Олег Верещагин - Тимур и его «коммандос»
ДОБРЫНЯ: Илья, ты чего молчишь-то?
ИЛЬЯ: Чего говорить? Дело сделали…
ДОБРЫНЯ: Ты всё равно не молчи, не надо. А то как-то не по себе.
ИЛЬЯ: Живой я, сколько раз повторять. Сказано ведь: "Илье на роду смерть не писана!" Чего тебе ещё?!
ДОБРЫНЯ: Да, это да… Только ведь мы прискакали, а ты… лежишь.
ИЛЬЯ: Устал. Поспать прилёг.
ДОБРЫНЯ: Я к тебе наклонился. А ты не дышишь.
ИЛЬЯ: Тебе уши пылью забило, пока скакал.
ДОБРЫНЯ: Может, и так… Владимир говорить стал, а ты всё спишь.
ИЛЬЯ: Заслушался. Говорил князь больно красиво.
ДОБРЫНЯ: Да, на это он мастер. А потом?
ИЛЬЯ: Чего?
ДОБРЫНЯ: Тебя ведь плащом накрыли.
ИЛЬЯ: Ночь же. Да ещё в степи. Холодно.
ДОБРЫНЯ: А поминали тебя зачем?!
ИЛЬЯ: Так Владимир сорок бочек зелена вина выставил! Что теперь — пропадать добру?!
ДОБРЫНЯ: Это да. Гульнули здорово… И всё-таки — зря! Право слово — зря, Илья! Зря! Теперь говорят-то что — вроде тебя и не было! Совсем не было — так, народ выдумал!
ИЛЬЯ: Ну и что?
ДОБРЫНЯ: Как — что?!
ИЛЬЯ: Ну и выдумал. Народ русский никчемного какого не выдумает.
ДОБРЫНЯ: Да хватит тебе, побратим! Давай, пошли, пошли в Киев! Как же Русь-то без тебя?!
ИЛЬЯ: А так. Для чего я ей сейчас? Врага мы побили. Чего людей смущать…
Из темноты выступает большой камень. На нём выбита надпись:
А ПОД КАМНЕМ ТЕМ
ИЛЬЯ СЫН ИВАНОВ ИЗ МУРОМА
ПОКОЙ НАШЁЛ.
Появляются друзья и соратники Ильи — Алёша Попович, Дунай-богатырь, Иванище, Краль Марко, другие персонажи славянских былин. Приходят жена Дубравка, князь Владимир. Садятся возле камня… Из темноты продолжают выходить люди — кто в форме времён Петра 1 и войн с Наполеоном, кто в офицерской форме разных времён, в гимнастёрках Великой Отечественной, бойцы афганской и чеченской
67.
войн… Им молча дают место.
ДОБРЫНЯ: Илья. Вот ведь — все собрались. Объявись! Самое время!
ИЛЬЯ (встаёт, смотрит в зал с экрана): Не время, побратим. А моё время придёт… Знаешь, Добрыня, когда мир кругом — я, может, не очень и нужен. А вот случись беда какая — тут я и объявлюсь. Ты не бойся, Добрыня — люди меня признают. Признают — не слепые же они! Люди ведь! (Смеётся, громко запевает и уходит. Добрыня догоняет его. Гаснет свет, но песня звучит и в темноте…)
Уж и есть за что,
Русь могучая,
Полюбить тебя,
Назвать матерью!
Встать за честь твою
Против недруга!
За тебя в беде
Сложить голову!..
ГЛАВА 3.
Щенок колли, которого он взял из этого дома. был назван Кусь и уже здорово вырос, стал любимцем Люськи. Данила вспомнил Куся, когда стоял возле слегка покосившейся калитки и смотрел на светящееся окно — угловое. Потом отошёл к каштану возле колонки и сел там прямо на землю, не сводя с прямоугольника, разделённого буквой Т, взгляда.
Она не пришла, хотя знала, что сегодня.
"Возьму и застрелюсь," — вдруг подумал Данила и отчётливо представил себе, как утром его найдут тут, под деревом, мёртвого, в засохшей крови из простреленного черепа. Стало не по себе, словно и впрямь собирался застрелиться. Данила встряхнулся. поднялся на ноги и пошёл к будке телефона, одиноко замёршей на углу. Набрал хорошо знакомый номер — телефоны в городе были бесплатные.
— Да? — она почти сразу сняла трубку. — Цэ хто?
— Клара, это я, — сказал Данила. И услышал гудки.
Он не набрал номера второй раз. Она снова бросит трубку. Вместо этого Данила вернулся к ограде её дома. Взялся за неё руками — и одним точным рывком перебросил себя внутрь, в палисадник.
— Мь-ииййеееуууу!!! — взвыли под ногами. Данила отшатнулся и сыграл в кусты каких-то цветов. Над головой хлопнуло окно, послышался сердитый голос: "Щоб вы пропалы!" — и целый водопад из руки Клары обрушился на голову, спину и плечи поднимавшегося Данилы. Он задохнулся — вода оказалась ледяной.
— Хтось?! — испуганно вырвалось у Клары, и Данила поднялся на ноги, оказавшись глазами на уровне её шеи.
— Я признался Данила и взялся руками за распахнутые створки: — Подожди. Одну секунду.
— Пусти! — Клара дёрнула створки, не справилась, закусила губу: —
68.
Пусти, ну?!
— Не пущу, послушай…
ХРЯСЬ!!!
Это была вторая за два дня пощёчина.
— Бей ещё, — сказал Данила. — Я тебя очень обидел. Я виноват. Никто не может ударить меня и не получить в ответ. Ты — можешь. Я тебя люблю.
Клара размахнулась. Прикусила губу мелкими белыми зубами, которые чистила "Жемчугом", никаким не "Блендаметом". Моргнула. Моргнула. Моргнула-моргнула-моргнула… Сказала:
— Мазохист, — и заплакала, перевесившись через подоконник в руки Данилы (который слегка обалдел), бормоча: — Я кричала на тебя… и думала, что ты больше не придёшь… мне так плохо было… я подумала, что умру одна… бросила трубку и склялась от своей глупости…
— Я говорил с отцом, — перебирая пальцами волосы Клары, Данила шмыгнул носом, потому что предательская сырость подбиралась к глазам. — До чего здорово, что ты есть, есть, есть… ты есть, ты есть…
…Светлана Александровна сидела перед телевизором, вытянув ноги.
— Я два выходных взяла, — окликнула она Данилу, когда он завозился в прихожей: — Хочу съездить с Люськой в лес… Ты слышишь?
— Слышу, — Данила вошёл, присел на диван. — Здорово, а то ты всё работаешь, её даже на речку сводить некому. В лесу тут красотища. Если хочешь, я карту дам.
— Данила, — щёлкнув пультом, Светлана Александровна повернулась к сыну, — Данила, поедем с нами, а?
— С вами?! — Данила удивился несказанно. И вдруг понял, что хочет этого.
Правда хочет. Поехать куда-нибудь с мамой и даже с надоедливой, вредной сестрой. Он никогда не думал, что может этого захотеть.
Но он этого хотел.
— Конечно, поедем, — сказал он — и стоило сказать это, чтобы увидеть лицо Светланы Александровны. — Мы фильм дорабатывали… Придёшь, когда сеанс будет?
— Если будет время… Но в газете дам заметку обязательно.
— Ма, это дурной тон — писать рецензии по слухам, — не без ехидства заметил Данила.
— Пришлю кого-нибудь из своих. Есть там у меня один новенький — пусть опыта набирается.
— Мам, я отца видел, — сказал Данила.
…Светлана Александровна не перебивала сына, пока он рассказывал, сидя рядом с ней.
А потом сказала:
— Ты всё правильно сделал.
69.
— Ма, а ты хотела бы его увидеть? — осторожно спросил Данила. Светлана Александровна промолчала. Данила знал, что у матери бывают мужчины и всегда относился к этому снисходительно… но никогда не задумывался — а любила ли мама хоть одного из них?
Они ещё долго сидели молча. И, когда наконец Светлана Александровна оторвалась от своих мыслей, то увидела, что её сын спит, завалившись щекой на спинку дивана и посапывая. Лицо у него было безмятежное и счастливое даже во сне.
Шумела неподалёку стройка — женщина подумала, что, когда всё кончится. она, чего доброго, не сможет спать без этого деловитого шума.
ГЛАВА 4.
Два дня оказались хорошими. Во всех смыслах. Оказывается, человеку нужно изредка отдыхать ото всего — телефонных звонков, транспорта и других людей. Светлана Александровна забралась в лес вдоль реки так глубоко, как позволяло бездорожье и её BMW с его низкой посадкой — впрочем, этого оказалось вполне достаточно, чтобы о цивилизации напоминали лишь иногда пролетавшие лёгкие самолёты, превентивно опылявшие поля против саранчи.
На самом верху длинного, пологого спуска к реке Данила умело разбил новенькую палатку и занялся обустройством лагеря с такой сноровкой, что Светлана Александровна, наблюдавшая за ним, удивлённо сказала:
— Это тебя в клубе научили?
— Нет, это я ещё в Москве умел, — ответил Данила, ловко подрезая лопаткой дёрн на месте будущего костра. Люська, сидевшая в обнимку со щенком в машине, заметила взрослым тоном:
— Дурачье дело нехитрое, — и была очень расстроена, когда Данила в ответ засмеялся.
Можно было купаться, спать и вообще бездельничать. В первый же вечер Данила забабахал шашлык из запасённого заранее мяса, отогнав от костра обеих женщин — Светлану Александровну, пытавшуюся помочь, и Люську, которая лезла из любопытства и вредности. А утром, пока сестричка ещё спала, Данила уговорил маму пойти пострелять из пистолета.
Он и сам-то стрелял из него пару раз, забравшись за город подальше. Так поступали все городские мальчишки, у которых имелось своё оружие — а имелось оно у многих, в основном Великой Отечественной войны. Зато Данила часто стрелял из газобалонников в клубном тире — это позволяло "набить руку". Всадив в самодельную мишень с расстояния в двадцать пять метров восемь пуль одну к одной, он с удовольствием взялся руководить мамой, куда нажимать, как целиться и держать кисть. Светлана Александровна кивала, кивала… а потом, вскинув руку, расстреляла магазин с такой скоростью и точностью, что Данила захлопал ресницами, не понимая — его ли это мать? Светлана Александровна озорно дунула в курящийся синим
