Сергей Жемайтис - Ребята с Голубиной пади
Лай Рыжика перешел в хрип, потом раздался тяжелый всплеск. Гребцы, как по команде, подняли весла: где-то рядом тонул Рыжик. Левка сделал знак Суну и перестал грести.
Сброшенный за борт. Рыжик чуть не захлебнулся. Вынырнув, он долго чихал и кашлял и в то же время отчаянно работал своими короткими лапами, стремясь догнать уходивший от него катер. Катер скрылся в тумане. Рыжик заскулил. В это время его чуткий слух уловил скрип уключин, а нос — знакомые запахи. Рыжик радостно залаял и вновь чуть не захлебнулся. В это время Коля перегнулся через борт и схватил его за шерсть. В лодке Рыжик первым делом отряхнулся, а затем стал бросаться то к одному, то к другому из ребят, стараясь лизнуть в лицо. Левка придавил его к днищу лодки.
— Лежать, тише Рыжик! Эх ты, псина морская!
В наступившей тишине раздалось его частое дыхание и дробь ударов хвоста по днищу.
— Держи к берегу! — шепнул Левка.
Ветер усилился. Неожиданно шлюпка вышла из полосы тумана. Лодку залили потоки солнечных лучей, и серая прежде вода, словно по волшебству, стала ярко-синей, как густые чернила.
Впереди волны накатывались на гряду рифов и, разбиваясь, оставляли ослепительно белую пену. За рифами зеленели сопки.
— До берега не больше мили, — подумал вслух Левка.
— Если напрямую через камни… — дополнил Коля.
Сун смотрел назад, где над низкой стеной тумана плыла вершина мачты. Сначала она двигалась прямо на шлюпку, а потом, очертив дугу, скрылась.
— Пошли через камни, если шлюпка разобьется, доплывем, — сказал Левка.
Катер вышел из тумана, когда до рифов оставалось не больше ста саженей.
Над водой прокатился грохот выстрела.
— Сильней! Сильней нажимай! Не бойся! Не попадут! Качает! — подбадривал друзей Левка.
Выстрелы теперь следовали один за другим. Пулей расщепило лопасть Колиного весла. Левка подал ему другое. Левка и Коля, вобрав головы в плечи, гребли, стараясь не смотреть на катер, который устремился в погоню за шлюпкой. Сун изо всех сил греб рулевым веслом.
— Не догонят! Не догонят! — говорил он в такт взмахам весел.
Вот и рифы. Большая волна высоко подняла шлюпку, подержала ее несколько мгновений на гребне и осторожно опустила по ту сторону каменного барьера.
Выстрелы с катера внезапно прекратились, но теперь послышались выстрелы с берега.
— Ложись! — скомандовал Левка, бросаясь на дно шлюпки, и взглянул через борт.
— Наши бьют из пушки! Так их! Эх, перелет!
У кормы катера поднялся столб воды. Новый столб воды закрыл борт. Из катера вырвалось косматое пламя, облако пара, затем последовал грохот такой силы, что ребята снова упали на дно шлюпки и долго лежали, не решаясь подняться. Когда они, наконец, выглянули за борт, катера нигде не было видно.
Глядя на пустынное море, по которому шли бесконечные гряды волн, мальчики поняли, какой опасности они подвергались. И только сейчас каждый из них почувствовал, что тело его сковала усталость, спина и руки ноют, голова кружится. Но все вокруг было насыщено такой бодрящей силой, исходившей от ласкового моря и солнца, что не прошло и пяти минут, как мальчики снова были готовы взяться за весла.
Между тем от берега отвалил баркас.
— Эх, и гребут — раз и раз! — с восхищением сказал Коля.
Вскоре мальчики уже могли разглядеть полосатые тельняшки гребцов и фигуру рулевого.
— Смотри, кто там! Отец твой! — крикнул Сун и захлопал в ладоши.
Левка еще раньше Суна узнал отца, который стоял на носу баркаса.
— Весла на воду! Пошли навстречу! — скомандовал он.
Рыжик, поставив лапы на борт, лаял.
У СВОИХ
Баркас приближался. Теперь уже можно было на нем различить каждого человека.
— Все живы? — крикнул еще издали Иван Лукич.
— Потерь нет! — ответил Левка.
Мальчики видели, как головы гребцов повернулись к ним. Загорелые, усатые или гладко выбритые, блестящие от пота лица матросов с любопытством и тревогой рассматривали их.
Наконец баркас и шлюпка сошлись и встали борт о борт. Иван Лукич взял сына под руки, поднял, как маленького, и поцеловал в обе щеки. Матросы, накренив баркас, подхватили на руки Суна и Колю и, передавая их друг другу, целовали, дружески шлепали по спинам.
Шлюпку, на которой плыли мальчики, матросы взяли на буксир. Иван Лукич скомандовал:
— Весла на воду!
Весь путь до берега мальчики, сидя на днище шлюпки возле рулевого, еле успевали отвечать на вопросы партизан.
Перебивая друг друга, они рассказывали, как попали на катер, как узнали о замысле врага, передавали городские новости, сообщали, как живут семьи партизан.
От Ивана Лукича не укрылось, что на лицо его сына нет-нет да и набегала грусть.
— Ты что это, не болит ли где? — спросил с тревогой отец.
— Нет. Про маму думаю, наверное, беспокоится она очень…
— Да, мать мы с тобой совсем не жалеем. Одно огорченье ей от нас! Ну, вот что. Сегодня от нас связные уходят в город, ну и сообщат, где ты есть,
— отец ободряюще улыбнулся и этой улыбкой снял с Левки огромную тяжесть.
Берег небольшой бухты, куда направлялся баркас, чернел от партизан. Люди стояли на берегу, на скалах, залезли на деревья. В первых рядах стояли дедушка и Максим Петрович. Возле них вертелась знакомая фигура.
— Кешка! — узнал Коля и замахал рукой.
Как только баркас, подгоняемый волной, коснулся носом гальки, гребцы попрыгали через борт, баркас подхватили десятки рук и вынесли на берег вместе с мальчиками.
Возле баркаса и шлюпки собрался весь партизанский отряд. Каждому хотелось взглянуть на мальчиков, разузнать, кто они и почему за ними гнался вражеский катер?
Левка глазами искал дедушку, который вдруг скрылся за спинами партизан. Он радостно вздрогнул, почувствовав вдруг на плечах его большие руки и прикосновение к щеке жесткой щетины. Лука Лукич передал Левку Максиму Петровичу. От кителя механика шел знакомый запах машинного масла и махорки. Он напомнил Левке узенькую, как шкаф, каюту механика на «Орле». Там всегда стоял такой же вот запах.
— Где «Орел»? — спросил Левка у Максима Петровича.
— Здесь. Вон стоит под той стороной. Отдыхает…
Узнав, что среди мальчиков находится сын командира отряда, партизаны напирали со всех сторон. Плохо пришлось бы мальчикам, если бы не Андрей Богатырев. Расставив свои могучие руки, он отгреб толпу.
— Ну, товарищи, шире круг. Дайте им хоть немного отдышаться, а то они прямо из огня да в полымя попали.
К Богатыреву протискался дядюшка Ван Фу.
— Капитан, тут тоже и мой мальчишка есть.
— Раз твой, бери его!
Сун, поощряемый сочувственными возгласами, бросился повару на шею.
— Ты молодец, мой мальчик. Я давно знал, что из тебя выйдет хороший человек, — говорил Ван Фу, стискивая Суна в объятьях.
Повар еще продолжал восхищаться Суном и шутливо уверять его, что быть ему настоящим капитаном, если он станет брать пример со своего названого дядюшки, как под локтями партизан в тесный кружок пробрался Кеша Пушкарев, от плеча к поясу перепоясанный пулеметной лентой.
— Пробоины считал в вашей шлюпке, — проговорил он, пожимая руки товарищам. — Восемь дырок в бортах, да еще весло расщепило. А вас никого не задело? Нет? Ну и ладно!
Вокруг зашумели:
— На митинг! На митинг!
Под ногами партизан заскрежетала галька. Они направились на митинг, увлекая за собой мальчиков.
— Сейчас, братва, митинг начнется. Я слышал, как начальник штаба с твоим батькой разговаривал об этом. Будем слушать или, может, со мной пойдем? Я вам свой пулемет покажу, — остановил Кеша товарищей.
— Свой? — недоверчиво спросил Коля.
— Ну да, ведь я теперь пулеметчик, второй номер.
Левка покачал головой.
— Нет, с митинга уходить нельзя. Мы ведь теперь партизаны тоже! Как все, так и мы.
Партизаны забрались по крутому берегу на широкую террасу, намытую морскими волнами, и здесь расположились. Над головами партизан поднялся частокол из винтовочных стволов. Засинел дымок от цигарок.
Первым стал говорить Иван Лукич.
— Товарищи! — крикнул он.
Настала тишина. Слышно было только, как волны ворошили прибрежную гальку.
— Товарищи! — повторил Иван Лукич и стал говорить о трудной и жестокой борьбе, которая предстоит им. О хитром, коварном враге, о том, сколько силы, терпения и беззаветного мужества потребуется партизанам, чтобы добиться победы в их правом и святом деле.
И хотя Иван Лукич ни разу не упомянул о своем сыне и его друзьях, партизаны часто поворачивали головы в сторону мальчиков, а когда он закончил речь, то кто-то крикнул:
— Ка-ача-ать!
И вот Левка, Сун, Коля замелькали в воздухе. За компанию качали и Кешу. Он, видно, уже привык к такому проявлению дружеских чувств. Взлетая над головами, Кеша хладнокровно поддерживал руками пулеметную ленту.
Когда партизаны снова расселись и задымили махоркой, слово взял дядюшка Ван Фу, которого все в отряде звали просто Ваней.
