Вячеслав Имшенецкий - Подмена
Петька увидел под навесом у курятника кучу железных инструментов и вдруг вспомнил: такие крючья и молотки с длинными ручками он видел у папы в институте. Петька понял: баржа идет в экспедицию.
— Таня, спроси ее, — Петька кивнул на Любу, куда они плывут.
Таня пошла к причалу. Увидев ее, Любка выскочила из рубки. Схватила одноствольное ружье, встала у борта и сказала четко:
— На судно входить запрещено!
— Я только спросить.
Но девочка явно кому-то подражала:
— Сейчас я никому не друг, а вахтенный матрос Любовь Часовитина. Охраняю государственное имущество и стрелять буду без предупреждения.
Таня обиделась и пошла назад к Петьке. Вахтенный матрос Любка Часовитина заволновалась:
— Почему ты уходишь совсем? — Она загорелым кулачком вытерла нос: — Издалека-то спрашивать можно. Разрешается, ежели издалека.
— Ну так и скажи, куда вы плывете?
Любка поставила ружье к ноге. Толстый ствол чуть ли не на метр торчал выше ее головы.
— Мы идем вниз по реке к Бирским порогам. Везем груз для экспедиции.
Подошел Петька:
— А ты начальника экспедиции знаешь?
— Видела сто раз. Сидоров. Он мамке в прошлом году валенки за счет экспедиции выписал, потому что мамке ходить было не в чем, он и лекарство много раз привозил из Москвы, когда дедушка…
Таня сразу поняла, на что решился Петька, и перебила Любку:
— А геолога Гарновского знаешь?
— Знаю. Он у нас начальником партии, а сейчас болеет.
Любка вдруг схватила ружье и отскочила от борта. Ребята оглянулись. С вокзала шла команда самоходки: Любкин дедушка и мама. Они несли зеленые фанерные ящики.
— Давайте мы поможем! — предложил Петька.
— Они легкие, мы донесем сами. А вон там, за калиточкой, остался тюк, несите его сюда, — приказал дед.
Таня с Петькой прошли через калитку и очутились на привокзальном дворе. Тюк лежал возле штабеля старых шпал. Он был тоже легким, и они почти бегом принесли его к причалу, перекинули тюк через борт и перелезли сами.
— Дедушка, — сразу же сказал Петька, — возьмите нас до Бирских порогов.
Старик гордо поднял голову, разгладил черную бороду.
— Во-первых, не дедушка, а товарищ капитан, во-вторых, судно грузовое и пассажиров не берет. — Он покашлял в кулак. — А, в-третьих, зачем вы туда стремитесь? — цыганские глаза хитро сузились.
Петька решил не отступать.
— Товарищ капитан, нас туда пригласил начальник геологической партии Георгий Николаевич Гарновский.
Таня тоже не растерялась и затараторила:
— Он с нами в больнице лежал. Сказал, что они трассу для железной дороги ищут и пригласил нас. А нога у него зажила, и его при нас выписали. Он себя назвал ученым…
Старик сурово сдвинул брови и спросил грозным голосом:
— А вы откуда будете, кто ваши родители?
Но тут из-за дедовской спины выглянула Любка:
— У них родители погибли на фронте.
Дед дипломатично покосился на внучку и спросил ребят:
— Баржу ждать Гарновский велел?
— Да, — не моргнув, ответил Петька. — Мы со вчерашнего дня ждем. Тут ночью солдат один нас накормил и свою шинель нам отдал и вещмешок.
Капитан повернулся к Любкиной маме:
— Ну и проныра Гарновский, узнал даже, когда мы здесь будем.
Капитан почесал затылок, зажал окладистую бороду в кулак, вытянул, снова зажал:
— Что же мне с вами делать, у меня спецгруз.
Опять вмешалась Любка:
— Как будто не знаешь. Записывай их в судовой журнал младшими матросами, и концы в воду, как будто впервой…
— Цыц! — дед топнул разбитым сапогом. — Как звать-то вас?
— Таня Котельникова и Петр Жмыхин.
— Молодец! — похвалил капитан. — По уставу отвечаешь. — Он вынул из кармана карандаш с металлическим наконечником и приказал:
— Младший матрос Любка, — неси судовой журнал,
— Счас.
Младший матрос Любка Часовитина принесла тетрадь в коленкоровом переплете. Тетрадь была настолько замусоленная, что страницы уже не шелестели, а перекладывались, как мягкие тряпочки. Федор Иванович отыскал нужную страницу и записал: «Приняты на баржу «Таежница» младшими матросами Петр Жмыхин и Татьяна Котельникова».
— А теперь слушайте мою команду. Судно наше из дерева, и все тут деревянное, поэтому с огнем обращайтесь осторожно. И еще: что везем, куда путь держим — никому ни слова.
— Понятно, товарищ капитан!
Таня покосилась на команду. Любина мама заплетала себе косы и посматривала на Петьку. Любка, балуясь, скашивала глаза к носу и терла одну босую ногу о другую. Капитан встал в боевую позу:
— Судно, повторяю, деревянное, а дисциплина у меня железная. Я тебе, Любка, пофыркаю.
Любка мгновенно сделала невинное лицо.
Федор Иванович вынул из кармана большие часы, открыл медную крышку:
— Через десять-пятнадцать минут мы поднимаем якорь, то есть отчаливаем. А пока можете быть свободными. — Он захлопнул крышку часов и пошел в свою капитанскую будку.
Любкина мама загорелой ладошкой коснулась Таниного плеча:
— Вы, ребята, на деда не обижайтесь, он любит пофасонить. Но человек он сердечный, малого и слабого в обиду не даст. Меня зовут Нина, тетя Нина, а фамилия Часовитина.
Из дверей каюты выглянула Любка:
— Эй, команда, уха остывает.
Солдатскую шинель Петька положил на люк трюма, а с вещевым мешком спустился в кубрик. И оторопел: чистота, сверкающие белой краской переборки, фонарь под потолком, начищенный до блеска, яркая клеенка на столе, в углу крохотная железная печка, покрытая белыми кафельными плитками.
— Петька, — сказала тетя Нина, — зачем мешок сюда прешь, на палубе его никто не возьмет.
— Я знаю, — спокойно ответил Петька. — Но там гостинцы к чаю, пирожки, пряники и конфеты.
Любка посмотрела на раздутые бока вещмешка и заерзала. Развязывать мешок Федор Иванович не разрешил:
— Поедим сначала ухи, а потом уж сладкое.
Тетя Нина разливала уху по алюминиевым мискам, а Федор Иванович принимал их и расставлял на столе.
Было двенадцать ноль-ноль, когда «Таежница» снялась с якоря. Или попросту говоря, когда тетя Нина отвязала толстую веревку от столбика. Судно, подхваченное течением, поплыло вниз. Тетя Нина опустилась в машинное отделение, и вскоре затарахтел мотор, баржа пошла на фарватер реки. С правого берега из громкоговорителя, прикрепленного на водонапорной башне, вдруг донеслись слова: «Сегодня войска фашистской Германии полностью и безоговорочно капитулировали… С Днем Победы, дорогие соотечественники». Грянул гимн. В голубом небе блеснула тройка самолетов. Они прошли над городом в боевом развороте, четко выполнили вираж и появились над рекой со стороны солнца. Выбросили парашютистов. Словно ромашки на синем лугу, в небе расцвели парашюты.
Федор Иванович разрешил Любке принести бинокль. Команда «Таежницы» по очереди всматривалась в правый, берег. По улице шли демонстранты. Развивались знамена. Блестели трубы духовых оркестров. Шагали колонны пионеров. Ударил артиллерийский залп. Вместе с эхом по реке покатилось «ура!».
— Любка! — закричал Федор Иванович. — Тащи свой пионерский галстук и быстро его на мачту.
— Есть! — звонко ответила Любка.
По правому борту плыл ликующий город. Над «Таежницей» от встречного ветра щелкал на мачте Любкин галстук.
Глава 3
По обеим сторонам баржи уже давно шли скалистые горы. Маленькие островки, заросшие кустарником, походили на ежей, плывущих навстречу «Таежнице». Когда появились волны, Любка, зная свои обязанности, забралась на крышу капитанской рубки, села в привинченный белый ящик, ладонью прикрыв глаза от солнца, пристально смотрела вперед.
Мотор баржи работал с тяжким придыханием. Ветер относил струю дыма далеко за корму. Кричали чайки, выхватывая из воды оглушенных винтом рыбок. Старый капитан, широко расставив ноги, работал штурвалом. «Таежница», кренясь на поворотах, обходила острова. Холодные брызги летели в лицо.
Когда судно водой выдавливало из главного русла и несло к скалам, Федор Иванович кричал в переговорную трубку: «Нина, полный вперед». И сразу же тяжкое придыхание двигателя сменялось клокочущим ревом. Дрожа корпусом, баржа снова входила в главное русло. Ошалело кудахтал в курятнике петух.
— Вижу пороги, — закричала сверху Любка.
— Малый ход, — приказал Федор Иванович.
Палуба перестала дрожать. Петька увидел пороги.
Словно живые шевелились на порогах сугробы белой пены. Бешеный рев воды содрогал берега. Посредине реки Петька заметил узкий проран. Вода в нем клокотала, как в котле. Туда и направил Федор Иванович свой старый корабль.
— Держись, Любка!
— …жусь, — донеслось сверху.
Баржа закивала носом. Затем встала боком к течению реки. Ладони у Петьки вспотели. Но напрасно беспокоился младший матрос Жмыхин. Тяжелый холм воды ударил баржу по левой скуле и развернул ее носом вперед. Она ринулась в проран и понеслась на скалу. Федор Иванович прокрутил штурвал в левую сторону до отказа.
