Михаил Водопьянов - Полярный летчик
Лететь осталось более двухсот километров. Оставив Ласточкина у машины, я пошёл на железнодорожную станцию, благо она была недалеко. Узнал по телефону, что туман по маршруту рассеивается, видимость до пяти километров, и обрадовался. Лететь можно!
Затащили «Р-5» в самый конец огорода. Я сел в кабину, прикинул глазами длину лётной полосы и спросил механика:
– Как ты думаешь, Николай, хватит для взлёта площадки?
– Почти четыреста шагов намерил, должно хватить, – как всегда не задумываясь, ответил Ласточкин.
– Эх и шляпы мы с тобой, товарищ бортмеханик! Не обратили внимания на две сосны, которые растут на пути набора высоты.
– Вы сами выбирали площадку для посадки и сами должны позаботиться о взлёте! – нахально ответил Ласточкин.
– Замечание правильное. Мне эти деревья не перетянуть и не обойти на малой высоте.
Люди, помогавшие тащить самолёт, слышали наш разговор. Один из них, высокий старик, посоветовал:
– Поговорите, товарищ лётчик, с лесником, а мы в два счёта смахнём сосны. Они на огороде как ячмень на глазу сидят.
– Где можно найти лесника? – спросил я.
– Вот он тут стоит, с чёрной бородой… Владимир Иванович! С тобой хочет поговорить лётчик. У меня на огороде две сосны надо убрать. Полёту мешают!
Лесник подошёл к самолёту.
– Без разрешения лесничества не могу дозволить валить деревья, – отрезал он.
– Далеко отсюда до лесничества? – спросил механик.
– Вёрст десять будет до района.
– Завтра, может, улетите! – услышал я насмешливый голос.
– Послушайте, товарищ лесник, как ваша фамилия?
– Зачем это вам?
– Удобней разговаривать, когда называешь по имени и фамилии.
– Владимир Иванович меня зовут, а фамилия Завьялов.
– Владимир Иванович! Меня ждёт город Ленина. Вернее, не меня лично, а матрицы, они лежат вот здесь, в кабине самолёта.
– Какой газеты матрицы? – спросил мужской голос.
– Центральной газеты «Правда». Сегодня должна выйти в Ленинграде. Могу показать удостоверение, выданное редакцией. Там ясно сказано: «Всем местным партийным и советским организациям оказывать содействие лётчикам, которые перевозят матрицы в центральные города Союза». Так что вам отвечать не придётся, товарищ Завьялов.
– Ладно! В случае чего, – он обратился к присутствующим, – вы, товарищи, будете свидетелями.
Через полчаса запустили мотор и, чтобы сократить взлётный пробег, по два человека взялись за концы крыльев. Я дал полный газ мотору и кивнул головой, чтобы отпустили крылья. Молодец «Р-5»! Рванул с места, набрал скорость и, не добегая до бани, пошёл в воздух. Всё в порядке!
Через час сорок минут мы прилетели в Ленинград. В этот день газета «Правда» вышла с опозданием всего на три часа.
Пожар в воздухе
После короткого отдыха мы с бортмехаником заправили самолёт горючим и полетели в Москву.
Погода стояла чудесная. Редкие кучевые и дождевые тучки плыли по небу, по влаги в них было ещё мало, чтобы вылиться на землю дождём. Я решил тренироваться водить самолёт вслепую. Не зная характера облаков, залез я в чёрную тучку. Самолёт, как пушинку, подхватила невидимая сила, начало бросать в разные стороны. А с приборами не разберёшь что творится: стрелки мечутся, картушка компаса вертится. Я даже подумал: «Как бы при такой болтанке крылья не отвалились».
Чего я только не делал, чтобы вырваться из плена облака: давал полный ган мотору, отжимая ручку управления от себя, а самолёт все несет и несёт вверх.
А тут механик вытаращил глаза – не поймёт, что творится, машет рукой, чтобы я уходил вниз.
И, наконец, разъярённая туча, как ребёнок надоевшую ему игрушку, бросила самолёт вниз. Где-то сбоку я увидел землю, это уже не страшно – высота большая. Поставил машину в горизонтальное положение и опять полез – только не в тёмное облако, а в светлое, в нём меньше болтает…
Я усиленно продолжал тренироваться и так наловчился, что стал водить самолёт в любую погоду.
Вот только бортмеханик Ласточкин после такой тренировки отказался летать со мной, а я и не возражал. Насильно мил не будешь!
Долго я летал хорошо. Матрицы доставлял точно в срок. Бортмеханик ходил со мной другой – Володя Александров, парень серьёзный. Своё дело он знал отлично.
В начале ноября назначили меня доставить матрицы в Харьков. Почти весь путь предстояло идти ночью. Но я уже приспособился к ночным полётам. Моросил мелкий холодный дождик. На аэродроме темно. Идёшь к самолёту и не видишь, куда ступить ногой. Привык я и к этому.
Матрицы уже погружены. Сажусь в кабину. Механик запустил мотор. Меня немного удивило, как быстро он заработал. Через несколько минут попробовал мотор на полном газу – работает удовлетворительно. Правда, обороты немного сбавил, но я на это не обратил особого внимания. «Холодный ещё», – подумал я.
Прожектор на взлётной полосе я просил не включать – он слепит глаза. В противоположной стороне аэродрома я замечаю светящуюся точку и, не теряя её из вида, иду на взлёт.
Постепенно набираю скорость. Плавно тяну ручку на себя. Машина повисла в воздухе. Сделав круг над аэродромом, беру направление на станцию «Красная Пресня». Слева – Москва. Она вся в огнях. Серые облака клочьями повисли над столицей.
Вот и станция. Не успел я поставить машину на курс, как под капотом появились искры. Они как фейерверк забрызгали во все стороны.
Что же случилось? Искать причину пожара некогда. Я быстро развернул самолёт и взял обратное направление на аэродром. Высота двести метров. Мотор остановился. Ясно: до аэродрома не дотянуть. Хотя люди там, как видно, заметили, что мы возвращаемся, зажгли прожектора.
Вот уже лучи света совсем близко. Подтянуть бы ещё немного, и всё в порядке, но не выходит. Направляю машину туда, где темно, там строений меньше. Нажимаю кнопку, под крыльями загораются две ракеты, освещают землю. Вижу огород, за ним мелькнул забор. Дальше препятствий не замечаю – ровное место.
Колёса самолёта плавно коснулись земли. «Р-5» покатился, уменьшая скорость.
Куда я попал? Ещё немного пробежать – и машина, и я с механиком спасены! Но радоваться было рано.
Удар! Что-то затрещало, и всё стихло. А под капотом продолжало гореть. Механик схватил огнетушитель, но он не сработал. Я вылез из кабины, быстро поднялся на верхний капот. В воздушной трубе увидел огонь и животом навалился на трубу. Механик в это время пустил в ход шлем и рукавицы. Пожар удалось потушить.
Когда немного пришли в себя, увидели целую гору старых брёвен и досок.
– Ну, Володя, вероятно, мы небольшую дачу спихнули! Через несколько минут показались огни автомобильных фар. Лучи света шарили по сторонам, искали самолёт.
Долго искали нас и наконец обнаружили груду леса и покосившиеся крылья самолёта. Ясно: мы разбились. Жутко стало. Водитель остановил машину.
Дежурный издали крикнул:
– Водопьянов!!! Михаил Васильевич!…
– Машину гробанули, а сами целы, – ответил я.
Когда автомобиль подъехал к месту аварии, товарищи бросились обнимать нас.
– А мы-то думали, вы разбились. Какое счастье, что вы живы!
На другой день на место вынужденной посадки приехала аварийная комиссия, пришли и мы с механиком. Члены комиссии осмотрели место нашей посадки, покачали головами, а председатель сказал:
– Да-а… Это большое счастье, что вы не разбились. Скажите, какая звезда вас охраняет?
Попали мы, оказывается, на бывший артиллерийский полигон. Кругом – ямы, воронки от разорвавшихся снарядов. В двадцатых годах построили здесь площадки для выступления артистов в торжественный день Первого мая. И вот между этих препятствий самолёт довольно удачно прошёл, и только последняя эстрада помешала, но это было не так страшно, скорость движения уже погасла.
Аварийная комиссия нашла и причину пожара. Нам на аэродром привезли не сжатый воздух для запуска моторов, а по халатности – баллоны, заряженные кислородом. Поэтому с полуоборота и запустился двигатель. Под действием кислорода воздушные клапаны мотора загорелись, вот отчего появились искры, похожие на бенгальский огонь.
Наш добрый друг «Р-5» повреждён меньше, чем можно было ожидать. На редкость он оказался прочным. Но все-таки его «раны» надо лечить основательно.
Под строгим контролем бортмеханика Александрова рабочие отряда разобрали машину, перевезли её в ремонтные мастерские и аккуратно сложили под навесом.
Самолёт «М-10-94» стал ждать своей очереди на ремонт.
Прерванный полёт
…Ничего не вижу. Щупаю голову – вся забинтована. Шарю кругом руками – матрац и железо койки.
– Как же так? – думаю вслух. – Только сейчас управлял самолётом и вдруг очутился на кровати?
– Почему сейчас? – слышу ласковый женский голос. – Вы уже трое суток лежите у нас, в Верхнеудинской железнодорожной больнице. Доктор говорит, что у вас сотрясение мозга… Очень хорошо, что вы наконец пришли в сознание!
