Дианна Джонс - Дом с характером
Король явно удивился.
— Мне об этом ничего не известно, — сказал он. — Когда она была несколько моложе, принцы и герцоги становились в очередь, чтобы посвататься к ней. Но она не из тех, кто выходит замуж. Никогда об этом и не думала — так она мне говорит. Предпочитает жить здесь, помогать мне. Но все равно жаль. Теперь выходит, что мой наследник — принц Людовик, сын моего слабоумного кузена. Вскоре вы с ним познакомитесь, если, конечно, удастся убрать две-три лошадки… а может быть, Хильда предпочтет занять Большую гостиную. Но на самом деле мне так жаль, что в Королевской резиденции больше нет молодежи. Мне этого недостает.
Впрочем, особенно несчастным король не выглядел. Вид у него был не опечаленный, а смиренный, однако Чармейн вдруг пришло в голову, как уныло на самом деле в Королевской резиденции. Просторно, пусто и уныло.
— Я вас понимаю, ваше величество, — проговорила Чармейн.
Король улыбнулся и откусил кусок Джамаловой штучки.
— Я знаю, что вы меня понимаете, — сказал он. — Вы так умны. Когда-нибудь вы окажете дедушке Вильяму неоценимую услугу.
На такие слова Чармейн только поморгала. Но не успела она смутиться от незаслуженной похвалы, как поняла, о чем король умолчал. Да, может быть, я и умна, подумала она, но совершенно не умею сочувствовать. Может быть, я и вовсе бессердечная. Стоит посмотреть, как я веду себя с Питером…
В раздумьях об этом она провела остаток дня. В результате, когда настала пора заканчивать работу и снова появился Сим, за которым брела Потеряшка, Чармейн встала и сказала:
— Спасибо, ваше величество, что вы так добры ко мне.
Король такого не ожидал и попросил ее не обращать внимания. Но я-то обращаю, подумала Чармейн. Он такой добрый, что мне это должно быть уроком. Чармейн следовала за Симом, который еле-еле ковылял по коридору, а позади тащилась Потеряшка, толстая и сонная, и тут Чармейн приняла решение быть доброй с Питером, когда вернется в домик дедушки Вильяма. Сим был уже у самой парадной двери, но тут неведомо откуда выскочил Светик, энергично кативший перед собой большой обруч. За ним на предельной скорости несся Морган, вытянув вперед руки и гудя: «Обуч, обуч, обуч!» Сима отбросило в сторону, а Чармейн прижалась к стене, и Светик промелькнул мимо. На какой-то миг Чармейн почудилось, будто по пути Светик окинул ее недетским испытующим взглядом, однако Потеряшка панически взвизгнула, Чармейн метнулась ее спасать и больше о нем не вспоминала.
Чармейн подхватила Потеряшку и едва не столкнулась с Софи Пендрагон, которая гналась за Морганом.
— Куда?.. — выдохнула Софи.
Чармейн показала. Софи высоко подняла юбки и бросилась прочь, на бегу вполголоса грозясь кому-то что-то повыдергать.
Вдали показалась принцесса Хильда; приблизившись, она остановилась, чтобы поставить Сима на ноги.
— Извините великодушно, мисс Шарман, — сказала она, когда Чармейн поравнялась с ней. — Этот ребенок — что твой угорь, впрочем, оба они одинаковы. Мне следует принять меры, иначе бедняжка Софи так и не сможет отвлечься на наши дела. Сим, вы крепко стоите?
— Весьма, мэм, — отвечал Сим.
Поклонившись Чармейн, он выпустил ее за парадную дверь на яркое предвечернее солнце, как будто ничего не случилось.
Если я когда-нибудь выйду замуж, думала Чармейн, шагая по Королевской площади с Потеряшкой в охапке, ни за что не стану заводить детей. Они за неделю сделают меня жестокой и бессердечной. Может быть, я буду как принцесса Хильда и никогда не выйду замуж. Тогда у меня, вероятно, останется надежда научиться быть доброй. Так или иначе, надо потренироваться на Питере, потому что Питер — трудная задачка.
К дому дедушки Вильяма Чармейн подходила полная суровой решимости быть доброй. Ей было на руку, что, пока она шагала по дорожке между рядами синих гортензий, Ролло ей не попался. Чармейн была уверена, что быть доброй к Ролло она никогда не сумеет.
— Это не в силах человеческих, — пробормотала она под нос, поставив Потеряшку на ковер в гостиной.
Ей бросилось в глаза, что в комнате необыкновенно чисто и прибрано. Все было опрятно расставлено по местам — от чемодана, который аккуратно задвинули за одно из кресел, до вазы с разноцветными гортензиями на журнальном столике. При виде вазы Чармейн нахмурилась. Это, несомненно, была та самая ваза, которая исчезла, когда ее поставили на столик на колесах. Может быть, Питер заказал Утренний кофе, а ваза вернулась вместе с ним, подумала Чармейн, — впрочем, подумала она мимолетно, потому что вспомнила, что оставила в своей комнате развешанную как попало мокрую одежду и сваленные на полу простыни. Вот досада! Надо пойти прибрать.
На пороге комнаты она застыла как вкопанная. Кто-то застелил ее постель. Ее одежда — совершенно сухая — была аккуратно сложена на комоде. Это было возмутительно. Чувствуя себя какой угодно, только не доброй, Чармейн ворвалась в кухню.
Питер сидел за кухонным столом, и вид у него был такой невинный, что Чармейн сразу поняла: он что-то натворил. За его спиной над огнем кипел большой черный котелок, из которого пузырьками вырывались непривычные, слабые, сытные запахи.
— Зачем это ты прибрал у меня в комнате? — свирепо спросила Чармейн.
Питер посмотрел на нее с глубокой обидой, хотя Чармейн было ясно, что в голове у него бродят восхитительные тайные мысли и ему не терпится ими поделиться.
— Я решил, тебе будет приятно, — сказал он.
— А мне неприятно! — заявила Чармейн. Неожиданно для себя она едва не расплакалась. — Только я начала усваивать, что, если я брошу что-нибудь на пол, оно там и останется, если я сама не подберу, а если я устрою беспорядок, то должна его разгрести, потому что сам по себе он никуда не денется, и тут приходишь ты и разгребаешь его за меня! Ты хуже моей мамы!
— Надо же было чем-то заняться, пока я тут торчал один целый день, — возразил Питер. — Ты что, думала, я буду сидеть сложа руки?
— Делай все что угодно! — завопила Чармейн. — Танцуй. Стой на голове. Строй рожи Ролло. Но не смей портить мне учебный процесс!
— Учись на здоровье! — фыркнул Питер. — Тебе есть к чему стремиться. Я в твоей комнате больше ничего и пальцем не трону. Тебе интересно узнать, чему сегодня научился я? Или ты считаешь свою особу центром мироздания?
Чармейн ахнула:
— Я хотела сегодня быть к тебе доброй, но это очень трудно — из-за тебя же!
— Моя мама говорит, трудности помогают учиться, — сказал Питер. — Радовалась бы. Я расскажу тебе одну штуку, которой я сегодня научился, — как получить сытный ужин. — Он показал большим пальцем на кипящий котелок. Палец был обвязан зеленой бечевкой. Второй большой палец был обвязан красной бечевкой, а на безымянном красовалась синяя.
Он хотел пойти в три стороны сразу, догадалась Чармейн. Бросив все силы на то, чтобы голос звучал дружелюбно, она проговорила:
— Ну и как же получить сытный ужин?
— Я колотил по двери кладовой, пока на столе не оказалось достаточно провизии, — рассказал Питер. — Потом сложил все в котелок и повесил вариться.
Чармейн посмотрела на котелок.
— Что «все»?
— Печенку и бекон, — ответил Питер. — Капусту. Несколько репок, полтушки крольчатины. Луковицу, две свиные отбивные, порей. Ничего сложного, честное слово.
Бе-е, подумала Чармейн. Чтобы не ляпнуть какую-нибудь ужасную грубость, она повернулась и направилась в гостиную.
Питер крикнул ей вслед:
— Не хочешь ли узнать, как я получил обратно вазу с цветами?
— Сел на столик, — ледяным тоном ответила Чармейн и пошла читать «Волшебный посох о двенадцати ветвях».
Но ничего не получилось. Чармейн то и дело поднимала голову и смотрела на вазу с гортензиями, а потом на столик на колесах, и думала — вдруг Питер и правда сел на столик и исчез вместе с Послеобеденным чаем? Потом она думала, как он вернулся. И каждый раз, когда она смотрела на цветы, она понимала, что решение быть доброй к Питеру совершенно ни к чему не привело. Она боролась с собой почти час, а потом вернулась в кухню.
— Прости меня, пожалуйста, — сказала она. — Ну и как ты вернул цветы?
Питер тыкал варево в котелке ложкой.
— По-моему, еще не готово, — сказал он. — Ложка отскакивает.
— Ой, перестань, — сказала Чармейн. — Я же с тобой вежливо!..
— Расскажу за ужином, — пообещал Питер.
Он сдержал обещание — отчего было впору взбеситься. И не произносил ни слова целый час, пока содержимое котелка не было распределено по двум мискам. Делить пищу было непросто, потому что Питер сложил все в котелок, не позаботившись почистить и порезать. Ломать кочан капусты пришлось двумя ложками. О том, что еду полагается солить, Питер тоже не вспомнил. Все — и белесый разбухший бекон, и кусок крольчатины, и целая репа, и разлохмаченная луковица — плавало в водянистом полупрозрачном отваре. Блюдо получилось, мягко говоря, кошмарным. Чармейн очень старалась быть доброй и не сказала этого вслух.
