Мальчик со шпагой. Трилогия - Владислав Крапивин
— Выйдем в озеро — побежим быстрее, — успокоил его Словко.
— Понял…
Вышли на большую воду. Словко прикинул, что теперь идти лучше вблизи Шамана — ветер позволяет, и путь будет короче. Закрепив бизань-шкот на утке, Словко вытащил из-под жилета мобильник.
Ну, слава Богу, повезло! Корнеич отозвался сразу.
— Это я… — сказал Словко.
— Слышу. Как ты сумел дозвониться?!
— Потому что с воды. Корнеич! Случилось че пэ. К нам вышел человек, сказал, что у него несчастье, надо срочно в город. Он ехал на электричке, а там авария… А ему надо быть через час… а он… Я решил: надо идти.
— О черт возьми! — сдержанно взвыл Корнеич. — Что за человек?! Авантюрист какой-нибудь!
— Нет, это знакомый Рыжика. Который тогда привез его. Подполковник Смолянцев, ты знаешь…
— О черт возьми! Но ведь… А впрочем все равно… Ты, конечно, сейчас процитируешь устав!
— Да, потому что форс-мажор… Если ты прикажешь, я вернусь…
— Каким курсом ты идешь?
— Держу на Шаман.
— Держи. На базе дождись меня, там разберемся.
— Ты, наверно, догонишь нас на моторке Константиныча…
— Если бы так просто! Он разобрал свой мотор до винтика, чинит…
— Тогда позвони на базу, попроси прислать за тобой катер.
— Попрошу. Только не за мной, а чтобы сперва сопроводил вас. Потому что скоро может засвистеть. Ты посмотри на облака…
Словко посмотрел. Ну и что? Обыкновенные облака. Маленькие, белые, курчавые… Хотя да, конечно… На берегу не обратил бы на это внимания, а сейчас встревоженным взглядом отметил их слишком быстрое и неровное движение. Словно там, наверху, переплелись несколько ветровых потоков и взъерошенные барашки не могут выбрать: куда им бежать.
Ну, а может, ничего страшного? Вон какое доброе солнце, какой ровный упругий ветерок. Рыжик опять дурашливо повизгивает от случайных брызг. Хотя уже не от случайных. Впрочем, пока одна забава…
— Прогноз-то был хороший, — сказал в мобильник Словко.
— Знаешь ведь наших синоптиков… Если засвистит сверх меры, а катер не подойдет, приткнешься к Шаману и будешь там ждать.
— А как же пассажир? Он опоздает…
— И тем не менее.
— Есть, — сказал Словко.
Смолянцев по-прежнему сидел в напряженной позе, но лицо его было уже спокойнее, но нем проступило даже некоторое добродушие. Он поглядывал по сторонам. Дуть стало сильнее, но вполне «в пределах нормы». А кечи типа «Зюйда» и «Норда» — они же устойчивые, надежные суденышки, чего там…
Словко подумал, что скорее всего они ходко и без приключений доберутся до родимой гавани («Тьфу-тьфу-тьфу, конечно…»).
Навстречу прошли две большие («морские») яхты клуба «Металлист». С мачтами в три раза выше, чем у «Зюйда». С яхт помахали, потому что «Эспаду» на озере знали все. Обрадованный Рыжик с носа помахал в ответ. Он, видимо, чувствовал себя прекрасно.
Остров Шаман приближался, вырастал справа нагромождением серых камней.
Завибрировал под жилетом телефон. Звонил Корнеич.
— Как дела?
— Шаман почти на траверзе. А как с катером?
— Все одно к одному! Федя намотал на винт какую-то дрянь, чистит. Клянется, что выйдет вот-вот…
— Корнеич, нет смысла притыкаться к Шаману. Полет нормальный…
— Смотри, капитан…
Шаман оказался точно справа по борту, каменная верхушка проплыла под солнцем. Словко опять задал бизань-шкот на утку, вскинул над головой руку — салют. Рыжик перехватил одной рукой два шкота и тоже салютнул. Московкин быстро поднял над плечом сжатые пальцы — общее приветствие многих ребячьих отрядов.
Виктор Максимович посмотрел на всех по очереди.
— Какая-то традиция? — понимающе сказал он.
Скрывать было нехорошо: это означало бы, что обижаешь того, кому салютовал.
— Там камень в память об одном погибшем мальчике, — сказал Словко, снова раздавая шкот.
— А-а… Значит, плывут пионеры, салют Мальчишу…
Московкин опять поморщился:
— Это не тема для шуток, подполковник…
— Господи, да разве я шучу?! Я вполне… Я в детстве очень любил Гайдара.
— А сейчас? — вдруг звонко спросил с носа Рыжик. Он оглянулся, в волосах сверкали капли. Словко знал, что Рыжик недавно посмотрел кино «Военная тайна».
Смолянцев, улыбаясь, развел руками (и опять прочно взялся за край банки):
— Времена меняются… А что за мальчик, если не секрет?
— Не секрет, — сказал Словко. — Гимназист Никита Таиров. Сто лет назад он закопал под тем камнем свой маленький клад, статуэтку бронзового мальчика. А в девяносто втором году ее откопали наши ребята. Теперь это переходящий приз флотилии…
— Д-да… история прямо для романа, — одобрительно отозвался Виктор Максимович. — А какова судьба этого… Никиты?
— Грустная судьба, — ответил Словко, глядя прямо по курсу. — Его расстреляли в Севастополе большевики. Когда взяли Крым.
— Д-да… — опять произнес подполковник Смолянцев. — Тогда, конечно, «салют Мальчишу» неуместен…
— Отчего же? — опять вмешался Московкин. — Гайдар умел уважать противника.
— Ну, возможно, возможно… — Виктор Максимович покрепче ухватился за банку и наклонился навстречу крену, потому что яхту изрядно тряхнуло крупным гребнем. И чтобы не заметили его секундного испуга, спросил с бодрым интересом: — Значит, этот Никита как бы почетный член вашей эскадры?
— Он в списке друзей «Эспады», — отчетливо ответил Словко, смутно чувствуя, что чем-то раздражает Смолянцева. — Рыжик, потрави чуть-чуть кливер…
— И большой список? — быстро сказал Смолянцев, опять наклоняясь в наветренную сторону.
— Небольшой… Рыжик, ты как? Сильно брызгает?
— Не-а, не сильно пока…
— А кто еще в списке? Для примера. Опять же, если не секрет? — снова поинтересовался Смолянцев.
— Опять же не секрет. Например, Павлик Морозов, — с непонятным для себя раздражением сообщил Словко.
— Во как! — искренне удивился Смолянцев. — Но он же это… предатель и доносчик.
— Кто вам сказал? — сквозь зубы спросил Словко.
— Ну… общеизвестный факт…
— У нас умеют фабриковать «общеизвестные факты», — сильно морща лицо, сказал Московкин. — Полвека делали из мальчишки героя, а потом облили помоями, посбрасывали памятники. Великому пролетарскому вождю памятники на всякий случай пооставляли, а мальчишку растоптали. А вся его вина была в том, что от души поверил в светлое будущее. Ибо светлого настоящего вокруг не было…
— Ребята хотели спасти его памятник в городском сквере, да не успели, — сказал Словко.
— Ну… я не смею спорить, — поспешно сказал Смолянцев. — Только непонятно. Как сочетаются Павлик Морозов и гимназист Никита?
— Нормально сочетаются, — с нарастающим ожесточением сказал Словко. — Оба погибли за то, во что верили. Оба ни в чем не виноватые… А еще ни в чем не виноватый Тёма Ромейкин. Он умер десять дней назад на операции, когда в районе отключили свет… Он такие стихи писал… — У Словко вдруг засел в горле шершавый комок. И сразу застучало в голове:
