Мила Блинова - Большой Кыш
— Ой! — пискнул Люля. — Знаю! Это она муравьев разозлила, бабка! Это она большая и страшная! Как сейчас притопает на наш разговор! Как всех нас покусает! — Люля завернулся в лист лопуха и прикинулся куколкой бабочки.
— Чушь! — пробормотал Дысь, сердито покручивая ус. — Какие-то бабки… какие-то срочные новости… Что за новости- то, болтун?
— Так? Опять Люля крайний? Виновата Бякина бабка, а по ушам Люле. Вот не досудили Бяку давеча, теперь сами расхлебывайте. — Обиженный склочник вылез из-под лопуха и, заметив пробегающего мимо муравья, подставил ему ножку. Муравей с разгону два раза перевернулся через голову, шлепнулся на спину, вскочил, развернулся к вредине и стал есть его глазом. Люля скорчил страшную рожу и крикнул муравью: — Иди-иди, рыжий, не задерживайся!
Муравей досадливо плюнул и побежал по своим делам. Он оказался умнее Люли.
В это время Тука, Хнусь и Дысь засобирались домой. Они лениво поднялись с земли и стали стряхивать с шерстки сухие травинки и пух одуванчиков.
— Ишь, этот Бяка! Пригрел у себя маленькую ворону. Еще бы! Он сам драчливый, как ворона, — продолжал ворчать Люля.
— Сам ты ворона! — раздался из-за травяной кочки сердитый хриплый голос, и к кышам верхом на здоровенном еже выехала сухонькая бабуля-кышуля в чепчике из ярко-зеленого кленового листа. На ее задних лапах красовались Сяпины расчудесные гульсии.
«А я, — подумал Люля, — как всегда, прав. Эта вороватая бабка только что у Сяпы гульсии стянула».
Тут из-за ежа вырулил Сяпа с палкой на плече. На палке болтались несколько пар гульсий, изготовленных им вчера для всех холмичей.
— Эй, кыши, примеряй обнову! — издали крикнул он.
Но Туке, Хнусю и Дысю не до гульсий было. Они во все глаза смотрели на новоприбывшую старую кышулю, браво восседающую в корзине, привязанной к загривку молодого крупного ежа.
— Привет! Привет! — обратилась басом к обомлевшим кышам наездница.
Дысь быстро расправил усы, Люля испуганно присел, Хнусь застенчиво улыбнулся, а Тука приветливо кивнул.
— Ася я уже видела, а где мой Бяка? — грозно поинтересовалась старушка. — В «Моей Радости» ворочается и пыхтит огромный грязный Енот. Безобразие! Что у вас тут творится? Некому дикого Енота помыть, что ли?
— Он не дикий, — гнусаво пропищал из-за спины Дыся Люля, — он домашний.
— Еще лучше! Кто из вас, маленькие лодыри и грязнули, не следит за зверем? — И, не услышав ответа, повторила: — Чей зверь, я вас спрашиваю?
— Внучка вашего золотого! — зло съябедничал Люля.
Бабушка сдвинула брови, а еж ощетинился.
— Что-о-о? — фыркнула наездница. — Кто это там пищит? Кто сочиняет гадкие гадости про моего любимого внука?
— Никто, — испуганно охнул Люля, — это эхо.
— А вот я сейчас эху-то да и по ушам! — нахмурилась бабушка.
Люля закатил глаза и, рухнув в траву, попытался ползком добраться до спасительных зарослей клевера.
А бабуля, лихо заломив чепчик на затылке, пришпорила ежа. Еж повернулся кругом и бросился назад в траву. Сяпа, вздохнув, пожал плечами:
— Давайте примеряйте гульсии. Хватит лапы колоть. Кто первый?
— Я!!! — завопил Люля, вынырнув непонятно откуда.
— Можно мне две пары? — застенчиво попросил Тука.
— А кому вторую? — удивился Сяпа.
— Моему Дереву. Я повешу их на его нижнюю ветку, — прошептал Тука и покраснел. — Они такие красивые! Моему Дереву очень понравятся.
— Бери, — согласился Сяпа и нахмурился.
Он очень тревожился — одолевали беспокойные мысли. Странная Бякина бабушка привезла на холм срочные новости из Большой Тени. Сяпа знал, что хорошими новости бывали редко. А НЕхорошие делились на «так себе» и «срочные». Срочные новости были из всех самыми опасными.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Долгие проводы — лишние слёзы
Опп скучает по маме с папой.
Пора гоу хоум. Что такое море?
В гостях у Бяки. Люлю надо мыть!
Прошел еще один день. Путешественник Оппорбапель, для всех сразу ставший просто Оппом и хорошим другом, засобирался в обратную дорогу: как ни уютно ему было в хижинке под ясенем у Сяпы с Бибо, но дома его уже ждали близкие и друзья.
После ужина Опп сказал:
— Друг Сяпа, друг Бибо, я хотеть домой. Завтра идти Большая Тень, потом Да-Да к мама и папа.
— Понятно, — кивнул Бибо, — соскучился. Возвращаешься. Держу пари, папа с мамой тебя уже хватились. Ищут небось по всем углам. Вряд ли твоей родне могло прийти в голову, что ты на чайке сиганешь за тридевять земель. Ты родителям хоть знак какой оставил?
— Нет, забыть. Приехать, будут мыть.
— Ага, — поддакнул Сяпа. — И то сказать, помыться-то с дороги вроде и неплохо.
Опп улыбнулся:
— Мыть можно по-разному. Опп боится щекотка.
— Мама с папой плохо не помоют, — похлопал друга по плечу Бибо. — Терпи. Сам виноват. Надо было их предупредить. Волнуются же.
— Волнуются? — удивился Опп. — Что есть «волнуются»? Они шуметь, как волны моря?
— А что такое море? — спросил Сяпа.
Опп полез в свой рюкзачок, что-то из него достал, положил на стол.
— Я есть друг. Хотеть дарить презент. Маленькая Тень нет моря. У нас есть. Море — это много-много соленая вода. Море умеет разговаривать. Вот ракушки. Они живут в море, в них прятаться его голос. Вечером слушать — быстро спать.
Неуемное любопытство Сяпы помогло ему преодолеть страх, и он тихонько, одним пальчиком, притронулся к перламутрово-розовому завитку. Тот был холодный и шершавый. Сяпа с Бибо никогда не видели ракушек, даже речных. Сяпа вопросительно посмотрел на Бибо. Его друг вытер вспотевшие лапы о жилетку и нерешительно потоптался на месте. Затем он взял ракушку и осторожно поднес к уху. Его мордочка медленно расцвела в улыбке.
— Шумит и накатывается, — тихо сказал он, ласково поглаживая подарок.
Опп пояснил:
— Она есть волноваться. Шуметь, как волны, как море, как мама с папой.
Сяпа осмелел и тоже взял в лапы ракушку. Она не стала его колоть своими шершавыми боками. Она замерла, съежилась и притихла.
— Эта ракушка живая? — испуганно спросил Сяпа.
Бибо не дал Оппу ответить.
— Спит! — уверенно сказал он. — Я слышу, как она сопит во сне и дышит.
Сяпа испуганно поднес ракушку к уху и замер. Шелест прибоя никогда не виденного им моря захватил малыша.
— Сопит и… дышит! — радостно прошептал он.
Потом Опп обошел все хижинки. С каждым кышем полобунился на прощание, как здесь было принято, и вернулся в дом Сяпы и Бибо. Он был одет по-походному: в жилетку, подаренную ему Асем, и шляпу с мини-гремелкой, отпугивающей ворон. На его лапах красовались плетеные гульсии. В кузовок, который Опп носил на спине, он сложил подарки от обитателей Маленькой Тени: жилетки, шарф, семена липы и засушенные лесные орхидеи.
— Опп скучать мама и папа, — пожаловался путешественник, — Опп доволен — конец вояж, время гоу хоум.
— Послушай, Опп, — улыбнулся Сяпа, — пешком возвращаться долго. Я хочу подарить тебе желудевый самокат. — И Сяпа выкатил на середину кухни одно из своих замечательных изобретений. Оно состояло из трех рогатинок, щепки и двух желудей — большого и маленького. — На нем ты быстро доберешься до Большой Тени. А там по реке Лапушке плыви на плоту до своего моря. Лапушка знает, где оно. Вот тебе большой ветряк. Прикрепи его на корме — плот поплывет быстрее. Да и вороны не станут надоедать.
— Бьютифул! Сяпушка! Я любить тебя, как… как… — Опп не находил слов, — как опенок березу! Как подосиновик папоротник! Сеньк ю вэри мач!
— Бери! Пользуйся на здоровье! — скромно ответил Сяпа.
Опп благодарно полобунился с изобретателем.
— Ну вот и все… Опп со всеми прощаться, кроме Бяка… Опп хочет прощаться с Бяка!
— Бибо тебя проводит, — обиженно опустил глаза Сяпа, проворчав себе под нос: — И с чего это Бяке такая честь?
Через несколько минут Опп с Бибо стучались в «Теплое Местечко». Дверь им открыла Ёша. На ней был Бякин малиновый передник. В одной лапе она держала большой лесной орех, в другой — камень среднего размера.
— А вот и наша бабушка, — дрожащим голосом пропел Бибо, боясь получить от строгой бабули орехом по макушке.
— Мне казаться, — тихо прошептал Опп, — мы ей не нравиться. Боюсь, она нас хотеть мыть.
— Правильно! — громко отозвалась Ёша, отличавшаяся хорошим слухом, и втащила их в хижинку. — Это ты иностранец? А ну покажи свой хвост. Маленький. Это хорошо. Быстро мыть лапы и за стол. Сегодня на обед у нас пампушки с черемухой.
— Йес. Но сначала мы хотеть лобунькаться хозяин. Главное в наша жизнь есть традишн, — важно сказал Опп.
— А по-моему, главное в нашей жизни — не загнать смех на елку, — буркнула Ёша и хохотнула басом: — Шучу!
