Шандор Татаи - Витязь с двумя мечами
Много слов благодарности, много благословений выслушал Кинижи на своём веку, но слова, которые он слушал сейчас, были для него самыми приятными. Бесстрашный гигант слушал бедного старика, а на глаза его едва не навёртывались слёзы. Пировавшие воины примолкли, и кругом воцарилась тишина.
— А как мой отец? Как тётушка Оршик? Как живут мои милые старики?
— Старики твои в добром здоровье, в покое. Они тоже шлют благодарность тебе и всем твоим храбрым товарищам.
Пал коротко расспросил о домашних делах. Потом послал привет отцу и тётушке Оршик и передал для них кой-какие подарки из доставшихся ему турецких трофеев.
— Ты издалека пешком пришёл? — спросил он наконец старого крестьянина.
— Конь мой — две мои ноги, — отвечал старик.
— А в седле сидеть ещё умеешь?
— Умею ли? Умел бы, кабы было на чём.
— Вот что, — обратился Кинижи к воину, который привёл к нему столь желанного гостя, — накормите, напоите доброго старика и дайте одного из турецких коней. Кроткого, но выносливого, какой и должен везти старого человека…
Через некоторое время Кинижи доложили о прибытии нового гостя.
— Его святейшество папа римский прислал к нам в лагерь своего посла, — сообщил запыхавшийся часовой.
— Ведите его! — весело приказал полководец. — Жаль, что он не явился раньше. А то бы услышал, что пел певец о страданиях нашего государства.
Папский нунций был уже не в той чёрной простой одежде, в которой видел его Буйко из окна башмачника: сейчас он нарядился в расшитую золотом митру, украсил себя сверкающей цепью и крестом. Толстым он не был. Несмотря на молодость, лицо его казалось, скорее, худощавым. Он приветствовал полководца наклоном головы.
— Слава герою — победителю турок!
— Какую добрую весть принёс посол папы в этот полный опасностей край? — спросил Кинижи.
— Я принёс тебе запечатанное послание с благословением его святейшества. — Он протянул Палу Кинижи толстый свиток с висячими круглыми печатями. — Ещё передаю пожелание счастья, которое посылает тебе его святейшество, а также известие, что в собрании святых отцов ты назван избавителем христианства.
— Благодарю за благословение, — отвечал Кинижи. — Оно мне не помешает в этом проклятом мире. Благодарю и за добрые пожелания. Однако передай его святейшеству, чтоб скорей посылал солдат и флот против турок, а также деньги для ведения войны. Пушки ведь отливают не даром. Скажи ему ещё: пусть следит за тем, чтобы там, в Риме, не строили козней против нашего короля Матьяша и не оказывали поддержки нашему недругу императору. Так и скажи: если мы, венгры, грудью не станем против турка, Мохамед заодно с нами проглотит и императора Фридриха,[10] а прочих государств ему и на один зуб не хватит.
Слушая Кинижи, папский нунций грустно поник головой.
— Сия весть повергнет в глубокую печаль душу его святейшества.
— Передай ему в утешение, — решительным, но весёлым тоном сказал Кинижи, — что мы, проливающие кровь свою в преддверии ада, в то время как он, его святейшество, возводит расписные дворцы, а западные владыки с увлечением спорят на богословских диспутах, — мы пьём за его здоровье. Витязи мои, давайте выпьем!
Все дружно осушили кубки до дна, а когда со стуком поставили их рядом с собой, Кинижи протянул свой кубок нунцию:
— Выпей и ты, святой отец, за здоровье короля Матьяша.
— Да здравствует король Матьяш! — грянул хором весь лагерь.
А Кинижи, оставшись без кубка, схватил двухаковый[11] бочонок, поднял его вверх и выпил столько, сколько подобает пить за здоровье короля.
Нунций поднёс кубок к губам и от наслаждения даже закрыл глаза. Опорожнив его, он взглянул на могучего полководца.
— Святые небеса! — вскричал нунций в экстазе. — Этакая силища! Этакий кутёж! Но что будет, если турок пронюхает о вашем веселье и вдруг атакует?
— Тогда веселья будет ещё больше, — засмеялся богатырь. — Ни одно внезапное нападение не застигнет врасплох Пала Кинижи.
XIX. Бежит свирепое войско султана
А несколько позже папский нунций и вовсе чуть не умер от страха. В лагерь на взмыленном коне примчался витязь и, подскакав прямо к Кинижи, осадил скакуна и спешился.
— Полководец, турки пошли в наступление, — сообщил он.
Пал Кинижи спокойно поднялся с места.
— Время подоспело. Прибыл ли в укрытие наш конный отряд?
— Да, полководец. Всё, как ты приказал.
— На местах ли орудия?
— Всё, согласно твоему приказу!
— Отлично, — кивнул полководец. — Как только турецкий авангард достигнет долины, ядра наших пушек сметут его главные силы. С высот врага атакуют кавалеристы… Витязи! — крикнул он. — В мечи! Пусть каждый займёт своё место!
Потом он спросил для себя коня, взял два меча и вскочил в седло. Верный Вихрь, весь в рубцах от заживших ран, давно привык к ратному бою. Он знал, куда мчит своего седока. Наклонив голову, конь, как таран, врезался в ряды неприятеля.
А папский нунций только сейчас пришёл в себя, очнувшись от ужаса, внушённого сознанием собственного бессилия.
— Святое небо! Куда мне деваться? Что со мной будет?.. Ура! — внезапно воскликнул он, как видно что-то придумав. — Мои телохранители! Живо коней!..
Провожатые тем временем неслись во всю прыть на подмогу позабытому всеми нунцию.
— Живо коней! — задыхаясь, кричал нунций. — Не спускайте глаз с того дальнего холма! Я хочу видеть всю битву. Я напишу превосходную хронику… О, это будет великолепная летопись о великом сражении!
Кинижи и в самом деле ждал атаки. Его лазутчики непрерывно сообщали ему о каждом передвижении неприятеля. А беспечный пир был затеян специально, чтоб ввести в заблуждение турок и тем вернее заманить их в ловушку. Несколько кавалерийских групп укрылись в засаде на возвышенностях.
Пушки стояли в таких местах, чтоб можно было сразу ударить по главным силам врага. И вот, когда турецкая армия вошла в долину, со всех четырёх сторон — севера, юга, запада и востока — на неё ринулись отряды кавалеристов. Пушки, стоявшие в укрытиях, открыли смертоносный огонь. Ничего удивительного: ведь Кинижи обладал не только личной отвагой, но и блестяще владел искусством ведения войны. Прекрасный комбинированный удар моментально разметал турецкую армию и дезорганизовал её боевой порядок.
У передовых частей неприятеля оставался один-единственный путь выбраться из долины, ставшей для них ловушкой: с боем прорываться сквозь тугое кольцо венгров. Борьба была ожесточённой и долгой. Кинижи и его отважные витязи косили турок, как сено. Но число венгерских воинов тоже постепенно убывало.
Верный Вихрь лежал уже на земле бездыханным. Кровавый туман застилал глаза Кинижи, исколотого вражьими клинками, когда, вдруг очнувшись от боевого угара, он увидел, что турок нет… Вблизи его не было ни единого турка. Он обернулся… И в то же мгновение отпрянул в сторону. Неподалёку, из-за группы деревьев, выглядывало неуклюжее дуло турецкого ружья, направленное прямо на него. Стоявший за подставкой вражеский воин держал уже руку на спуске. И тут произошло неожиданное: сзади на голову турка обрушился сокрушительный удар и свалил его с ног; падая, янычар увлёк за собой ружьё, подставку — словом, всё-всё.
А из-за деревьев, во весь рот улыбаясь, выступил… Буйко.
— Ну и чертовщина! — заорал он. — Как раз приспичило мне сюда подоспеть, чтоб участвовать в этой бойне, — мне, самому мирному человеку на свете!
— Буйко! — закричал Кинижи, обрадовавшись так, что даже позабыл о битве.
К счастью, о ней пока можно было забыть — вдали в знак победы уже заиграли фанфары.
— Пал, мой хозяин!.. — больше ни слова не мог вымолвить Буйко.
Они обнялись.
Но поговорить по душам так и не пришлось: к Кинижи со всех сторон галопом скакали витязи, неся весть о полной победе венгров. Турецкое войско таяло; оставшиеся в живых бежали куда глаза глядят.
Был поздний вечер, когда Буйко наконец удалось перемолвиться словом со своим прежним хозяином.
— Каким чудом ты попал в наше пекло, Буйко? — спросил Кинижи, когда освободился наконец от множества неотложных дел.
— Да вот захотелось переменить климат, — загадочно ответил Буйко. — Вконец я извёлся на своей трудной службе… Ох как не хочется портить тебе радость победы, но должен сказать: пришёл я с недоброй вестью.
— Какая-нибудь беда стряслась с королём? — спросил озабоченно Кинижи.
— С королём всё в порядке, хозяин, — сказал Буйко и проглотил слюну. Наконец собравшись с духом, он продолжал: — Йоланка Мадьяр в плену у императора Фридриха.
— Йоланка в плену? — вскричал потрясённый Кинижи. — Может ли это быть? Разве армия Балажа Мадьяра проиграла сражение?
— Не то, мой добрый хозяин. Случилось так, что меня и Йоланку со всеми придворными король оставил в замке Керемеш, а сам погнал немцев дальше. А Голубан, этот гнусный изменник, возвратил замок дряхлому императору. Йоланка осталась в замке. Я пришёл с весточкой от неё.
