Олег Верещагин - Тимур и его «коммандос»
…Они долго купались в тёплой воде, плавали и гонялись друг за другом по мелководью, пока наконец Клара не шлёпнулась с размаху на песок. Данила повалилась рядом, раскинув руки и ноги, пофырчал, перекатился на спину — грудь у него ходила ходуном, крупные белые песчинки покрывали мокрую кожу ровным слоем. Клара набрала песку в кулак, выпустила струйку на живот мальчишки и задумчиво сказала:
— Готов к обжарке…
— Что? — щуря глаза на солнце, начинающееся спускаться к заречному лесу, весело спросил Данила.
— Песок — как сухарная крошка, — объяснила Клара. — Готов к обжарке…
— Ты что, так проголодалась? — Данила сел, отряхнув плечи. — Сейчас поедим…
— Не надо, — удержала его Клара. — Давай будем просто так.
Солнце опустилось на верхушки деревьев. В темнеющем небе острыми толчками зажглись первые звёзды, поднималась белесоватая луна. За лесом медленно разливалось зарева Горенска-Колодезного, но вокруг человеческих огней не было, лишь на другом берегу, очень далеко, горел чей-то костёр. Казалось, маленький пляж повисает над погружающимся в ночь миром.
— Пора ехать обратно, — нехотя пошевелилась Клара. — Давай ещё выкупаемся — и одеваться.
— Ничего не съели, — вздохнул Данила, поднимаясь на ноги. — Давай ещё приедем сюда?
— Приедем, — кивнула девчонка. — У нас впереди много дней. Вечность.
… Они катили по ещё вполне людным улицам города — колесо в колесо, висок в висок.
— Положим велики у меня — и пойдём в клуб, — развивал планы Данила. — Там сегодня новый фильм обсуждать будут, а если не понравиться — найдём дело… — он помолчал и неловко спросил: — Тебе со мной… не скучно?
— Дурачок, — фыркнула Клара и нажала на педали
Они въехали на велосипедах прямо во двор и соскочили с них только около крыльца, на которое как раз вышла Светлана Александровна.
— Здрассь, тёть Свет, — уже привычно поздоровалась Клара. Светлана Александровна наклонила голову и окликнула Данилу, словно он её увидел:
— Сынок…
— Что? — Данила прислонил велик к крыльцу, всмотрелся в лицо матери. Повторил: Что, мам?!
— Только что уехал человек, — сказала Светлана Александровна. — Данила, твой отец убит.
…. В тебя стреляют в упор — и ты падаешь.
Как упал твой отец. Человек, передавший это известие торопился к себе домой, не подозревал, что он передаёт тот осколок мины в город Горенск-Колодезный, в сердце мальчишки по имени Данила.
Он брёл по тёмной окраинной улице, где за заборами, передавая эстафету, заливались собаки. Только что прошёл короткий, тёплый, но бурный дождь, прилетевший непонятно откуда. Чудное лето, странное…
80.
Мама не удерживала его, когда он ушёл в сумерки. Только посмотрела на Клару — и та молча прошла следом. Она и сейчас шла следом, но Данила всё равно был один. Ему никуда не хотелось. И ничего не хотелось. Он жалел, что кончился дождь. Пусть было бы темно и сыро.
Вот есть в Македонии — далёкой, маленькой балканской стране, где идет война — село Лешок. Знаменитое село — ни разу без боя оно не сдавалось врагу: ни туркам, ни австрийцам, ни итальянцам, ни немцам… Его жители брали оружие и защищались отважно. Так было и в ночь с 5 на 6 июля — совсем недавно, когда подступили албанские бандиты. И начали обстреливать из миномётов и пулемётов. Жители принялись отвечать, — в тех местах у каждого есть оружие и пользоваться им умеют все, от мала до велика.
Русских в селе, конечно, не было. Не должно было быть. Те, кто хозяйничают в тех местах, не любят русских и не хотят, чтобы "они не лезли не в своё дело". Но простые македонцы думают совсем не так, потому сто Лешок вместе с ними защищали и сербы, и болгары, и русские были, которые приехали туда воевать. Многие говорят — за деньги. Но это неправда. Можно ПОЙТИ воевать за деньги. Но ВОЕВАТЬ за деньги нельзя, уж очень быстро война и горе чужого народа становиться твоими…
Был там и Андрей Баронин, только звали его в тех краях по-другому. Он с двумя товарищами перебегал улицу, меняя позицию, когда за их спинами разорвалась мина. Двоих македонцев ранило. А русского добровольца убило наповал. Он упал на далекую македонскую землю, и автомат его, падая рядом, выстрелил, словно салютуя хозяину.
Отца Данилы убили те же, кто убил отца Клары — милиционера ОМОНа. И те же, кто ранил в Таджикистане отца Сашко — пограничника. И те же, кто, как боялась тётя Фрося "вобьют" её младшего сына в Чечне. Они назывались по-разному, эти убийцы, и даже говорили на разных языках. Но ХОТЕЛИ они одного. И добивались своего одними методами — УБИВАЯ тех, кто противостоял им. Или просто — убивая как можно больше. Всех подряд, чтобы испугать.
Почему мы начинаем что-то понимать, когда уже поздно? СОВСЕМ поздно? Можно кричать, можно просить прощенья… можно застрелиться или найти выпустившего ту мину бандита и застрелить его. Только всё равно Андрея Баронина — уже не будет. Умирай, живи, позабудь, помни всю жизнь — НЕ БУДЕТ. И все слова будто покрыл налёт пыли, и потускнели даже самые яркие из них…
Кроссовки промокли. В незастёгнутый ворот ветровки текло. Джинсы облепили ноги.
Ну и пусть.
Как болит сердце… Первый раз в жизни! Или это не сердце — а душа?
— Данила! Даня, постой!
Он повернул голову — Клара шла рядом, в своей жёлтой ветровке похожая на солнечный лучик, тоненький и светлый. "Как ты нашла меня?" — хотел спросить Данила, но вспомнил, что она всё время шла рядом.
— Как ты меня назвала? — тихо спросил Данила.
— Даня, — повторила она. — Пойдём домой. Пойдём, пожалуйста. Тебе нужно отдохнуть, поспать…
81.
И он покорно пошел, не спрашивая, куда и зачем… Клара вела его, обняв за плечи, и Данила просто закрыл глаза и переставлял ноги, а пришёл в себя только в ванной своего дома.
— Раздевайся и лезь в воду, — сказала Клара. — Я попрошу тётю Свету, чтобы она постелила мне на диване. Домой я позвонила.
Она вышла. Данила медленно стал раздеваться, швыряя мокрую одежду на пол. С него текло — на кафель и на коврик из мочалки. Потом спустил воду в белую ванну, сел на дне, обхватив колени руками и уткнувшись в них лицом, чувствуя, что начинает дрожать. Клара вошла очень тихо, что-то сказала маме, оставшись в коридоре, повесила халат на крючок и присела на край ванны, сказав:
— Не бойся, я не смотрю.
— Я хочу лечь, — попросил Данила.
Она отвернулась и терпеливо ждала, пока он вытирался полотенцем, влезал в халат. Потом — довела по лестнице наверх и стоял в дверях, а Данила, не зажигая света, укладывался под одеяло. И попросил:
— Не уходи. Посиди тут.
— Я не уйду, — сказала Клара, садясь на край кровати. Данила освободил руку из-под одеяла и нашёл руку Клары. Якорь. Руку той, которая отыскала его среди темноты и отчаянья, чтобы спасти. Он хотел оформить эти мысли в слова, чтобы Клара поняла, как он её любит… но усталость навалилась глухим чёрным покрывалом — Данила уснул…
…Голова гудела. "Уж не заболел ли я?" — испуганно подумал Данила, вглядываясь в лунный сумрак, плавающий в комнате. Клары не было, но отчаянье уже не вернулось. А вот голова… Данила с детства ненавидел болеть именно потому, что болезнь лишала его возможности нормально владеть своим телом — наверное, именно так боялись болезней первобытные люди.
В доме было тихо. Данила лежал, прислушивался к тишине. Казалось, вымер весь мир. Даже техника на стройке почему-то не работала. Мальчишке вспомнился сон, который мучил его лет шесть-семь назад — что он просыпается, а кругом — пусто. Солнечно так, спокойно, но — пусто. Ни единого живого существа, и он бродит по Москве даже без страха, а с какой-то безнадёжной тоской — именно от неё он всегда просыпался и бежал в комнату мамы.
Данила хотел встать, но внезапно испугался тихой лестницы и пустого, сумрачного зала — что, если там нет Клары?
А потом он услышал шаги.
Шаги на лестнице. И сухое, металлическое позвякивание, хорошо знакомое мальчишке. Так "звучал" при ходьбе доспех, который он сам носил.
Данила сел на кровати, развернувшись лицом к двери и чувствуя, как мельчайшие волоски на коже встают дыбом, словно наэлектризованные. Он не испугался, хотя то, что двигалось за дверью… оно…
Он не успел додумать. Дверь мягко распахнулась, словно от толчка ветра. В комнату, касаясь плечами косяков, а головой — притолоки, с мягким звоном вошёл огромный воин в светло-серебристой кольчужной броне. Левая рука его лежала на рукояти длинного меча в ножнах. На сгибе правой покоился островерхний крылатый шлем с шипастой пустоглазой маской. Над
82.
плечами поднимался заброшенный за спину щит.
Воин шагнул ближе — Данила ощутил его запах — железа, нагретой кожи и конского пота, словно гость вышел из сказочного, солнечного, прогретого дня, где пасутся, прядая ушами, рослые кони. Данила увидел его — худощавое, с длинными, рассыпавшимися по плечам волосами и падающими на чеканный нагрудник усами пшеничного цвета. Данила посмотрел в его глаза — чуть усталые, синие, окружённые сеточкой морщин, словно прорезанных в загаре.
