Евгений Титаренко - По законам войны
Тимка в общих чертах рассказал ему, о чем шла речь в кают-компании, и Шавырин заметно повеселел. Вино еще больше подняло его настроение, опять он улыбался Тимке, опять играли ямочки на его щеках, и Тимка не собирался его разочаровывать.
— Конечно, найдем!
— Ну, тогда я вместе с тобой на Пасху закачусь! — радостно обещал Шавырин.
— Если я вам рассказал свои планы, так вы не смейтесь, — строго предупредил Тимка. — И мне не надо, чтобы вы со мной ехали! Сидите тут, как этот… да пьянствуете еще!
— Ладно, ладно! — дружески увещевал его Шавырин. — Я пошутил. Я и без тебя найду, куда податься. Было б на что!
— Вот и подавайтесь! — раздраженно посоветовал Тимка.
— А что ты так со мной разговариваешь? — обиделся Шавырин. — Отец тебя так учил?
— Нет, как разговаривать с пьяными, он меня не учил! — отпарировал Тимка. — Он же не знал, что я с вами познакомлюсь.
— Ну и зверюга ты! — выругался Шавырин.
— Будете оскорблять — я на вас пожалуюсь, — предупредил Тимка и, пока тот не успел ответить, схватив подаренную ему кожанку, выскочил за дверь.
Шавырин озадаченно ругнулся ему вслед.
В коридоре Тимка надел кожанку и неторопливо двинулся к носовому люку, напряженно раздумывая, как, что получится у него. Постоял возле огнетушителей, заглянул в открытый кубрик, но заходить туда не стал; обнаружил большой железный ящик с боцманским хозяйством: новенькими швабрами, запасными кранцами, ветошью, с разнокалиберными кусками и целыми бухтами пенькового троса, поднялся через матросский люк наверх.
Он хорошо понимал, почему схему, что набросал отец, ему дали посмотреть только здесь, на корабле: он лишался малейшей возможности передать ее кому-нибудь…
На верхней палубе задерживаться не стал, а сразу полез на мостик, к своим новым знакомым. Длинный встретил его приветливо, похлопал по плечу, как бы поощряя Тимкино любопытство, проговорил несколько одобрительных по тону фраз, но рассказывать о том, как он «бабахнул руса» и как тот забулькал с третьего выстрела, не стал.
А Тимка в ответ покивал ему, что должно было означать: «Все понял, все хорошо!» И молча постоял, разглядывая орудие. Память его должна была точно зафиксировать местонахождение рукоятей, предохранителя, стопоров, расстояние от снарядного ящика до замка… И когда он, проверяя себя, ненадолго закрыл глаза, в памяти сохранилась фотография орудия. Он открыл глаза, и детали этой зрительной фотографии совпали с действительными деталями. Он отошел к леерам.
Где-то впереди по курсу ждали его Летучие скалы, и он сердцем чувствовал их приближение. Потому что в море он был один, а там находились его друзья, и тоненькая ниточка близости уже протянулась между ними через море. Это было какое-то странное щемящее чувство. Нельзя сказать, больше радостное или тревожное. Тимка не знал, что принесет серим друзьям. Если от них во многом зависела судьба операции, их личные судьбы зависели теперь от Тимки…
А еще у Летучих скал была могила…
Он думал о предстоящих событиях, когда внизу появился из рубки его высокий «покровитель». Штурмбанфюрер увидел на шкафуте сопровождающего, подозвал его к себе и, что-то приказав, опять скрылся в рубке.
Сопровождающий побежал на ют, нырнул через люк вниз. Тимка решил, что его разыскивают, и отошел от лееров, чтобы стать невидимым снизу. А когда сопровождающий опять выскочил на палубу, Тимка, двигаясь вокруг мачты, проводил его вдоль борта на бак, злорадствуя в душе, что тому приходится бегать.
Черная блямба скрылась за носовым орудием, а сигнальщика на месте не оказалось, к великому Тимкиному сожалению: он бы с удовольствием посмотрел еще раз, как молча бесится этот плюгавый фашистик. Но тот, видимо, ушел к правому орудию, поболтать с артиллеристами, куда убегал от Тимки в прошлый раз.
Сопровождающий, однако, искал не его. И Тимка еще дальше отодвинулся от лееров, когда тот появился рядом с Шавыриным — еще одним Тимкиным «покровителем». Подвел его к рубке и показал на вход. Шавырин легко, почти не держась за поручни, взбежал по низенькому трапу наверх.
Тимка метнул взгляд направо, налево, подскочил и выглянул из-за мачты в сторону одного бортового орудия, потом в сторону другого. Никакой мгновенной опасности не заметил. И хотя это было рискованно с его стороны — не удержался: подбежал к выходам переговорных труб на сигнальном посту. Взял в руки для отвода глаз, если его застанут, первый попавшийся флажок, выхватил заглушку из одной переговорной трубы, из другой… А Летучие скалы уже вырастали впереди, и крестоносец готовился к развороту.
Есть! Тимка развернул набок заглушку в раструбе и отодвинулся чуть в сторону, чтобы только слышать долетавшие до него голоса. Расправил перед собой флажок…
Штурмбанфюрер. Тревожит меня во всем этом одно: куда делся боцман… Ну, а на что он может надеяться, если лжет?
Шавырин. Да рвануть — чего еще?! У него это первая мысль всегда: рвануть!
Штурмбанфюрер. Я говорю не о том… А впрочем — да, о том. Вы полагаете, он может фальшивить?
Шавырин. Выкобенивается он! Все время!
Штурмбанфюрер. Что такое «выкобенивается»?.. Ах, да… Но если он выкобенивается, то это получается у него, надо признать, здорово!
Шавырин. Нянькаетесь вы с ним!
Штурмбанфюрер. А вы что предлагаете?
Шавырин. Да ведь он голову мне скрутит, если так баловать! С ним не знаешь, как вести себя. Захочет — то, захочет — это!
Штурмбанфюрер. Уметь вести себя — это и есть искусство разведчика. Тренируйтесь. Учитесь этому.
Шавырин. Хорошо учиться с нормальными людьми. А это — псих! Самый настоящий псих! Ей-богу!
Штурмбанфюрер. Лучше — дай бог, чтобы это было так… Мальчишка чрезвычайно умен…
Шавырин. Не знаю. Ума его я не видел. Просто возомнил о себе, что он пуп земли, вот и все!
Штурмбанфюрер. Он вас просто не уважает. Дети чувствуют ограниченность…
Шавырин. Я бы не нянькался с ним, я бы — за горло…
Штурмбанфюрер. Если он лжет — чем меньше выкажете вы подозрений к нему, то тем раньше он выдаст себя. На берегу оцепим район. Но вы приглядывайте за ним. Помните, что эта посылка прежде всего — ваша судьба. А если он зачем-то выдумал все эти гроты… Фальшивит он или нет — заставим работать на нас… Вечером, как освободитесь от него, зайдите. Придумаем новую систему воздействия…
Тимка развернул заглушку в нормальное положение, сунул на место флажок, выглянул из-за рубки — никто не обратил на него внимания.
И, только подходя к орудию Макса, он испытал тяжелое волнение. Вторично за время своего пребывания на корабле он сделал глупость: этот подслушанный разговор, как и его ребяческая шутка с Максом, ничего ему не давали, а потому не следовало рисковать…
От напряжения, от запоздалой тревоги глаза его замутилисъ влагой, и он как бы ослеп на время: глядел через леера и не замечал, как эсминец разворачивается, как дает задний ход… И вдруг увидел, что они уже вошли в бухту между Летучими скалами.
ПЛАН СКЛАДЫВАЕТСЯ ОКОНЧАТЕЛЬНО
Впервые Тимка смотрел на Летучие скалы изнутри и так близко. В тот раз, когда заходили сюда на глиссере, впечатление было не таким сильным. Скалы тяжело нависали над самой головой, и не зря артиллеристы опять непроизвольно опустили стволы. Тимка проверил для себя: орудие Макса было развернуто точно в диаметральной плоскости корабля. Да и какой артиллерист бросит его развернутым как попало! Если теперь опустить ствол ниже, до упора, а затем развернуть на три — четыре градуса влево или вправо — все должно получиться как надо…
Гремела якорная цепь. И где-то поблизости этот грохот слушали дядя Василь, Ася…
Тимка опять глянул вверх, на скалы. В порыве неощутимого здесь, в затишье, ветра мелькнула на фоне серого неба зеленая ветвь сосны… И новая неожиданная идея осенила Тимкину голову. Будто невзначай, то задирая голову кверху, то поглядывая вниз, на палубу, он скользнул на мачту, к хозяйству сигнальщика.
Но тот оказался на месте. И встретил его таким взглядом, что, не познакомься Тимка с ним раньше, подумал бы теперь, что сигнальщик видел, как он подслушивает у переговорных труб.
Но сейчас Тимке было не до этого. Пока не дали отбой, пока весь экипаж находился на боевых постах, он метнулся по трапу вниз.
Матросы взглядывали на него удивленно, когда он пробегал мимо. Но ему было все равно, как они смотрят. Пусть злятся, думая, что он разбаловался.
На юте уже отдавали трап.
Тимке во всех отношениях было удобней попасть на среднюю палубу через носовой люк. Там, почти под люком, находился ящик с боцманским хозяйством. И когда Тимка соскочил на среднюю палубу, возле ящика никого не было. Одно мгновение — чтобы оглянуться, одно — чтобы открыть ящик, два-три мгновения — на выбор из десятка тросовых бухт одной, компактной, но чтобы в ней было не менее двадцати — двадцати пяти метров, потом еще мгновение — чтобы сунуть трос под кожанку, и одно, последнее мгновение — чтобы закрыть ящик.
