Всеволод Нестайко - Тайна трех неизвестных
Тогда приказал Горбуша раскопать Захаркову могилу, сжечь прах, а пепел выстрелить из пушки, чтобы развеялся он по ветру. Надеялся, что это спасет его от ужасных ночных видений, и отгонит дух Захарки. Начали раскапывать могилу, раскопали — голова лежит, а тела нет. Побледнел сотник Горбуша, пуще прежнего перепугался. «Копайте! — кричит — Копайте, пока не найдете!»
Семь дней и семь ночей беспрестанно копали слуги. Выкопали огромную ямищу метров сто в ширину и двести длиной, но тела старого казначея так и не нашли. А на седьмую ночь на дне ямы вдруг пробился источник, наполнилась яма водой и образовалось озеро, которое так и называется — Захарково.
Еще сильнее помрачнел, одичал после того сотник Горбуша, еще больше запил, заливая вином ужас в своем сердце. И по-прежнему темными ненастными ночам являлся ему безголовый призрак казначея и протягивал руки. Горбуша срывался и бежал куда глаза глядят. И вот однажды после очередной такой ночи слуги нашли его на берегу Захаркова озера под вербой, где когда-то закопал он краденое сокровище, мертвого и… без головы. Опознали его только по рубашке и по шраму на плече от турецкой сабли. А голову, как не искали, нигде найти не смогли. Так его без головы и похоронили. А над могилою построили часовню. Вскоре сам собой загорелся особняк сотника Горбуши, да так что сгорел дотла. А поскольку был Горбуша неженатый, и никаких родственников не имел, земля его отошла государственной казне. Осталась от Горбуши только эта часовня на сельском кладбище. Она одиноко стояла среди поросших травой могил — дряхлая, замшелая с выбитыми узенькими окнами и покрытой ржавчиной железной дверью, которую уже ни открыть, ни закрыть, так как она давно вросла на полметра в землю. И как только начинает смеркаться, возле часовни уже не увидишь живой души. Люди обходят ее стороной, потому что говорят — место это нечистое. Что каждую пятницу (именно в пятницу был казнен Захарка) ровно в полночь появляется возле часовни белый призрак без головы. Это приходит к Горбуше старый казначей напомнить о себе. Из-под земли слышатся стоны и приглушенные крики ужаса. Горбуша и в могиле не знает покоя, мучается, искупая свой грех.
Однако увидеть призрак может не каждый. Только, если ты что-то украл и придешь после этого в пятницу в полночь к часовне, тогда тебе покажется призрак, — говорили люди.
А поскольку таких дураков немного, чтобы после кражи бежать ночью на кладбище на свидание с привидением, то живых очевидцев мы не знали. Только слышали рассказы, что кто-то когда-то видел: чей-то прабабкин свояк или прапрадеда кум.
Глава IV. Я Беру в напарники Антончика Мациевского. Кража фотоаппарата. Мы идем в разведку на кладбище
— Так что — боитесь? Г-герои! — Я презрительно посмотрел на ребят.
— Да иди ты!
— Да ну тебя!
— Тоже мне! — Загомонили ребята.
— Это же еще и украсть что-то надо, иначе… — сказал Антончик.
— А что — и украсть! — не задумываясь сказал я. — Раз для науки надо — можно и украсть. А что! Вы понимаете, если выяснится, что Антончик говорит правду и что душа вполне научно, по законам физики превращается в призрак — что это будет… Переворот в науке.
— Да что ты мелешь, — сказал Карафолька. — Какой переворот? В какой науке? Даже если тебе с перепугу что привидится, как ты докажешь?
— Как! А сфотографирую!
Эта мысль мелькнула у меня так неожиданно, что я сам не ожидал.
— А что? А что? — загорелся я. — Если призрак действительно существует, значит он должен выйти на фото. Обязательно.
— А что?.. Вот, пожалуй, да. А? — неуверенно сказал Антончик.
— Глупости! — Уверенно возразил Карафолька. — Если бы можно было сфотографировать привидение, это бы давно уже сделали.
— Ты думаешь? — язвительно сказал я. — Да чтоб ты знал, что все великие открытия всегда делались неожиданно для современников. А дураки-современники сначала смеялись над гениальными Ньютонами и Едисонами. А уже потом удивлялись, как это все просто, и как это они сами раньше не додумались.
— Ой, держите меня, я сейчас упаду! — не своим голосом завопил Карафолька. — Едисон нашелся! Переекзаменовщик! Скажи лучше, сколько будет дважды два.
Ребята засмеялись.
— Смейтесь, смейтесь! Смех — это здоровье! — спокойно сказал я. — Слушай, Антончик… раз они такие… давай с тобой вдвоем. А? Ты же, я вижу, хлопец хоть куда! С тобой же можно в разведку! А они… Я махнул рукой.
Антончик зарделся от удовольствия. Несколько дней назад, когда мы еще не поссорились с Павлушей, он был «тюлька маринованная», потому что не прошел по перилам мостика, как это делали мы с Павлушей.
— Пойдем! — кивнул я Антончику. — Они еще у нас посмеются потом.
Карафолька насмешливо закричал нам вслед:
— Только пусть вам призрак автограф на портрете поставит! Иначе наука не поверит! Ха-ха!
И ребята снова засмеялись.
Но сбить меня с толку им не удалось. Я загорелся и уже верил в успех нашего дела.
Когда мы отошли немного дальше, Антончик не очень уверенно спросил: «Ты что, серьезно хочешь сфотографировать привидение?»
Я с жаром начал его убеждать, как это все здорово у нас получится, будто не он, а я сам придумал эту теорию о превращении по законам физики человеческой души в привидение. Антончик слушал-слушал, кивал головой, поддакивал, а потом поморщился и сказал:
— Ничего все же не получится. Это же фотоаппарат надо особый, какой-нибудь специальный, чтобы ночью снимал. Моя «Смена» не возьмет.
Я вскипел.
— Ах ты, т-т… — Хотел я сказать на него по привычке «тюлька маринованная», но вовремя сообразил, что сразу потеряю напарника, и сказал:
— Г-герой! Тоже еще! Зачем специальный. Просто хороший фотоаппарат нужен, «Киев», например.
— А где взять? — спросил Антончик.
— Как где? Украсть, конечно!
Антончик сразу споткнулся:
— Ты что?
— Все равно надо что-то украсть, чтобы призрак явился. Так украдем фотоаппарат.
— Да ну! Ладно там пару яблок своровать, или арбуз. В крайнем случае по шее надают. А за фотоаппарат и в тюрьму посадить могут.
— Да мы же потом вернем, что ты!
— Да! А как поймают! Доказывай тогда, что ты вернуть хотел.
— Да я сам украду. Ты только на шухере постоишь, раз ты такое дрейфло.
— А у кого? — Уже спокойнее спросил он.
— У кого… У Бардодыма!
— Ну-у… Не боишься?! — Продолговатое лицо Антончика еще больше вытянулось. — Этот как поймает, руки и ноги точно повыдергивает!
Это я и сам знал. Гришка Бардадым, двухметровый верзила-десятиклассник, кулаком забивал гвоздь в доску, да еще и был, как говорится, в кипятке купаный: слово ему ни скажи, он уже заводится. Его все ребята боялись.
И именно у него был лучший в селе фотоаппарат «Киев» — с телескопическим объективом и такой чувствительностью, что сам Фарадеич, наш сельский Едисон, говорил, будто тем аппаратом можно снимать даже под землей. Бардадым увлекался фотографией, его снимки часто печатали в нашей районной газете. Фотоаппаратом своим он очень гордился и, конечно, мог за него запросто повыдергивать руки и ноги. Но если уж фотографировать призрак, то только Бардадымовым аппаратом. А насчет риска… Что ж, это даже хорошо. Уже сама кража аппарата у Бардодыма была делом великим, достойным вниманию широкой общественности. А мне же надо, надо доказать этому изменнику Павлуше, кого он, Иуда, променял на какую-то курицу ощипанную. Чтобы он плакал горючими слезами, мучился и каялся. А я в его сторону и не посмотрю. Пусть кается! Пусть! Чтобы знал, как предавать друзей. Пусть поплачет! Ради этого можно и рискнуть.
— Но, наверное, уже на следующей неделе придется, — с надеждой сказал Антончик. — Сегодня же пятница, мы не успеем и украсть, и все остальное. А?
— Сегодня, — твердо сказал я. — Вот прямо сейчас и пойдем.
— Да чего так спешить? Это же такая операция. Надо все обдумать, рассчитать.
— Что там рассчитывать? Пойти украсть, и все. Пошли!
Я просто так сказал, не задумываясь. А получилось, как будто заранее все знал, как в воду глядел. Антончику даже на шухере стоять не пришлось. Окно было открыто, на стене у окна висел аппарат, и в хате и возле нее никого не было. Протягивай руку и бери. Я так и сделал, и мы с Антончик огородами бросились к реке.
— Вот здорово! Вот, ей-богу! Вот, честное слово! — Захлебывался Антончик. — Никто бы из ребят не решился, а мы… Да что ребята, никто бы во всем селе. Никто бы вообще в мире… А мы… У Бардодыма! Скажи! Вот ведь… Правда? Вот!..
Антончика распирало от гордости. Тут возле реки мы неожиданно увидели Павлушу. Он сидел на берегу, держал на колене продолговатую дощечку и что-то рисовал на ней кистью.
Увидев его, Антончик посмотрел на меня и оскалился:
— Гы! Художник!
Он знал, что мы поссорились, и хотел сделать мне приятное — старался изо всех сил: кричал, кривлялся и пританцовывал. Антончик сам дружил раньше с Павлушей, но после того как он бросил Павлушу в тяжелой ситуации на баштане, когда мы играли в фараона, то перестал с ним дружить. И теперь Антончик мстительно издевался над Павлушей. Это было некрасиво, неблагородно, и мне не следовало бы поддерживать его. Но я поддержал. И тоже злорадно захохотал. Я, может, и не стал бы хохотать, если бы не эта дощечка. Я сразу увидел, что это такое. Это была крышка от посылки. На оборотной ее стороне черным карандашом был написан адрес:
