Анатолий Рыбаков - Неизвестный солдат
И как быть с дедушкой! Вчера приехал, завтра ухожу на работу. Хоть бы пожил с недельку со стариком. Он так этого хотел, пять лет мы с ним не виделись. Чертовски неудобно получилось! Просто ужасно.
Я шел вдоль трассы. Так же работали загорелые парни в брезентовых рукавицах и девушки в майках с оголенными руками и стройными ногами. Дымился асфальт. Подъезжали и отъезжали самосвалы. Мне это не казалось таким привлекательным, как вчера. Грубые, незнакомые, чужие лица. На практике мы были школьники, чего с нас спрашивать? А здесь пощады не жди, никто за тебя вкалывать не будет. Какой я, в сущности, слесарь? Отличу простой ключ от торцового, отвертку от зубила, могу отвинтить или завинтить, что покажут. А если поручат самостоятельную работу? Здесь не ждут, тут давай, тут строительство. Вкапался в историю.
Дома я без обиняков все объяснил дедушке. Пришел выяснить ситуацию, а они сразу зачислили меня на работу.
— А ты думал, — рассмеялся дедушка, — людей-то не хватает.
4
Все оказалось проще, чем я думал. Дорожный участок переходит с места на место, и люди часто меняются. Одни увольняются, набираются новые, а те, что работают постоянно, не видятся неделями, мало знакомы, а то и вовсе не знакомы — трасса растянута на сорок километров. На новеньких здесь не обращают внимания. Даже не знают, кто новенький, кто не новенький.
Главная работа не асфальтирование, или, как здесь говорят, сооружение покрытия, а устройство земляного полотна. Тут много машин: экскаваторы, бульдозеры, канавокопатели, самосвалы. Потому здесь же и слесарная мастерская: навес, верстак, тиски, точило, наковальня, сверло, пресс, сварка, кладовая запчастей. Работа примитивная: что-нибудь подогнать, заклепать, просверлить, отнести на трассу какую-нибудь часть — механизатор сам ее поставит. Механизаторы опытные, привыкли в полевых условиях все делать сами. На ремонтников не надеются. У ремонтников стандартный ответ: «Мы на повременке, нам торопиться некуда». Подчеркивают этим, что механизатор выгоняет в месяц до двухсот рублей, а ставка слесаря, скажем, моего разряда — шестьдесят пять.
Мастерская держится на механике. Его фамилия Сидоров. Пожилой, опытный механик. Главное, понимает, что с нас взять нечего: все делает сам, а мы на подхвате. И никогда нам не выговаривает. Только когда кто-нибудь уж чересчур начнет канючить, жаловаться на жару или еще на что, скажет:
— На фронте жарче было.
Он бывший фронтовик и до сих пор ходит в гимнастерке. Непонятно, как она у него сохранилась… Впрочем, это могла быть не фронтовая, а послевоенная гимнастерка.
Может, начальник участка — кстати, его фамилия Воронов — имеет влияние на автоинспекцию. Но все равно будет экзамен по вождению, по правилам движения, и главное, нужна новая медицинская справка о состоянии здоровья. Приедет квалифкомиссия в Корюков десятого сентября.
И потому, возвращаясь с работы, я садился за «Курс автомобиля». Самосвал объезжал трассу, долго собирал живущих в городе, и добирался я домой часов в семь, а то и в восемь. Усталый как черт. А здесь уже в одиннадцать часов выключают свет — город на ограниченном лимите электроэнергии.
Ко всему, понимаете ли, меня стали задерживать на работе. Один раз до ночи ремонтировали экскаватор. Машина в город уже ушла. Я остался ночевать в вагончике на койке, ее хозяин был в командировке. Потом задержали еще раз. Потом третий. Конечно, сейчас горячая пора, механизмы не должны простаивать, но не слишком приятно ночевать на чужой койке, без постели, не раздеваясь и опасаясь, что вот-вот вернется хозяин и даст тебе по шее. А главное, на носу экзамены, надо готовиться, а меня задерживают.
Я так и сказал начальнику участка Воронову.
— Через две недели квалифкомиссия, а вы мне не даете подготовиться.
Разговор этот происходил в том же служебном вагончике, в присутствии той же чертежницы. Ее зовут Люда.
Обращаясь к ней, Воронов, усмехаясь, ответил:
— Видали его! Он учиться сюда пришел. А работать кто будет? Ломоносов? — Потом повернулся ко мне: — Я тебя предупреждал: слесарь может понадобиться в любое время.
— Да, вы предупреждали. Но вы обещали вагончик, а я живу в городе.
— Вот оно что. — Воронов нахмурился, будто я нанес ему тяжкое оскорбление, напомнив о его невыполненном обещании. — Хорошо, получишь место. — И угрожающе добавил: — Только уж тогда не хныкать.
Воронов невзлюбил меня, почему — не знаю. Возможно, чувствовал, что и он мне не нравится. Мне несимпатичны люди такого типа: властные, категоричные, насмешливые. В нем была скрытая каверзность, каждую минуту жди подвоха. Может быть, у него такой метод руководства: держать подчиненного в напряжении? Уступив в одном случае, он потом доказывал свою власть и преимущество в десяти других случаях. Так получилось и со мной. Я не поддался ему, не взялся за лопату и за грабли — одна зарубка, заставил дать место в вагончике — вторая.
Произошло это ровно через три дня. Мы с механиком Сидоровым были на трассе, меняли тягу у канавокопателя. Впереди двигался бульдозер, срезал блестящим ножом и отваливал в сторону грунт. Вел бульдозер Андрей, здоровый молчаливый парень.
Вдруг бульдозер остановился. Андрей вышел и что-то разглядывал на дороге.
Сидоров поставил тягу, велел мне закрепить ее, а сам пошел посмотреть, в чем причина остановки. Нагнувшись, Андрей и Сидоров что-то рассматривали на дороге.
Подъехал самосвал, из него вышел шофер Юра — красивый деловой парень в кожаной куртке с «молниями».
— Нашли клад, ребята? Я в доле.
Я затянул последнюю гайку и подошел к ним.
Бульдозер стоял перед маленьким холмиком, поросшим травой. Вокруг валялся низкий, полусгнивший штакетник.
Сидоров поднял из травы выцветшую деревянную звезду. Солдатская могила — видно, осталась еще с войны. Она была вырыта в стороне от прежней дороги. Но, прокладывая новую, мы спрямляли магистраль. И вот бульдозер Андрея наткнулся на могилу.
Андрей сел в кабину, включил рычаги, нож надвинулся на холмик.
— Ты что делаешь? — Сидоров встал на холмик.
— Чего, — ответил Андрей, — сровняю…
— Я тебе сровняю! — сказал Сидоров.
— Разница тебе, где он будет лежать: над дорогой, под дорогой? — спросил шофер Юра.
— Ты в земле не лежал, а я лежал, может, рядом с ним, — сказал Сидоров.
В это время подъехал еще один самосвал. Из него вышел Воронов, подошел к нам, нахмурился:
— Стоим?!
Взгляд его остановился на могиле, на штакетнике; кто-то уже собрал его в кучку и положил сверху выцветшую звезду. На лице Воронова отразилось неудовольствие, он не любил задержек, а могила на дороге — это задержка. И он недовольно смотрел на нас, будто мы виноваты в том, что именно здесь похоронен солдат.
Потом сказал Андрею:
— Обойди это место. Завтра пришлю землекопов — перенесут могилу.
Молчавший все время Сидоров заметил:
— По штакетнику и по звезде видать, кто-то ухаживал, надо бы хозяина найти.
— Не на Камчатку перенесем. Придет хозяин — найдет. Да и нет никакого хозяина — сгнило все, — ответил Воронов.
— При нем документы могут быть или какие вещественные доказательства, — настаивал Сидоров.
И Воронов уступил. За что, конечно, Сидорову придется потом расплатиться. Потом. А пока расплатился я.
— Крашенинников! Поезжай в город, поспрашивай, чья могила.
Я был поражен таким приказанием:
— У кого же я буду спрашивать?
— У кого — у местных жителей.
— А почему именно я?
— Потому что ты местный.
— Я не местный.
— Все равно, у тебя здесь дедушка, бабушка…
— Нет у меня бабушки, умерла, — мрачно ответил я.
— Тем более, старые люди, — со странной логикой продолжал Воронов. — Город весь вот, — он показал кончик ногтя, — три улицы… Найдешь хозяина, попроси: пусть забирают могилу, что надо, поможем, перевезем, а не найдешь хозяина, зайди с утра в военкомат: мол, наткнулись на могилу, пусть пришлют представителя для вскрытия и переноса. Понял? — Он повернулся к Юре: — Добрось его до карьера, а там дойдет.
— А кто за меня будет работать? — спросил я.
— На твою квалификацию найдем замену, — насмешливо ответил Воронов.
Такой хам!
— Ну, поехали! — сказал Юра.
5
…Вторым заходом самолет дал на бреющем полете пулеметную очередь и снова скрылся, оставив за собой длинную, медленно и косо сползающую к земле голубоватую полосу дыма.
Старшина Бокарев поднялся, стряхнул с себя землю, подтянул сзади гимнастерку, оправил широкий командирский ремень и портупею, перевернул на лицевую сторону медаль «За отвагу» и посмотрел на дорогу.
Машины — два «ЗИСа» и три полуторки «ГАЗ-АА» — стояли на прежнем месте, на проселке, одинокие среди неубранных полей.
Потом поднялся Вакулин, опасливо посмотрел на осеннее, но чистое небо, и его тонкое, юное, совсем еще мальчишеское лицо выразило недоумение: неужели только что над ними дважды пролетала смерть?
