. Тогда Сяопо схватил коробку, вытер ее, подбежал к окну, где было светлее, поднял и стал любоваться, делая вид, будто ему жаль расстаться с такой ценной вещью. Покупательница подошла к нему и нехотя назвала цену. Сяопо рассердился и спрятал коробку под мышку — ото означало, что за такую цену он ни за что ее не отдаст. Сяньпо снова отошла, и он снова позвал ее…
У Сяньпо ныла спина, но продавец был непреклонен. Так игра их ничем и не кончилась.
Сяопо не умел отличить гуандунца от фуцзяньца или шанхайца, хотя ему казалось, что это не так уж трудно. Говорят, что папа гуандунец. Значит, все гуандунцы должны быть похожи на папу. А вот господин Линь — хозяин магазина иностранных товаров, который рядышком с лавкой отца,— тот фуцзянец. Папа почему-то не любит господина Линя. И когда о нем заходит речь, говорит сквозь зубы: «Ох эти фуцзяньцы! В них нет ни капли патриотизма».
Что же касается Сяопо, то ему нравился не только сам господин Линь, высокий и толстый, но и иностранные товары, которые продавались в его магазине: они были куда красивее, чем папины. Взять хоть кукол. Не только Сяопо, но и сестренке они очень-очень нравятся. Сяньпо говорит, что, когда выйдет замуж, непременно купит у господина Линя иностранную куклу с закрывающимися глазами и возьмет ее с собой в дом мужа.
Сяопо не знал, хорошо или плохо торговать иностранными товарами. Зато он знал, что каждый, кто похож на господина Линя,— фуцзянец. Во-первых, у господина Линя только один золотой зуб, а у отца и его знакомых все золотые. Сяопо понятия не имел о том, что зубы можно вставить, просто он думал, что у фуцзяньцев, в отличие от гуандунцев, меньше золотых зубов. Во-вторых, господин Линь всегда был красиво одет, курил только манильские сигары (папа никогда их не курил), говорил всегда уверенно, твердо (тоже не так, как папа). Сяопо однажды видел господина Линя в летней рубашке, очень длинной. И теперь всякий раз, как он изображал фуцзяньца, он делал из своей чалмы нечто вроде халата, а зуб оборачивал кусочком желтой бумаги, как у господина Линя.
А мама как-то сказала, что те, кто не умеет говорить ни на гуандунском диалекте, ни на фуцзяньском,— шанхайцы, которые так любят рядиться во все европейское.
И теперь если Сяопо хотел изобразить шанхайца, он одевался должным образом и разговаривал с сестренкой на выдуманном шанхайском диалекте.
Иностранцев сразу узнаешь: у них все особенное — цвет лица, нос, волосы, глаза — и говорят они так же непонятно, как шанхайцы. А может быть, все они приехали из Шанхая? Брат вот тоже учит иностранный язык, а недавно из Шанхая приехал новый учитель китайского языка. Наверняка иностранный язык и шанхайский — одно и то же. Словом, тут можно совсем запутаться. Сингапурцы обычно носят туфли на босу ногу, а иностранцы надевают носки. Сяопо ни разу не видел, чтобы они ходили в туфлях на деревянной подошве. Значит, когда изображаешь иностранца, нужно непременно надевать носки и туфли. Но Сяньпо ни за что не хочет надевать носки, и лучше не заставлять ее. Мало кто из иностранцев не носит носков, а вот в военной форме ходят многие. Иногда Сяопо делает из своей чалмы пояс, почти как у военных. Ну а нос, чтобы стал подлиннее, и все остальное сделать не так уж трудно.
Главное — надеть пояс, тогда нос сразу становится
