Лемони Сникет - Конец!
— Мы и сами хотели научиться читать! — запротестовала Пятница.
— Ты умеешь читать?! — в ужасе воскликнула миссис Калибан.
— Ты не должна читать! — вскричала мадам Нордофф.
— А вы не должны петь по-тирольски! — вскричал доктор Куртц.
— Вы поёте по-тирольски? — удивился Рабби Блай. — Может, нам все- таки стоит поднять мятеж?
— Петь по-тирольски лучше, чем прятать пикниковую корзинку! — крикнула Сейди, указывая на Едгин.
— Прятать корзинку лучше, чем прятать в кармане мутовку! — Едгин показала пальцем на Солнышко.
— Все эти тайны погубят нас! — выкрикнула Ариель. — Здешняя жизнь обязана быть простой!
— В сложной жизни нет ничего плохого, — возразил Байэм. — Я вёл простую жизнь много лет, пока служил матросом, и мне эта жизнь надоела до слез, и тут я как раз потерпел кораблекрушение.
— Надоела до слез? — изумилась Пятница. — А я больше всего хочу вести простую жизнь, какую вели вместе мама и папа, никогда не споря и не имея тайн.
— Хватит, — торопливо вмешался Ишмаэль. — Я предлагаю прекратить споры.
— А я предлагаю продолжать! — закричала Едгин.
— Я предлагаю изгнать Ишмаэля и его сторонников! — вскричал профессор Флетчер.
— Я предлагаю изгнать мятежников! — закричала Калипсо.
— Я предлагаю вкуснее питаться! — крикнул какой-то островитянин.
— Я предлагаю пить больше сердечного! — крикнул другой островитянин.
— Я предлагаю носить более привлекательную одежду!
— Я предлагаю нормальный дом вместо палаток!
— Я предлагаю пресную воду!
— Я предлагаю есть горькие яблоки!
— Я предлагаю срубить яблоню!
— Я предлагаю сжечь лодку!
— Я предлагаю самодеятельный концерт!
— Я предлагаю почитать книгу!
— Я предлагаю сжечь все книги!
— Я предлагаю спеть по-тирольски!
— Я предлагаю запретить петь по-тирольски!
— Я предлагаю безопасное пристанище!
— Я предлагаю сложную жизнь!
— Я предлагаю всем говорить «это как посмотреть»!
— Я предлагаю справедливость!
— Я предлагаю позавтракать!
— Я предлагаю — мы остаёмся, а вы уплываете!
— Я предлагаю — вы остаётесь, а мы уплываем!
— Я предлагаю вернуться в Виннипег!
Бодлеры в отчаянии переглядывались, пока мятежный раскол ширился, охватывая колонию. Раковины с сердечным висели на поясе у островитян, но сердечности отнюдь не наблюдалось: колонисты с остервенением ополчались друг на друга, не считаясь с тем, кто перед ними — друзья или их родные, объединяло ли их общее прошлое или участие в одной и той же организации. Бодлерам, разумеется, доводилось и прежде видеть разъярённые толпы: они сталкивались с психологией толпы горожан в Городе Почитателей Ворон и со слепым правосудием толпы в отеле «Развязка», но они никогда не видели, чтобы сообщество разделилось так неожиданно и кардинально. Вайолет, Клаус и Солнышко наблюдали, как усиливается раскол, и легко представляли себе, какими были другие расколы — от того, который разделил Г. П. В., который прогнал с этого самого острова их родителей, и до всех других расколов за всю горестную историю мира, когда каждый человек предлагает что-то своё, каждая история похожа на луковичный слой и каждое несчастье похоже на главу огромной книги. Бодлеры следили за жестокой перепалкой и удивлялись, как это они могли надеяться, что остров станет безопасным местом, вдали от людского вероломства, а вместо этого на остров прибило вероломство всех видов вместе с уцелевшими после шторма и теперь разделило живущих здесь. Голоса спорящих становились все громче и громче, каждый предлагал своё, но никто не слушал ничьих предложений, и раскол превратился в оглушающий рёв, пока наконец его не перекрыл самый громкий голос.
— ТИХО! — рявкнул вошедший в палатку, и островитяне тут же умолкли. Они в изумлении уставились на злобно глядящую на них фигуру в длинном платье и с выступающим животом.
— Что вы здесь делаете? — ахнул кто-то в задних рядах. — Мы же бросили вас на прибрежной отмели.
Личность шагнула на середину палатки, и я с сожалением должен сказать, что это была не Кит Сникет. Та, в своём длинном платье и с выдающимся животом, по-прежнему лежала на верхушке книжного плота, а выдававшийся живот Графа Олафа был, разумеется, водолазным шлемом с медузообразным мицелием внутри. В его оранжево-жёлтом платье Бодлеры вдруг узнали платье Эсме Скволор, в котором она щеголяла на вершине Мёртвых Гор, — кошмарная вещь, сделанная так, чтобы походить на громадный костёр. Его каким-то образом тоже выбросило на остров, как и все остальное. На минутку Олаф задержался, чтобы адресовать Бодлерам особо гадкую ухмылку, а дети в это время пытались разгадать тайну платья Эсме и то, каким образом оно, подобно кольцу, зажатому в руке Вайолет, спустя такое долгое время вернулось в жизнь сирот.
— Меня нельзя бросить, — прорычал злодей, отвечая островитянину. — Я — король Олафленда.
— Здесь не Олафленд, — отрезал Ишмаэль, яростно дёрнув себя за бороду, — а ты не король, Олаф.
Граф Олаф откинул назад голову и расхохотался. Драное платье весело затрепыхалось, иначе говоря, «неприятно зашуршало». С издевательской усмешкой он показал на Ишмаэля, по-прежнему сидящего в кресле.
— Ах, Иш, — сказал он, и глаза его ярко заблестели, — я тебе много лет назад говорил, что когда-нибудь одержу над тобой верх, и этот день наступил. Некто из моих сторонников, у кого имя — день недели, рассказал мне, что ты скрываешься на этом острове и…
— Четверг, — сказала миссис Калибан.
Олаф нахмурился и прищурился на веснушчатую женщину.
— Нет, — ответил он. — Понедельник. Она пыталась шантажировать старика, замешанного в политическом скандале.
— Гонзало, — сказал Алонсо.
Олаф опять нахмурил бровь.
— Нет, — ответил он. — Я и старик отправились наблюдать за птицами, а заодно решили ограбить шхуну, промышляющую охотой на котиков, владельцем которой был…
— Хамфри, — подсказала Уэйден.
— Нет. — Олаф опять насупился. — Из- за его имени разгорелся спор, поскольку младенец, усыновлённый его осиротевшими детьми, носил то же имя.
— Бертран, — подсказал Омерос.
— Нет. — Олаф снова скорчил мрачную гримасу. — Документы по усыновлению были спрятаны в шляпе у одного банкира, которого повысили в должности и сделали вице-президентом отдела, в чьём ведении находились финансовые и наследственные дела сирот.
— Мистер По? — предположила Сейди.
— Да. — Олаф бросил на неё грозный взгляд. — Хотя в то время он больше был известен под своим театральным псевдонимом. Но я здесь не для того, чтобы обсуждать прошлое. Я пришёл обсуждать будущее. Твои мятежники выпустили меня из клетки, Ишмаэль, чтобы прогнать тебя с острова и сделать меня королём.
— Королём? — возмущённо повторила Едгин. — Мы так не договаривались.
— Хочешь жить, старуха, — отрезал Олаф, — делай, что говорю.
— Вы уже даёте нам советы? — недоверчиво произнёс Брустер. — Вы не лучше Ишмаэля, хотя костюм у вас красивее.
— Спасибо, — Граф Олаф противно ухмыльнулся, — но между мной и этим глупым рекомендателем есть ещё одно важное различие.
— Татуировка? — предположила Пятница.
— Нет. — Граф Олаф нахмурился. — Смойте ему глину с ног, и увидите, что у него такая же татуировка, что у меня.
— Косметический карандаш? — предположила мадам Нордофф.
— Нет, — отрезал Граф Олаф. — Разница в том, что Ишмаэль безоружен, он отказался от оружия давным-давно, во времена раскола в Г. П. В. Он тогда отказался от всяческого насилия. Сегодня вы убедитесь, до какой степени он глуп. — Олаф замолчал и погладил свой круглый живот грязными руками, после чего обернулся к рекомендателю, который в этот момент взял что-то из рук Омероса. — Я владею единственным видом оружия, которое опасно для тебя и твоих сторонников, — похвастался Олаф. — Я — король Олафленда, и ты с твоими козами ничего не можешь с этим поделать.
— Не будь так уверен. — Ишмаэль поднял в воздух какой-то предмет, чтобы все увидели его.
Это было гарпунное ружье, которое прибило к берегу вместе с Олафом и Бодлерами, а до того, в своё время, использовалось для стрельбы по воронам в отеле «Развязка», и по летучему автономному дому в Городе Почитателей Ворон, и по машине, производящей сахарную вату на сельской ярмарке, когда Бодлеры-родители были ещё совсем, совсем молодыми. Теперь наступила новая глава в истории ружья, и оно было нацелено прямо в Графа Олафа.
— Я посоветовал Омеросу держать гарпун под рукой, — продолжал Ишмаэль, — а не бросать его в чащобу. Я подозревал, что ты можешь сбежать из клетки, Граф Олаф, как я сбежал из клетки, в которую ты меня посадил, когда поджёг мой дом.
