В лагере Робинзонов - Лябиба Фаизовна Ихсанова
— Что она понимает, твоя бабушка. Старушечья примета.
— А у тебя не приметы?
— Не нравятся приметы, давай опять у пылинок спросим.
— Давай,— согласился Хамит.
Но пылинки ничего нам не подсказали. И в правый и в левый коридор их тянуло одинаково и тянуло гораздо быстрее, чем там, на нашей груде песка.
— Ладно,— сказал наконец Хамит.— Отдохнули. Пойдем направо.
Мы опять зашагали. Разговаривать не хотелось. Не знаю, о чем думал Хамит, а мои мысли незаметно, как те пылинки к выходу, опять потянулись к дому. Вспомнилась мама. Она-то, конечно, тоже сейчас думает обо мне. Наверное, все глаза проплакала. Я, как вспомнил о ней, сам чуть не заплакал и, чтобы больше не думать о маме, о Фариде, о папе, стал думать о своей соседке, нашей однокласснице Фаузии.
Я уже говорил о ней. Откуда только такие девчонки берутся? Длинная, худая. Ноги у нее как спички, глаза как прожекторы, а язык без костей. Задира она страшная и всюду со своим языком выскакивает вперед. И за словом, как говорится, в карман не лезет.
Вот недавно встретил ее на дороге. Она воду несла.
Я хотел ей помочь, спрашиваю:
— Куда воду несешь?
— Как куда? — говорит она.— Тебе на голову вылить хочу!
— Зачем?
— Да у тебя вся голова горит. Не чувствуешь, что ли? — и захохотала.
А я виноват, что у меня волосы рыжие? Я обозлился.
— А ты,— говорю,— цапля длинноногая, и голова у тебя как у цапли. Ничего поумнее и придумать не могла своей птичьей головой.
— Ой,— говорит она,— правда, как у цапли? Вот здорово! А я и не знала. А у тебя, Шаукат, голова точь-в-точь как яичко у чибиса.
Это она про мои веснушки. У чибиса яичко все в крапинках.
Я не стал больше спорить с ней. Ее все равно не переговоришь. Взял ведра и понес к ее дому. А она идет сзади и напевает?
— У дороги чибис...
Вот такая она девчонка. А всем нашим мальчишкам почему-то нравится. Да если честно признаться, и мне тоже нравится. А почему, не знаю.
Вот я и стал думать, что же в ней такого хорошего?
Вдруг Хамит схватил меня за руку.
— Шаукат, смотри, что это?
Я так и ахнул. Впереди, там, где в темноте пропадал свет фонарика, стояло мутное пятно вроде дневного света.
— Ура! — крикнул я и побежал. Хамит за мной.
Мы оба, не сговариваясь, решили, что теперь-то совсем недалеко выход, и бросились вперед, на этот свет.
Сколько мы бежали, не знаю. Хорошо еще, что не споткнулись нигде в темноте, не налетели на камни, никуда не провалились.
Потом я чувствую: не могу больше бежать. Но все равно бегу, не сдаюсь. И Хамит, слышу, бежит. Потом я не выдержал и остановился. И Хамит тоже остановился. У меня сердце бьется как птичка, вот-вот выскочит и дышать нечем. И Хамит, слышу, пыхтит, как меха на кузнице у дяди Искандера.
Наконец мы отдышались, посмотрели вперед, а там темно. Тогда Хамит зажег фонарик и все впереди засветилось ярким волшебным сиянием.
Мы сразу забыли, что нужно беречь свет, и стали шарить фонариками по стенам, по потолку... И всюду, куда падал свет наших фонариков, сразу загорались тысячи ярких огоньков — зеленых, красных, желтых, фиолетовых... Точь-в-точь как в моем сне. И я бы, наверное, ничуть не удивился, если бы увидел сейчас огромного, говорящего орла с павлиньим хвостом.
Но, конечно, никакого орла здесь не было. Мы подошли поближе к стене и сразу поняли, в чем тут дело: и стены и потолок подземного зала, в который мы вошли, были сплошь усеяны большими и маленькими кристаллами. Стоило только чуть-чуть осветить их, и они сразу загорались отраженным светом, преломленным в их гранях. Чуть-чуть изменишь направление света, и сразу все меняется: те кристаллы, которые только что казались фиолетовыми, становятся красными, те, что светились желтым светом, загораются зеленым, и от этого казалось, что огни на стене кружатся в каком-то волшебном хороводе.
Я увидел один большой кристалл, похожий на граненый кубок с острой крышкой. Хотел отодрать его от стены, но он так прочно сидел на месте, будто корни пустил. Они все, как влитые, держались на своих местах, а отковырнуть их нам было нечем. Но все-таки несколько не очень больших кристаллов мы отломали и рассовали по карманам.
Потом мы еще раз оглядели всю эту пещеру.
— Слушай, Шаукат,— сказал Хамит.— Ведь мы с тобой первооткрыватели. Значит, нужно как-то назвать этот зал.
— Давай назовем «Павлинья пещера»,—предложил я.
— Какая же это пещера? Это ее часть.
— Ну, давай назовем «Павлиний зал».
— А причем тут павлин?
Я вспомнил, что Хамит не знает о моем сне, и промолчал.
— Давай назовем «Огненный замок»,— сказал Хамит.
— Это что-то вроде печки получается,— не согласился я.— Давай лучше так: «Замок холодных огней».
— Хорошо! — торжественно произнес Хамит, и мы двинулись дальше.
На этот раз недолго продолжался наш путь. Едва покинув Замок холодных огней, мы вошли в новый вал.
Здесь был холодный, влажный воздух, а с потолка падали капли, звонко ударяясь о каменный пол. Как будто крошечные молоточки все время били по крошечным наковальням: тук-тук-тук...
Мы, как вошли, опять забыли про экономию и осветили все кругом.
В этой пещере все было белое. И стены, и потолок, и пол. Как будто снег лежал повсюду или иней. Или скорее лед, покрытый инеем. Прямо хоть становись на лыжи.
Впрочем, если бы и были у нас лыжи, вряд ли они нам пригодились. Всюду на полу торчали высокие кочки, тоже белые. А кое-где стояли столбы от пола до потолка. Они были похожи на огромные песочные часы: сверху толстые, в несколько обхватов, и внизу такие же, а в середине совсем тоненькие. А некоторые и вовсе как будто были разорваны пополам. Снизу вверх тянется белый конус, а сверху вниз свисает огромная белая сосулька. И с каждой такой сосульки, где почаще, где пореже, падают капли. Кап-кап-кап...
Мы, конечно, знали, что это за сосульки. Недаром мы читали книжки, которые давал нам дядя Кадыр. Мы их даже рисовали, эти сосульки. И надписи делали. Те сосульки, которые сверху висят, это сталактиты, а те, что снизу растут — сталагмиты. Это знали и знали, как они образуются: капли насыщены углекислой известью.
Но
