Эрнест Сетон-Томпсон - Рольф в лесах
И перешёл после этого к колыбельной песне:
Страшный медведь никогда не тронет тебя.
Он смолк и, задумавшись, смотрел на огонь. Рольф осмелился, наконец, сказать ему после довольно долгого молчания:
— Матери моей понравились бы твои песни.
Слышал ли индеец или нет, только сердце его, видимо, смягчилось, и он ответил на предложенный ему час назад вопрос:
— Звали её Гамовини, потому что она пела, как птица Гамовини. Я привёл её из дома отца её в Саугатуке. Мы жили в Мианосе. Она делала красивые корзины и мокасины. Я ловил рыбу и ставил капканы; нам хватало всего. Затем родился ребёнок. У него были большие круглые глаза, и мы назвали его Уи-Уис — «наша маленькая совушка», и мы были очень счастливы. Когда Гамовини пела своему ребёнку, мне казалось, что весь мир залит солнцем… Как-то раз, когда Уи-Уис мог уже ходить, она оставила его со мной и пошла в Стамфорд, чтобы продать там несколько корзин. В гавань прибыл большой корабль. Какой-то человек с корабля сказал ей, что матросы купят все корзины. Она ничего не боялась. На корабле её схватили, как бежавшую невольницу, и скрывали её до тех пор, пока корабль не ушёл. Так она не вернулась. Я взял Уи-Уис на плечи и пошёл в Стамфорд. Мне рассказали обо всём, но народ не знал, что это за корабль, откуда он пришёл и куда ушёл… Им было всё равно. Моё сердце горело, и на душе кипела злоба. Мне хотелось битвы. Я хотел перебить всех людей на набережной, но их было много. Меня связали и бросили в тюрьму на три месяца. Когда я вышел из тюрьмы, Уи-Уис умер. Им это было всё равно. С тех пор я ничего больше не слышал о ней. Я поселился под утёсом, потому что не мог видеть нашего прежнего дома. Не знаю, может быть, она жива. Но я думаю — её убила разлука с ребёнком.
Индеец смолк и вскочил на ноги. Лицо его приняло жестокое выражение. Он бросился из хижины и погрузился в полночный мрак, в снежную метель. Рольф остался один со Скукумом.
Как печальна жизнь Куонеба! И Рольф, погрузившийся в размышления, спрашивал себя с мудростью, несвойственной ещё его летам: «Могло ли всё это случиться, с Куонебом и Гамовини, если бы они были белые? С тем ли печальным равнодушием отнеслись бы и тогда поди к их горю?» Увы! он был уверен, что нет. Он знал, что тогда был бы совсем иной разговор.
Часа через два вернулся домой индеец. Ни слова не было сказано между ними, когда он вошёл. Он не озяб и ходил, по-видимому, далеко. Рольф стал готовиться ко сну. Индеец наклонился, поднял с полу иголку, которую тот потерял день назад, и молча передал её своему товарищу. Рольф сказал «гм!» в знак благодарности и положил её в ящик из берёзовой коры.
XLIV. Пропавшая связка мехов
Грабёж капканов на некоторое время прекратился, после того как охотники посетили вражеский лагерь. Когда же наступил март, и снег из-за перемежающихся оттепелей и морозов покрылся ледяной корочкой, снова началось воровство, потому что можно было ходить повсюду, не оставляя после себя никаких следов.
Охотники сняли с капкана соболя и несколько куниц, потом добрались до бобрового пруда.
Капканов они не ставили там, но им интересно узнать, сколько бобров ещё осталось и что они делают.
Журчащие ручьи, стекающие на лёд с берегов пруда, пробуравили его в нескольких местах, так что видна была вода, которая не замерзала, потому что морозы теперь слабели. Бобры, судя по следам, часто выходили через эти отверстия, а потому охотники подходили к пруду осторожно.
Притаившись за толстым бревном, охотники внимательно всматривались в одно из таких пробуравленных отверстий. Куонеб держал наготове ружьё, а Рольф Скукума, когда показалась знакомая им широкая, плоская голова. Внутри отверстия плавал большой бобр, втягивая в себя воздух и осматриваясь по сторонам; немного погодя он вскарабкался на берег, направляясь, очевидно, к какой-нибудь осине, которую он, вероятно, уже раньше принялся валить. Он находился от охотников на расстоянии выстрела, и Куонеб прицелился уже, когда Рольф пожал ему руку и указал вперёд. Пробираясь осторожно среди деревьев, шла большая рысь. Она не видела охотников и чувствовала только запах бобра, который принялся уже валить выбранное им дерево.
Мех бобра дороже меха рыси, но большинство охотников — натуралисты в глубине души и любят наблюдать за жизнью зверей.
Рысь словно провалилась сквозь землю; она исчезла в тот самый момент, когда увидела возможность поживиться добычей, и затем уже начала своё наступление. Охотники видели, как она осторожно кралась по ровному открытому месту. Ростом она казалась в эту минуту менее четырёх дюймов. Брёвен, камней, деревьев и веток, за которыми она могла скрыться, было здесь много. Постепенно она добралась до самой чащи, и усы её выглянули оттуда в каких-нибудь пятидесяти футах от бобра.
Всё это мучительно раздражало Скукума: его, правда, не было видно, но он время от времени издавал визжащие трели и рвался вперёд, горя нетерпением воспользоваться благоприятным случаем. Чуткое ухо бобра расслышало визг собаки. Он прекратил свою работу, повернул назад и направился к отверстию во льду. Рысь в ту же минуту прыгнула из засады и схватила бобра за шиворот; но бобр вдвое тяжелее рыси, а берег был крутой и скользкий, и животные покатились вниз, всё ближе и ближе к отверстию. У самой воды бобр рванулся вперёд и нырнул вместе с рысью, которая продолжала держать его за шиворот, не успели они скрыться, как охотники бросились к воде в надежде, что борцы всплывут наверх и их легко будет захватить; но они не показывались ясно было, что оба отправились под лёд, где бобр был у себя дома.
Прошло минут пять, и можно было с достоверностью сказать, что рыси больше не существует. Куонеб срубил молодое деревце и сделал из него багор. Он опускал его несколько раз под лёд то в одну, то в другую сторону, пока не нащупал что-то мягкое. Он прорубил топором отверстие и вытащил мёртвую рысь. Бобр, очевидно, отделился от неё, не потерпев больших повреждений.
Пока Куонеб снимал мех, Рольф бродил кругом пруда, по скоро вернулся, чтобы рассказать замечательное происшествие.
Он заметил во льду ещё одно отверстие, откуда вышел другой бобр; отойдя на двадцать шагов от плотины, бобр осмотрел несколько деревьев и выбрал себе осину. Он тотчас же принялся подгрызать её, но по какой-то странной причине — быть может, потому, что был один — он не рассчитал направления, и дерево с громким треском свалилось вниз прямо ему на спину, убило его и пригвоздило к земле.
Охотники без всякого затруднения стащили дерево, сняли мех бобра и ушли с бобрового пруда гораздо богаче, чем ожидали.
К следующему вечеру, когда они достигли стоянки на полпути от дома, у них было столько добычи, как не было ещё с того памятного дня, когда они поймали шесть бобров.
Следующее утро было ясное и солнечное. Во время завтрака они увидели вдруг далеко на севере множество ворон. Штук двадцать или тридцать этих птиц носились высоко в воздухе, описывая огромные круги над одним и тем же местом, и время от времени громко каркали. Один из воронов спускался иногда вниз и скрывался из виду.
— Почему их так много?
— Хотят, верно, дать знать другим воронам, что там есть добыча. У них очень хорошие глаза. Они узнают сигнал на расстоянии десяти миль и все летят к этому месту. Мой отец говорил мне, что можно собрать всех воронов на расстоянии двадцати миль, стоит только положить падаль, чтобы её было видно, и они сами дадут знать об этом друг другу.
— Недурно, мне кажется, посмотреть, в чём дело. Может быть, ещё пантера, — сказал Рольф.
Индеец кивнул головой в знак согласия. Спрятав в безопасное место связку мехов и лыжи, которые они взяли с собой на всякий случай, они отправились в ту сторону по твёрдому обледеневшему снегу. Они прошли всего две-три мили до того места, где было собрание воронов, и очутились снова в кедровой чаще с оленьим двором.
Скукуму было знакомо это место. Он бросился в лес, исполненный жажды воинской славы. Но почти моментально во все лопатки примчался назад, жалобно воя и взывая о помощи, а за ним по пятам гнались два серых волка. Куонеб подпустил их к себе на сорок шагов; увидя людей, волки остановились и повернули назад. Куонеб выстрелил; один из волков громко тявкнул, как собака. Затем оба прыгнули в кусты и скрылись из виду.
Охотники внимательно осмотрели снег и нашли следы крови. В оленьем дворе валялось несколько убитых волками оленей. Ни живых оленей, ни волков не было видно; затверделая поверхность снега давала возможность свободно двигаться всем животным, а потому и и другим легко было скрыться от охотников.
Осмотрев низменную местность, поросшую ивой, в надежде найти там бобров; они вернулись вечером к месту стоянки. Они нашли там всё, как оставили, за исключением «связки мехов, которая исчезла куда-то бесследно».
