Борис Ряховский - Как Саушкин ходил за спичками
— Придумайте же скорее что-нибудь, — заплакал Саушкин, — ведь самолёт уносит меня всё дальше от дома!
Вдруг под крылом…
Остров со снежными горами
Вдруг под крылом самолёта сверкнули снежные вершины.
— Вот что! — сказал лётчик. — Высажу тебя на острове со снежными горами. Я высаживал здесь толстяков-добряков. Они не хотели улетать далеко от родного острова.
Лётчик высадил Саушкина в горной долине.
Когда самолёт кузнечиком скакнул за гору, Саушкин покатил свой баллон в глубь долины. Высоко на отвесной гладкой скале, куда и горному козлу забраться невозможно, Саушкин разглядел надпись:
«Выше гор одно солнце. — Слова из альпинистской песни».
Дальше в подобном же немыслимом месте была надпись:
«Лучше гор могут быть только горы, на которых ещё не бывал. — Слова из альпинистской песни».
Надпись на соседней горе была не закончена:
«Без песни весёлой в горах что без…»
Саушкину попал в ботинок камешек. Он вытащил камешек, поднял голову — и не поверил своим глазам: в надписи прибавилось слово «ложки».
Саушкин протёр глаза и снова уставился на скалу: на гладком камне сами собой стали выписываться буквы «в с-т-о-л-о-в-о-й».
Саушкин помотал головой — померещилось!
Внизу Саушкин увидел круглый дом. Его стены и крыша были сложены из бочек, ящиков, из мешков, тазов для варенья, сковородок, зонтиков, поваренных книг, чемоданов, горшков, бутылок с уксусом и с маслом, а также зубных щёток.
Саушкин заглянул в щель между корытом и тазом. Ни окон, ни дверей дом не имел, между тем в нём было светло как днём: всюду в стенах щели, а крыша сложена из сит и дуршлагов. Саушкин увидел мужчин в брюках на подтяжках и в клетчатых рубашках с отложными воротниками. Все они были щекастые, толстые, и все были похожи друг на друга и на дядю Капу, как бывают похожи друг на друга старые друзья. Толстяки сидели чаёвничали.
Саушкин лбом нечаянно стукнулся о корыто, оно загудело: б-а-м!
— Пришёл великан! — закричали толстяки.
— Он явился днём! Теперь уж нам конец!
Саушкин было зашептал в щель между тазом и корытом: дескать, не бойтесь, это я… пошёл за спичками… Тут Саушкин носом толкнул корыто, и оно упало.
Саушкин пролез в дыру. Толстяки его не видели. В ужасе они сбились в кучу, головами внутрь. Саушкин ходил вокруг них, шептал:
— Я… пошёл за спичками.
Толстяки переговаривались потихоньку:
— Скажите, пожалуйста, я жив? Это моя рука?
— Может быть, мы давно в животе у великана?.. Я ущипну себя: жив или нет?
Другой пискнул:
— Ты что щиплешься? Это моя щека!..
Саушкин шептал:
— Не бойтесь… Я нечаянно толкнул корыто. Я Саушкин, я ходил за спичками.
Тут один из толстяков набрался храбрости. Он выглянул у себя из-под мышки, увидел Саушкина и закричал:
— Мы живы!
Толстяки приставили корыто на место и стали наперебой извиняться перед Саушкиным:
— Прости уж нас, ума от страха лишаемся, как ОН приходит. Прости нас, угостить тебя не можем, всё в стены уложено; зубы утром почистим, и щётки обратно в стены пристроим. Сам понимаешь, мальчик, у нас одна надежда на стены. Как ОН явится да потребует своим страшным голосом: «Выходите на переговоры!», мы падаем замертво, известное дело, чем кончаются переговоры с таким. Проглотит, а потом пуговицы выплюнет.
— Кто — ОН? — спросил Саушкин.
Толстяки показали ему в щель на снежный склон. По склону уходил след. Прошёл человек — но какой! Шаг километровый, а ступни больше слоновьих. Толстяки зашептали:
— Великан!.. А ростом-то он каков… вон на какой высоте пишет и всё одно: лучше гор, дескать, только горы, на которых ещё не бывал. Дескать, малы эти горы для меня, по колено мне.
Саушкин заплакал:
— Теперь-то мне домой не вернуться, нет.
Толстяки утешали, вытирали ему слёзы, сами заревели.
Бросились на стены, вынули мешки с овощами, с мукой, бочки с солёной рыбой, коробки с засахаренными фруктами. Вынули кастрюли, тарелки, горшки, мясорубки. В стенах дома светились дыры.
— А если явится великан? — шептал Саушкин.
— Он приходит по ночам, — успокаивали гостя и себя толстяки-добряки.
— Давайте вернёмся на ваш остров, — шептал Саушкин.
— Что ты, что ты! — закричали хором толстяки. — Вновь дядя Капа станет отправлять нас самолётами, терзаться, плакать, горевать о нас, бездомных! Нет уж, пусть великан съест нас! Всё лучше, чем видеть слёзы дяди Капы.
Торжественный, в честь гостя, обед начался песней «Пора, пора садиться за столы».
У оркестрантов щёки вздулись мячами. Пели трубы, бухал барабан.
Саушкин не рад был ни музыке, ни толстякам, ни обеду.
Он ел салат и поливал его слезами:
— Выходит, великан съест меня вместе с вами?
— Ах, не с салата надо было начинать, — говорили друг другу толстяки-добряки. — С мороженого надо было начинать… мальчик бы и думать забыл про великана.
— С соленьев! — говорили другие. — Соленья дразнят аппетит.
— Я в-великана боюсь, — хныкал Саушкин. — Хочу домой.
— Вот видите, прав я! — кричал толстяк по имени Пирожок. — Надо скорее подать к супу пироги. Суп с пирожком человека радует, ублажает, располагает, успокаивает. После супа, как после бани, — на душе безмятежность, покой!
Толстяки заставили столы супницами с душистым варевом, компотницами со всевозможными компотами, гусятницами с зажаренной птицей, салатницами с салатами. Встал толстяк, по имени Свирелька, поднял бокал с квасом и запел:
Как пошли мы на базарПокупать самовар!..
Вдруг в стену города…
По следу великана
Вдруг бухнули в стену, загудела она котлами-тазами. Сильный голос прокричал:
— Если нынче не выйдете на переговоры, я потеряю терпение!
Темно, засиделись за столами! А в стенах проломы! Саушкин завопил:
— Я боюсь!
Толстяки-добряки успокаивали его, совали вафли, мандарины, пирожки, яблоки, пирожное. Саушкин продолжал реветь.
Великан бухал в стену, кричал:
— Выходите!..
Толстяки построились, как военные, и спели свою песню «Пора, пора садиться за столы». Своей дружной песней они надеялись отогнать великана. Голоса у них были тоненькие. Великан в ответ хохотал громовым басом и дразнил их:
— Вот-вот!.. За пирогом, за чаем мы не подкачаем! А гор боитесь!
Саушкин продолжал реветь.
— Пожалуйста, перестань! — упрашивал его Пирожок. — У меня сердце не выдержит.
— Проси чего хочешь! — твердил Свирелька. — Я приготовлю для тебя вкуснейшее блюдо из поросячьих ножек под названием «Труляля».
Каждый предлагал что-нибудь своё плачущему Саушкину.
— Ничего не хочу! — ревел Саушкин. — Я тороплюсь, меня послали за спичками.
Свирелька и Пирожок подняли Саушкина на руки и понесли к пролому в стене.
В это время остальные толстяки-добряки, чтобы отвлечь великана, вышли за стену и закричали:
— Пожалуйста, великан, мы в твоей власти!
Друзья вытащили Саушкина через пролом, простились с ним на веки вечные и побежали сдаваться великану — погибать, так заодно со своими!
Саушкин полез вверх по снежному склону — прочь, прочь от крепости толстяков-добряков, там великанище. Руки загребущие, глаза завидущие. Схватит — и в карман. А голодный — сунет в пасть и пуговиц не выплюнет. Никогда, никогда даже за спичками не выйду из дома!
Наверху Саушкин увидел палаточный городок. Спасён, спасен, альпинисты защитят, укроют, спрячут, отправят домой, к маме!
Тишина была в городке. Саушкин увидел большую палатку с вывеской «Кухня-столовая» и понял: альпинисты ужинают. Заглянул туда: тихо, пусто, на столах походные миски и ложки, кружки с брезентовыми ремнями, продетыми в ручки. В кухне пахнет кашей. В заварном чайничке чай.
Стало быть, альпинисты в клубе, кино смотрят. Саушкин зашёл в клубную палатку — и там тихо, темно. Заглянул в почтовую палатку — и там никого, и конверта не спросишь, а ведь такой случай написать маме письмо: почтовый ящик висел на столбе у входа.
Саушкин обошёл палатки. И там порядок, дощатые полы вымыты, на кроватях спальные мешки с накрахмаленными вкладышами. На крючках в палатках рюкзаки, альпинистское снаряжение: гроздья тёмных защитных очков, стальных крюков.
Тут же мотки верёвки, и какие-то невиданные молотки с длинными рукоятками и острыми железными клювами, и острые железные скобы с ремешками. Всё в порядке, вычищено: стало быть, глядят за снаряжением, заботятся. Но где же, где люди? Никаких следов.
В поход пошли альпинисты, на гору взбираются — догадался Саушкин и скорее, скорее им навстречу.
Он обогнул ряд палаток, и вдруг…
Вот так великанище!
…Вдруг Саушкин увидел след великана. След уходил прочь от лагеря. Вот она, разгадка! Альпинисты бежали от великана!
Но где же следы альпинистов? Нет следов! Стало быть, великан похватал их, рассовал по карманам! Прочь, прочь отсюда!
Недалеко убежал Саушкин от пустого палаточного городка.
